Утопленник из Блюгейт-филдс - Энн Перри

Питту это было известно, однако чувство жалости одержало верх над раздражением.

— Конечно же, нет. Я намеревался только спросить у вашей жены о друзьях Артура, о тех, кто был близко с ним знаком.

— Я уже изложил вам все, что только может быть полезным, инспектор Питт, — ледяным тоном промолвил Уэйбурн. — У меня нет ни малейшего желания преследовать того… — запнувшись, он сглотнул комок в горле, — …кто надругался над моим сыном. Все кончено. Артура нет в живых. И никакие копания в… — сэр Энсти сделал глубокий вдох, стараясь совладать с собой, — в развращенных нравах какого-то… какого-то неизвестного тут ничем не помогут. Пусть мертвые упокоятся с миром. Ну а те, кому суждено жить дальше, будут пристойно скорбеть по моему сыну. А теперь, будьте добры, продолжайте свою работу где-нибудь в другом месте. Всего хорошего. — С этими словами он повернулся к полицейским спиной и остался стоять, неестественно выпрямившись и расправив плечи, смотря на огонь в камине и на картину над каминной полкой.

Питту и Гилливрею не оставалось ничего другого, кроме как уйти. Взяв в прихожей у дворецкого свои шляпы, они шагнули за дверь, в пронизывающий сентябрьский ветер, в поток спешащих прохожих.

Гилливрей протянул список друзей Артура Уэйбурна, составленный Джеромом.

— Сэр, вам действительно это нужно? — с сомнением промолвил он. — Едва ли имеет смысл обходить всех этих людей, спрашивая, видели ли они юношу в тот вечер. Если кому-то из них известно что-либо… — его лицо чуть скривилось от отвращения, отражая то самое выражение, какое придал бы своему лицу сам Уэйбурн, — …что-либо непристойное, он едва ли это признает. А надавить на них мы не сможем. Сказать по-честному, сэр Энсти прав, — на несчастного подростка напали грабители или хулиганы. Крайне неприятное событие, особенно когда оно происходит с членом порядочной семьи. Но нам лучше всего подождать немного, после чего без лишнего шума объявить дело нераскрываемым.

Питт резко повернулся к своему напарнику, не в силах больше сдерживать накопившуюся ярость.

— Неприятное? — в бешенстве крикнул он. — Вы сказали «неприятное», мистер Гилливрей? Над мальчишкой надругались, его заразили страшной болезнью, а затем убили. Что же такое должно произойти, чтобы вы сочли это откровенно ужасным? Мне очень любопытно знать!

— Мистер Питт, в этом нет никакой необходимости, — натянуто произнес Гилливрей, и его лицо скривилось не столько от обиды, сколько от отвращения. — Обсуждая эту трагедию, мы только сделаем хуже для родных и близких юноши, усугубим их страдания, а наш долг заключается вовсе не в том, чтобы взваливать на них дополнительное горе, которого, видит Бог, им и без того выпало достаточно.

— Наш долг, мистер Гилливрей, заключается в том, чтобы найти тех, кто убил этого юношу, после чего сбросил его обнаженное тело через люк в канализацию, чтобы его сожрали крысы, превратив в безликие кости, которые невозможно опознать. К несчастью для этих мерзавцев, тело прибило к шлюзовым воротам, и его слишком быстро обнаружил ушлый ассенизатор, искавший, чем бы поживиться.

Гилливрей был потрясен, вся краска схлынула с его лица.

— Ну… я… мне кажется, можно было бы выразиться и помягче.

— И как бы вы выразились? — воскликнул Питт, разворачиваясь к своему напарнику лицом. — Веселая проказа благородных господ, неудачное стечение обстоятельств? Чем меньше говоришь, тем лучше?

Они как раз пересекали улицу, и проезжающий мимо извозчик обдал их грязью.

— Нет, конечно же! — Лицо Гилливрея снова залилось краской. — Это неописуемая трагедия, самое жуткое преступление, какое только может быть. Но, если честно, я не верю, что у нас есть хоть малейшая надежда найти виновного, и, следовательно, нам лучше пощадить чувства родственников, не тревожить их напрасно. Вот и все, что я хотел сказать! По словам сэра Энсти, он не собирается преследовать того, кто… ну… и это уже совершенно другое дело. И тут от нас уже ничего не зависит. — Нагнувшись, он раздраженно вытер с брючины грязь.

Питт промолчал.

К концу дня они обошли тех, кого перечислил в своем списке Джером. Все опрошенные показали, что в тот вечер не видели Артура Уэйбурна и не собирались с ним встречаться, и вообще не имели ни малейшего понятия о его планах. Возвратившись в полицейский участок в пять с небольшим вечера, Питт нашел записку, в которой говорилось, что с ним хочет увидеться Этельстан.

— Да, сэр? — спросил он, закрывая за собой массивную дверь из полированного дерева.

Суперинтендант сидел за письменным столом, а рядом с правой рукой стоял дорогой кожаный набор с чернильницами, порошком, ножом для бумаги и печатями.

— Дело Уэйбурна. — Этельстан поднял взгляд. У него на лице мелькнула тень недовольства. — Так садитесь же! Не торчите здесь словно пугало. — Он с нескрываемой неприязнью оглядел Питта с ног до головы. — Вы ничего не можете сделать со своим костюмом? Полагаю, обратиться к портному вы себе позволить не можете, но, ради всего святого, хотя бы попросите жену его выгладить. Вы ведь женаты, не так ли?

Ему было прекрасно известно, что инспектор женат. Больше того, Этельстан знал, что жена Питта происходит из более благородной семьи, чем он сам, однако суперинтендант предпочитал по возможности забывать это.

— Да, сэр, — терпеливо сказал Питт.

Даже личный портной самого принца Уэльского не смог бы придать ему опрятный вид. Все дело было в какой-то природной неуклюжести инспектора. В его движениях не было расслабленной легкости, присущей истинным джентльменам; энтузиазм так и бил из него ключом.

— Так садитесь же! — отрезал Этельстан. Он терпеть не мог смотреть снизу вверх, особенно на того, кто был выше его ростом. — Ну как, нашли что-нибудь?

Послушно сев, Питт закинул ногу на ногу.

— Нет, сэр, пока что не нашли.

Этельстан смерил его неодобрительным взглядом.

— А я на это и не рассчитывал. Крайне неприятное дело, но это знак времени. Наш город приходит в плачевное состояние: юноши из благородных семейств больше не могут вечером выходить на улицу, не рискуя стать жертвой каких-нибудь душителей…

— Это были не душители, сэр, — раздельно произнес Питт. — Душители нападают со спины и душат шарфом. А этот мальчишка был…

— Не будьте дураком! — гневно оборвал его суперинтендант. — Я не имею в виду религиозную секту![1] Я говорю об общем упадке нравственности в городе и о том, что мы не в силах что-либо с этим поделать. Я чувствую себя отвратительно. Задача полиции заключается в том, чтобы защищать таких людей, как семья Уэйбурнов… и всех остальных, разумеется. — Этельстан хлопнул ладонью по обтянутой бордовой кожей столешнице. — Но если мы даже не можем установить район, где было совершено преступление, я просто не представляю себе, что еще мы можем сделать — кроме того, чтобы оградить убитых горем родственников от общественного внимания, что только усилит их и без того невыносимые страдания.

Питт тотчас же понял, что Гилливрей уже доложил суперинтенданту о ходе расследования. Он почувствовал, как все его тело напрягается от ярости, как на спине вздуваются мышцы.

— Сифилисом можно заразиться за одну ночь, сэр, — отчетливо произнес инспектор, проговаривая каждое слово с тем поставленным произношением, которому научился у сына эсквайра, с которым они вместе росли. — Однако симптомы проявляются не сразу, в отличие от синяка. Артура Уэйбурна использовали сексуально задолго до того, как он был убит.

Лицо Этельстана покрылось крупными бисеринками пота, верхняя губа скрылась под усами, а лоб влажно блеснул в свете газового рожка. Суперинтендант молчал, стараясь не смотреть Питту в глаза. Прошло несколько минут, прежде чем ему удалось совладать с собой.

— Это так, — наконец произнес он. — Тут много мерзости, очень много. Но то, чем благородные господа и дети благородных господ занимаются у себя в спальнях, к счастью, выходит за рамки компетенции полиции — если только, конечно, нас не просят вмешаться. Сэр Энсти с такой просьбой не обращался. Я сожалею о случившемся не меньше вас. — Он поднял взгляд на Питта, и в его глазах на мгновение мелькнуло искреннее чувство, тотчас же погасшее. — Все это отвратительно и не может не вызывать омерзения у каждого порядочного человека.

Взяв со стола нож для бумаги, Этельстан принялся крутить его в руках, наблюдая за игрой света на лезвии.

— Однако для нас имеет значение только смерть этого юноши, а это преступление, похоже, раскрыть невозможно. И все же мне по душе то, что вы изображаете, будто делаете все возможное. Совершенно очевидно, что мальчишка не случайно оказался там, где его нашли. — Он стиснул кулак с такой силой, что побелели костяшки пальцев, и посмотрел на инспектора. — Но ради всего святого, Питт, проявляйте побольше деликатности! Вам уже приходилось по делам следствия вращаться в свете. Вы должны знать, как себя вести! Отнеситесь с сочувствием к горю родителей, которые перенесли такое потрясение, узнав о… о других обстоятельствах. Ума не приложу, почему вы сочли нужным рассказать им об этом… Неужели нельзя было пристойно похоронить страшную правду вместе с подростком? — Суперинтендант покачал головой. — Нет — пожалуй, нет. Бедняге отцу сказать нужно было. Он имеет право знать — он мог изъявить желание преследовать виновного. Возможно, отец уже знал что-то — или догадывался. Но теперь, сами понимаете, уже ничего не удастся выяснить. Труп могло принести в Блюгейт-филдс из любого района города с этой стороны реки. И все же мы должны показать, что делаем все возможное, хотя бы ради матери. Ужасное дело… Самое неприятное преступление из всех, с какими мне только доводилось сталкиваться. Итак, продолжайте работать! Делайте все, что только в ваших силах. — Этельстан махнул рукой, показывая, что Питт может идти. — Через день-два дайте мне знать. Всего хорошего.