Пробуждение… - Павел Николаевич Чумаков-Гончаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старик отпустил мою руку, и я, что есть силы побежал к перрону. Когда до него оставалось всего метров двадцать-тридцать, то мне послышался далекий, но отчетливый окрик:
–Сыно-ок!
Я, приостановившись, оглянулся и от неожиданности застыл на месте, словно вкопанный. Передо мной в двух-трех метрах сидел на своем деревянном троне старик, указывая мне рукою куда-то в сторону. От него исходило тихое неземное свечение, такое же, как и от дуба гиганта.
–Глянь!– сказал он, кивнув. И там, вдали за железной дорогой, за широким заливным лугом, через который не спеша пробегает небольшая речушка Осколец, я увидел стоящую на высоком холме, белокаменную церковь с устремленной в небосклон колокольней. Она вся светилась и блистала словно изнутри. Ее купола и кресты переливались и горели золотым огнем, словно тысячи солнц отражались в них, одновременно озаряя своим светом все окружающее пространство. Там в этом белоснежном храме, который горел на холме, как свеча, видимо совершалась какое-то богослужение. И хотя он был довольно далеко, звук чудесной музыки и удивительно красивое, будто ангельское пение, разливалось по всей округе. Прямо на нее, на эту церковь, разрывая черный, бурлящий небосвод, падал ярко белый столп света, он был столь ярок, что я невольно зажмурился, прикрыв лицо ладонью. Вдруг внезапно, сам того не заметив как, я оказался возле самого храма. Здесь музыка немного изменившись, зазвучала по новому, словно звонкий, многоголосый хор. Он пел так сладко, словно кто-то разом зазвонил в сотни серебряных колокольчиков и столько же звонких, родниковых ручейков откликнувшись, журча, слились в единый торжественный всепоглощающий гимн. Мне даже показалось, что сам воздух ожил, зацвел и заблагоухал, наполнившись ароматами доселе неведомых небесных цветов. Свет, который спадал с небес, словно преображал изнутри все к чему прикасался, побуждая и землю, и воздух переливаться разноцветными брильянтовыми бликами. Они играли в ответ столпу света радужным переливами, будто отвечая на его сияние дотоле сокрытой и дремавшей от века в них красотой. И все это можно было буквально физически чувствовать, слышать и осязать, бесконечно вдыхая и без остатка растворяясь в этом прекрасном великолепии. Мне казалось, что вместе с окружающим меня пространством, и я тоже освящался каждой клеткой, каждой частичкой своей души и всем своим существом отдавшись внутреннему порыву с восторгом чувств, вторил в унисон этой пульсирующей симфонии счастья. Спустя какое-то время, после некоторого упоительного созерцания, приходя в себя от зачарованного восхищения, я стал оглядывать храм и увидел на его крыльце человека. Судя по одеянью, это был монах. Он сидел прямо передо мной, на ступенях храма, крепко поджав под себя ноги. Руки лежали на коленях, сжимая Т-образную ручку длинного посоха, который полулежал на ступенях перед ним. Из-под глубокого, черного капюшона, исписанного какими-то надписями, невозможно было увидеть его лица. Лишь только большая как лопата борода топорщилась в разные стороны. Не спеша ступая, я подошел почти к самому крыльцу и нерешительно окликнул сидящего на ступенях монаха:
–Э-эй..! Вы меня слышите? – но фигура даже не шелохнулась. Я оглянулся вокруг, но никого кроме меня и этого инока здесь не было. В какой-то момент все смолкло, и музыка, и хор, и наступила глухая могильная тишина. Я даже стал слышать, как стучит мое сердце.
–Эй! вы меня слышите?– но он не двигался. Я решил, что он спит и, приблизившись, протянул руку, осторожно коснувшись его плеча, повторил свой вопрос:
–Вы меня слышите?
Монах еле заметно пошевелился, потом стал медленно поднимать голову. Я опасливо сделал пару шагов назад, уже давно перестав понимать, что вокруг происходит и словно в ночном кошмаре встревоженно ожидал всего, чего только может вообразить человеческое сознание. В это время инок поднял свое лицо и посмотрел на меня слегка улыбаясь, насмешливым, пронзительным взглядом ярко голубых светящихся глаз.
–Вы?! – вздрогнул я и сделал еще шаг назад, сам не поняв от неожиданности, обрадовался ли я или испугался.
–Я-я…– сказал он своим насмешливым и в тоже время с нотками печали в голосе тоном. – А ты кого ждал? Отца Сергия что ли? Так ты не дорос еще до игуменов! Да и дорастешь ли еще, бо-о-льшо-ой вопрос?!!
–Вы кто? – спросил я в тревоге, после некоторой паузы. Губы старика даже не шелохнулись, но я отчетливо услышал его голос:
–Сам знаешь.
-Неужели…? Ангел?! – неожиданно для себя, успел я лишь только подумать.
Но голос уже отвечал:
–Ты сам сказал.
–Тогда…, чей? мой? – вновь подумал я.
–Народный! – сказал старик, усмехнувшись.
Вдохнув полной грудью чистый, невероятно свежий и благоухающий воздух я оглянулся по сторонам. Взглянув вверх, увидел как оттуда разрывая черное, бурлящее небо, спадал словно с другой вселенной, необычайно нежный, лазоревый свет. А может это и не моя деревня? И я оглянулся туда, где далеко внизу должны были быть видны ее дома и дворы. Но там где заканчивался луч света, начиналась Она! Там клокотала, словно водная гладь, кромешная, черная и беспросветная тьма. Мелкая дрожь зияющего ужаса холодными мурашками пробежала по моей спине.
–Где мы? – спросил я, обернувшись к старику. – Это ведь не моя деревня?!
–Правда? Неужели? – усмехнулся дед иронически. – Какой ты сообразительный!
–Так, где мы? – повторил я свой вопрос.
–В сердце человеческом, – ответил он уже без всякой иронии.
–В чьем сердце? Какого еще человека? – спросил я, уже зная ответ.
–В твоем конечно! – грустно улыбнулся он. – Я признаться думал, что все еще печальней и запущенней. А тут вишь…, – и он, окинув взглядом пространство, сказал, – еще какое-то подобие от благообразия осталось. Значит Бог тебя еще почему-то терпит. Вот и лучик Его в тебе еще остался, – указал он на свет вокруг. Потом кивнув в сторону черной пустоты, где когда-то находилось село, проговорил:
–А там вон, тьма. Это та тьма и есть ты! Это твое сердце самовлюбленное, мерзкое, и черное – до отвращения!
И вдруг откуда-то сверху, опять полилась дивная музыка. Я поднял взор, и увидел, как с неба, словно вальсируя под музыку, кружась и порхая, сыпались снежинки. Их становилось все больше и больше, вначале десятки и сотни, потом тысячи, затем миллионы дивных сверкающих снежинок. В золотистых лучах света они переливались различными оттенками, становясь, то белыми, то радужными, то золотыми. При приближении к земле они стали приобретать форму напоминающую то ли хлопья снега, то ли тополиного пуха. Это были маленькие светящиеся комочки, будто частицы разорванного на мелкие кусочки лучика солнца.
