Мендл Турок - Семен Ан-ский

— Сумасшедший! — воскликнул он с раздражением. — Надо же быть сумасшедшим, чтобы говорить, как ты! Тебе и этого мало? Каких еще «знамений и чудес» тебе надо?!

Окрик этот не только не смутил, но как будто еще больше успокоил Мендла, и он заговорил с грустной улыбкой:

— Если б кто услышал, как ты горячишься, то мог бы подумать, что Всевышний раньше, чем предать Плевну в руки «Руссу», до-олго с тобою советовался и сделал это только по твоему настоянию… Все хорошо, мой друг, все прекрасно, но скажи мне, ты-то здесь какой сват?!.

— Э-э, перестань болтать глупости! — рассердился Михоэл. — Это твоя обычная манера: нечего тебе сказать — ты начинаешь морочить голову черт знает чем. Мы теперь не в синагоге, можно говорить просто, по-человечески.

— Я и говорю по-человечески и не морочу тебе головы, — остановил его Мендл. — Я хочу только указать тебе на одну точку…

— На какую точку?..

— На корень дела…

Он несколько выпрямился и продолжал медленно и многозначительно:

— Ты хочешь, чтобы я признал, что «Русс» выиграл, а «Турок» проиграл? Ну… хорошо, признаю! Но не забудь, что и «Лев млохим в’сорим б’яд Гашем» (сердце государей и начальников в руке Б-жьей), не забудь еще, что «Эйн одом нэйкэф ес эцбоэ милмато им ш’гою махризн олов милмайло» (здесь, снизу человек пальцем не ударит без того, чтобы это не было предопределено свыше).

Последнюю популярную талмудическую сентенцию Мендл произнес громко, сухо, монотонно, вкладывая в нее, таким образом, особое значение. Михоэл, наконец, понял, — на какую «точку» указывал ему Мендл.

— Ну, это… об этом и говорить нечего… это понятно… Кто это не знает!.. Но… но говорится же не об этом!.. — пробормотал он, наполовину протестующе, наполовину примирительно.

— Нет! Именно об этом и говорится! — повторил настойчиво Мендл и, обернувшись ко мне, продолжал:

— Вот вы читаете «лист», вы знаете, что весь мир, государи и князья, полководцы и министры из себя выходят, «горы с корнем выворачивают», чтобы поставить на своем. Но — будьте уверены! — никто из них, ни Бикнсфелд, ни Бисмарк, ни Гурко, ни Осман-паша не изменяет хода вещей даже на «нить волоса». Как предопределено, так и сбудется!..

Михоэл сидел молча с выражением недоумения. Такого оборота он не ожидал и несколько растерялся. Достав табакерку, он поспешно раскрыл ее, поспешно достал двумя пальцами большую понюшку, быстро втянул ее в нос и даже причмокнул и вздрогнул от едкого удовольствия. Эта операция прояснила его мысли, и он заговорил спокойно и примирительно:

— Что мне сказать тебе, Мендл? Что я могу тебе сказать? Конечно, ты прав! «Эйн одом нэйкэф»… конечно, «эйн одом нэйкэф»! «Предопределено» — конечно, «предопределено»! Но — почему предопределено, вот вопрос! Если Г-сподь послал победу «Руссу», а не «Турку» — значит…

— «Нисторим даркэй Элойким!» (сокрыты пути Г-сподни), — перебил его сентенциозно Мендл. — А если хочешь доискиваться причин, то вспомни, что в русской армии тысячи сынов еврейских, невинная кровь которых льется рекой. Над ними, может быть, сжалился Г-сподь, послав победу «Руссу».

— Да… в турецкой армии нет евреев… — согласился упавшим голосом Михоэл.

— И еще вот что, — продолжал Мендл задумчиво, почти мечтательно. — Кто может знать!.. Ведь возможно и то, что если «Ишмоэл» упадет, а «Эйсев» поднимется — тогда именно и придет спасение Израилю, и придет Мессия…

Поняв друг друга, оба товарища опять сошлись на старой почве фатализма и узкого национализма; они почувствовали себя в родной атмосфере, в которой выросли и воспитались. Война, как событие из ряду вон выходящее, на один момент наэлектризовала Мендлей и Михоэлей, заставила их выйти из своей средневековой пещеры, — и забыть на мгновение о центрально-универсальной роли еврейской нации. Но подобное настроение должно было кончиться вместе с войной, вызвавшей его.

Михоэл поднялся и с минуту простоял молча.

— Вечером придешь на «асифе» по поводу «миквэ»?[9] — спросил он.

— Конечно. В 9 часов?

— Да. Но раньше зайди в «Малую Синагогу», там соберется общество «Машкимэ-кум»[10].

— Надо будет и насчет «Шадара»[11] поговорить. Позор и грех! Уж год, как его не было! Чтобы нельзя было собрать денег и выписать его! Ужас! — проговорил с сокрушением Мендл.

— Да-а, — согласился, вздохнув, Михоэл.

И молча, кивнув нам головой, он вышел.

Мендл проводил его глазами до дверей, быстро повернулся к столу, скользнув по мне холодным взглядом, и произнес решительно, почти торжественно:

— Ну, детки мои! Теперь надо взяться как следует за «иньен». Его понять не трудно, надо только вникнуть! Надо вни-икнуть!..

И, положив обе руки на пушистые, серые листы большого фолианта, он провел по ним как-то мягко и нежно, глубоко вздохнул и произнес решительно:

— Ну! Возьмитесь!..

Мое знакомство с Мендлом резко оборвалось. Он перестал ко мне захаживать, заметно избегал меня и при случайных встречах отворачивался. Вскоре я перешел на новую квартиру, а через некоторое время совсем оставил В…

Книжки «Восхода», декабрь 1902

Примечания

1

Рухниес — духовные, гашмиес — материальные (иврит).

2

Нахалы, выскочки (идиш).

3

Некошерный (идиш).

4

Ламдн — ученый, эрудит; муфлег — развитой, изощренный; гоэн — гений (иврит).

5

Ишмаэл — дикарь-человек (Брейшис, 16:12).

6

Баал-тшува — кающийся, возвращающийся к вере отцов (иврит).

7

О, животное, животное (иврит).

8

Букв. самка, порочная женщина (иврит).

9

Асифе — сходка, миква — бассейн для ритуального омовения (иврит).

10

Торопящиеся встать от сна (иврит).

11

Начальные буквы слов: «Шлиах д’рабонон» (посланец раввинов) — разъезжающий по городам чтец лекций цадика (иврит).