Едят ли покойники торты с клубникой? - Розмари Айхингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдруг Петер прекращает смеяться – так неожиданно, что Эмма на всякий случай отступает на шаг. Кто его знает!
– Ничего, – говорит он, – все нормально. Не волнуйся!
– Ты каждый день здесь сидишь. Это ненормально!
Теперь он все-таки встает:
– Почему?
Эмме немного не по себе. Чтобы не разговаривать с его подпрыгивающим кадыком, ей приходится поднять голову:
– Ну, это кладбище. Здесь прощаются с людьми, навещают их, но не каждый же день по несколько часов!
– А ты?
– Что я?
– Ты ведь тоже каждый день на кладбище. Так, во всяком случае, говорят в школе.
И он туда же!
– Для меня это что-то вроде сада. Вот в чем разница. Я не сижу здесь, пока камни к заду не прирастут.
– Может, и прирастут, – замечает Петер, скептически глядя на нее.
– Почему же ты тогда тут торчишь? – Вполне справедливый вопрос, полагает Эмма.
– Не знаю. Здесь не хуже, чем где-либо еще.
Здесь даже лучше, чем где-либо еще, считает Эмма. Но вряд ли он с ней согласен.
– Лучше, чем дома?
– Сейчас – да. Хотя вообще-то я не очень люблю кладбища. Правда забавно?
Опять он смеется как чокнутый!
– Тоже мне «забавно»!
– Ну, извини! Из нас двоих остроумным был Мартин. – Петер снова замыкается в себе, однако все эмоции написаны у него на лице. Он мрачнеет, потом его лицо немного проясняется, но его не покидает грусть.
– Сочувствую! – говорит Эмма.
– Чему?
Гибели «Титаника»! Туго соображает парень.
– Чему-чему! Вот чему! – Она указывает на могилу.
– А, ну конечно! Все сочувствуют!
Эмма улавливает в его тоне горечь.
– Шел бы ты домой, – предлагает она.
– Зачем?
– Мне откуда знать! Потому что там твоя кровать?
– Кровать Мартина тоже. Она всю вторую половину дня там лежит.
– Кто?
– Мама.
Что на это скажешь? Эмме знакомо кладбище. Горе ей незнакомо. Когда умерла ее мама, она была еще слишком маленькой, чтобы горевать. Тут трудно что-то посоветовать, сказал бы папа. Эмме ничего не приходит в голову. Разговор опутывает ее словно паутина. Так кажется Эмме. А теперь у Петера еще подозрительно блестят глаза. Вот-вот разревется. Этого еще не хватало! Хотя ему наверняка стало бы легче.
«Надо дать выход своему горю, – говорит в таких случаях отец. – Слезы очищают душу».
Это все, конечно, хорошо! Может, Петеру и впрямь стоит поплакать.
«Проревись хорошенько, – думает она, – только, пожалуйста, не при мне».
«Не смотри на него! – говорит она себе. – Главное – не смотри на него!»
На всякий случай Эмма отворачивается, сосредоточенно разглядывая могилу. Мама Петера заботливо ее украсила. Желтые нарциссы и разноцветные первоцветы кучкуются, словно обсуждая последние сплетни. В черной вазе чинно увядает букет белых тюльпанов. На глубине двух метров лежит Мартин. Его тело еще не начало разлагаться. Эмма пока не занесла его в свою кладбищенскую хронику. Она собирается сделать это вечером.
– Сегодня у нас день рождения, – говорит Петер.
Еще и это! Эмма просто опешила. Хуже некуда!
Торты для покойников
– Пойдем со мной! – говорит она. Нужно действовать! Словами горю не поможешь.
– Это еще куда? – интересуется Петер. Он ей пока не очень доверяет: в школе многие считают ее чокнутой.
– Увидишь. Пойдем, раздобудем кое-чего.
– Чего?
– Хватит задавать вопросы – пойдем!
Петер и впрямь бредет за ней, сжимая в карманах кулаки. Время от времени он вытягивает руки, будто хочет продавить карманы.
– Как думаешь, что будет потом? – тихо спрашивает он, послушно плетясь за ней и глядя себе под ноги.
– Мне-то откуда знать? – отвечает Эмма грубее, чем намеревалась.
– Мало ли, – пожимает плечами Петер, по-прежнему не поднимая глаз.
«Ну и ну! – думает Эмма. – Эк его пробрало. Голову повесил – можно подумать, ему хребет сломали».
– Понятия не имею! Думаю, с Мартином могло бы случиться кое-что и похуже, – говорит она, решив проявить к Петеру снисхождение: все-таки ему сейчас паршиво.
– Например? – уточняет Петер.
– Если бы он, например, жил в Средневековье. Тогда бы он сейчас в любом случае жарился в аду. В те времена верили, что такая участь постигнет каждого, – я читала. По крайней мере, каждого христианина. Избежать ада нельзя, потому что все не без греха. Без вариантов! А потом церковь ввела чистилище. Умершие попадали в чистилище, а оттуда после Страшного суда – в рай. Им больше не приходилось гореть в вечном аду. Людей это, конечно, успокоило. Теперь они снова старались вести праведную жизнь, чтобы поскорее выбраться из чистилища. – Эмма запнулась. Петер, прищурившись, смотрел на нее сбоку. Хоть в землю теперь не пялится. Но все-таки хватит ей уже читать лекции про смерть, оправдывая сомнительную славу, которая ходит о ней в школе.
Петер кивает, как игрушка-болванчик на панели в машине, качающая головой в такт движению.
– А теперь разве что-то изменилось? Смерть шагает в ногу со временем?
– В некотором смысле да, – отвечает Эмма.
– Да неужели? Как интересно! Модно наряжается, что ли? Вместо черной рясы и косы – джинсы и бензопила?
– Вряд ли. Она ведь работает в серьезной сфере. Как минимум ей полагается черный деловой костюм, ты не находишь? – Эмма начинает потихоньку закипать. Как адский котел с бурлящим маслом, в котором, по средневековым представлениям, варили бедных грешников.
«Идиот!» – мысленно прибавляет она и ускоряет шаг. По главной дорожке прямиком за ворота и налево по улице. Петер едва за ней поспевает. Потом направо, еще немного прямо – и вот они пришли! К кондитерской Стравинского. Раз у Петера день рождения, ему положен торт. Таков закон природы. Но сегодня его мама вряд ли об этом вспомнила.
– Вот мы и пришли! – Эмма резко останавливается.
– И что нам тут делать?
– Купим вам на день рождения торт! – Он таращится на нее, будто ничего бредовее не слышал. – Что такое? День рождения есть день рождения! Давай что-нибудь выберем и возьмем с собой.
– Я не голоден. – Петер поджимает губы.
– При чем тут голод? – Что за глупости он несет! Да еще кривится так, будто она пригрозила накормить его рыбьим жиром! – Ну же, доверься мне! Ничего с тобой не случится. У них лучшие торты в городе.
Наконец он поднимается за ней по ступенькам в кондитерскую. Магазин старый и вычурный: столы с витыми ножками, витрина с пирогами и тортами, украшенная тонкой золотой планкой. Можно подумать, еще Карл Фридрих Фоглер пил здесь кофе. И пахнет просто божественно: сахаром, корицей и шоколадом.
Эмма и Петер стоят у витрины. Выбор сделать нелегко. Эмма указывает на клубничный торт. С ванильным кремом и взбитыми сливками. Чего еще желать? А Петер все стоит и вертит головой.
