Капитан Старчак (Год жизни парашютиста-разведчика) - Исай Лемберик

Летчик стал рассаживать пассажиров.

Майор и немецкий офицер поместились в люльках, укрепленных под крыльями. Полковник и Старчак устроились возле летчика, выбросив второе сиденье.

Самолет тяжело оторвался от земли. Он шел на восток. Летели над лесом, стараясь держаться подальше от дорог.

Когда приближались к линии фронта, немецкие зенитчики открыли яростный огонь из пулеметов. Пули свистели, казалось, над самым ухом. Свинцовый дождь барабанил по обшивке. Летчик резко сбавил газ, и самолет, проваливаясь, стал снижаться. Над самым лесом пилот выровнял машину и вновь повел ее на восток.

Приземлились на полевом аэродроме в районе Вязьмы. Летчик, сдернув меховой шлем, сказал Старчаку:

— Думал — крышка…

Пассажиры начали выбираться из самолета. Вот неловко спрыгнул на землю пожилой полковник, вот вылез наконец и майор.

— А где немец? — спросил Старчак.

Моторист вытащил тучного офицера. Он был мертв: пулеметная очередь прошила ему голову.

Пилот и моторист насчитали в самолете восемнадцать пробоин…

Да, многое напомнила капитану Старчаку его штурманская, потертая на сгибах карта. Вспомнил он и то, как помог выйти из вражеского кольца нашей колонне» которую вел из района Бреста полковник Некрасов.

Об этом маленьком событии Иван Георгиевич не стал и говорить:

— Чего там, вам это лучше, чем мне, известно.

Днем — работа в отряде, ночью — полеты… Вот почему он был таким усталым в то утро, когда я по заданию газеты приезжал на главную базу парашютистов «Дачу Старчака».

— Но вы могли бы не летать, — сказал я Старчаку, когда разговор зашел о той поре.

— Вы хотите сказать: имел право, — уточнил Старчак. — Право не летать я имел, но отказываться от полетов не мог. Тогда, в первые дни, делать то, что я делал, было некому. Ведь, кроме права, есть долг.

— Не знаю, как другим командирам, — добавил Старчак, помолчав, — а мне повезло: я имел дело с людьми, которые меньше всего говорили о правах. Вспоминается мне один паренек, Петров Борис Гордеевич… Вы, наверно, с ним встречались. Вот он.

Я посмотрел на фотографию и узнал в высоком юноше парашютиста, с которым, работая в дивизионной газете, несколько раз беседовал. Этот парень любил поэзию, сам писал стихи, но, как я его ни уговаривал, не согласился прочесть мне ни строчки.

— Он что, и до войны с вами служил? — спросил я.

— Нет, он из авиаполка… После одного особого задания у нас остался.

Слова «особое задание» заинтересовали меня, и я не отстал от Старчака, пока он не рассказал мне о Борисе Петрове и о событиях лета сорок первого года.

Это было в начале августа.

Старчак спустился по ступенькам в штабную землянку. Там, кроме сухонького чернявого телефониста Мальшина, никого не было. Увидев командира, телефонист.

— Сидите, сидите, — махнул pукой Старчак. — Из штаба не звонили?

— Звонили. — Мальшин протянул капитану листок с зашифрованным сообщением. Старчак сел за стол и стал расшифровывать депешу. Перехватив вопросительный взгляд Мальшина, он улыбнулся:

— Будет дело.

Видя, что капитан в хорошем настроении, Мальшин попытался прощупать его:

— А какое?

Старчак сделал вид, что не расслышал, и попросил позвать комиссара Николая Щербину.

Телефонист старательно завертел скрипучей ручкой полевого телефона.

Через несколько минут, осторожно пригибаясь, чтобы не стукнуться о притолоку, в землянку вошел высокий молодой человек с резкими чертами лица, с твердыми, скулами. Это и был Николай Щербина, старший политрук, комиссар отряда.

Он уселся на низком для него табурете, вытянув ноги:

— Звал, Иван Георгиевич?

— Да, разговор есть.

Любопытный Мальшин почувствовал, что он здесь лишний, и, взяв с полки котелок, отправился за обедом.

Когда дверь захлопнулась, капитан сказал Щербине:

— Особое задание получено. Доставай карту… Щербина вытащил карту, капитан — навигационную линейку, схожую с логарифмической, транспортир, циркуль, остро отточенные карандаши.

— Вот здесь, в районе Смоленска, аэродром. Здесь базируются самолеты пятьдесят третьей авиаэскадры дальних бомбардировщиков «Легион Кондор», а в районе Борисова — пятьдесят пятая эскадра… Отсюда они летают на Москву.

— Наши этот аэродром уже бомбили…

— Не очень удачно. Надо помочь…

Долго говорили Старчак и Щербина о том, что именно нужно сделать, чтобы выполнить задание.

А задание это, хоть именовалось «особым», было по сути дела и для Старчака и для Щербины самым обычным.

— Да, вот еще что, — сказал Старчак, выходя вместе с Щербиной из штабной землянки, — надо проверить парашюты.

Несколько сот парашютов, бережно уложенных на стеллажи, хранилось в отдельных землянках. Старчак любил повторять:

— Для десантника парашют дорог так же, как и винтовка, если не дороже. Спустившись благополучно на землю, ты себе винтовку добудешь. А вот если парашют неисправный — ничто тебе уже не поможет.

Старчак отправился на лужайку, где занимался взвод парашютистов. Старший лейтенант Левенец показывал десантникам приемы рукопашного боя.

— Ну и что ж, что у противника карабин, а у тебя нет. Он ведь не знает, когда ты на него нападешь, а тебе это известно. Так что перевес на твоей стороне. Вот вы, красноармеец Буров, держите винтовку как можно крепче. Теперь смотрите, предупреждаю вас — буду нападать. Заметьте, что противнику такие предупреждения не делаются…

Буров расставил ноги, крепко сжал ложе винтовки, напрягся и приготовился защищаться. Он не уловил того мгновения, когда старший лейтенант подлетел к нему, дал подножку и легко перебросил через себя. Карабин оказался в руках командира.

— А. теперь вы попробуйте, — предложил Левенец.

Буров, тот самый худощавый кольчугинский паренек, казался еще моложе своих восемнадцати лет. Он попытался отнять винтовку у командира. Ничего из этого не получилось: сам нападающий очутился на земле.

— Не сокрушайтесь, товарищ Буров, научитесь, — сказал Старчак, подходя к десантникам. — Дайте-ка я попробую. Держись, старший лейтенант!

Через миг винтовка оказалась у капитана, который был на вид менее крепким, чем атлетически сложенный Левенец.

Буров улыбнулся:

— Оказывается, и на силу есть сила. Все рассмеялись.

— Дайте-ка я, товарищ капитан, попробую, — негромко сказал Демин.

— А с кем вы хотите — со мной, старшим лейтенантом или Буровым?

— С Буровым мы как земляки на досуге как-нибудь. Мне бы с вами…

— Не беритесь, товарищ капитан, он у нас, в Кольчугине, первый физкультурник, — предостерег Старчака Буров.

— Здесь не Кольчугино. Здесь Юхнов… Становись, Демин!

Симпатии Бурова как бы раздвоились. Больше всего он был бы удовлетворен ничейным исходом. Всем другим бойцам хотелось, чтобы победил капитан. Где уж до него Демину, который без году неделя в армии, даже гимнастерку носить не научился. Вон какими складками собралась под ремнем.

— Знаете что, Демин, — предложил капитан, — давайте распояшемся.

На траву упали два ремня: один — кожаный, щегольской, с пряжкой, украшенной звездой; другой — брезентовый, какие появились в армии перед самой войной.

— И гимнастерки долой, — сказал капитан.

Поверх ремней легли гимнастерки: одна — ладная, отутюженная; другая широкая, мешковатая, сшитая наспех, для войны.

Чтобы лучше видеть ход борьбы, десантники обступили капитана и Демина.

Старший лейтенант Левенец махнул рукой, и Демин, сделав прыжок, приблизился вплотную к капитану, державшему карабин, как казалось, совсем свободно, расслабленно. Вот, улучив момент, Демин тоже ухватился за ложе. Старчак дал Демину взяться поудобнее, а потом охватил своими цепкими пальцами его руки и, пригнувшись, попытался перебросить противника через себя. Но Демин стоял, широко расставив ноги в тупоносых нескладных сапогах, словно прикипевших к земле.

Оба они — и капитан и десантник — были мускулистые, крепкие, ладные, и их мускулы напряглись. Сквозь мокрую ткань было заметно, как вздуваются мышцы на спине и на груди…

Демин все же отобрал у Старчака винтовку. Правда, те, кто надеялись на победу капитана, утверждали, что он не решился применить какой-то особенный прием, опасаясь повредить Демину кисти.

Капитан отдал должное своему юному противнику. Он сказал:

— Теперь ты и в Юхнове чемпион. Признаю!.. Старчак надел гимнастерку, расправил складки и приказал Левенцу продолжать занятия, а сам пошел в штаб бомбардировочного полка.

Громада самолета темнела на фоне еще светлого неба. Ревели моторы, из глушителей вырывались буйные гривы красновато-голубого пламени… Ветер, посеянный винтами, валил с ног моториста, убиравшего стремянку.