По большому счету. История Центрального банка России - Евгения Письменная

Матюхин замолчал. Только через пару минут Федоров вдруг захохотал.

– Не получилось, говоришь, ноги короткие.

Он уже не мог унять смех. Басин оглядел серьезного Матюхина и хохочущего Федорова, которому пришлось снять очки из-за попавших на них слез, и тоже засмеялся.

– Ага, не получилось.

Матюхин последовал их примеру.

Официант, убиравший кофейные чашки, с удивлением смотрел на троих хохочущих русских, которые смех перемежали только одной фразой: «Не получилось».

Новая Россия, как выражался американский посредник, стала магнитом для всякого рода авантюристов. В страну приезжали многие и сулили миллиарды и миллионы долларов. Взамен они просили рубли, посты, активы. Российские власти, не имея опыта такого взаимодействия, всерьез рассматривали разные предложения. Тем более что времена были трудные и денег у государства катастрофически не хватало. Матюхин, Федоров и Басин, кроме письма с обещаниями капиталов, из Рима ничего не привезли. Федоров сам пошел докладывать Ельцину, что «не получилось». Но мальтийцы, обещавшие быстрые и дешевые деньги, – не самый странный пример того, какими путями российские власти пытались достать средства. Просить средства за рубежом считалось нормальным[8].

Заместителем по экономике в первом ельцинском правительстве был Геннадий Фильшин, который за полгода своей работы прославился тем, что пообещал двум английским гражданам, Полу Пирсону и Колину Гиббинсу, продать сто сорок миллиардов рублей наличными. Он говорил так: надо вывезти деньги в Цюрих, где есть единственный рынок наличных денег в Европе, а обратно привезти 7,8 миллиарда долларов[9]. Матюхин, узнав о такой инициативе правительства, просто оторопел: как всерьез можно рассматривать предложение о вывозе ста сорока миллиардов рублей наличными, когда в обороте всего Советского Союза семьдесят миллиардов? Но и их вывезти невозможно. И не только потому, что страна останется без денег, но и потому, что это не получится физически. На Совете Министров Матюхин пытался объяснить.

– Один миллион рублей – это пуд, то есть шестнадцать килограммов. Значит, в одном миллиарде рублей шестнадцать тысяч килограммов, то есть шестнадцать тонн. В среднем один вагон может перевезти пятьдесят тонн, то есть чуть больше трех миллиардов рублей. То есть вы собираетесь грузить поезд, где будет больше двадцати вагонов, рублями и отправлять его в Цюрих? Где это видано?

У Матюхина в голове не укладывалось, как можно обсуждать такую идею – отправлять деньги эшелонами за границу. И можно было смеяться над такими выдумками, если бы это всерьез не обсуждалось на совещаниях Совета Министров. Афера не состоялась, а в январе 1991 года Пола Пирсона задержали на таможне в аэропорту Шереметьево, когда он собирался вылететь из Москвы в Швейцарию. У Пирсона изъяли всю документацию по сделке. Спустя три недели Геннадий Фильшин тихо, без скандала, ушел в отставку. Потом, кстати, долгих тринадцать лет работал российским торгпредом в Австрии.

В начале пути российский Центробанк сталкивался с аферистами очень часто. Ставки росли ежедневно. Однажды в ЦБ приехали немцы и пообещали дать сто миллиардов долларов, если Россия выпустит под них облигации. Пришли они от Ельцина с поручением рассмотреть этот вопрос. Матюхин, наученный римским опытом, немцев выгнал: «Прохиндеи».

Но предложений было так много, что и Матюхин, настороженно относившийся к сомнительным идеям, однажды, уже в конце своей карьеры, тоже попал впросак. Западные банки не давали кредитов даже тогда, когда на балансе Центробанка России появилось золото. Сказывался семидесятилетний опыт взаимодействия с СССР: иностранцы помнили, как Советский Союз – правопреемник старой России – легко отказывался от прежних обязательств. Поэтому крупный банк Credit Suisse обсудил с Матюхиным такую сделку: они возьмут двадцать пять тонн российского золота на хранение в Швейцарию и положат их на депозит, который Россия сможет использовать как гарантию для кредитования в других зарубежных банках. Депозит на пятьдесят лет. Но было одно небольшое условие: забрать золото могут два человека, которые ставят свою подпись: глава Центробанка России Матюхин и главный бухгалтер Лидия Алякина. Оба должны занимать соответствующие посты. Вроде бы понятно: вероятность того, что Матюхин и Алякина долгое время будут занимать свои посты, очень низкая, а значит, золото останется в швейцарском банке навсегда.

Матюхин согласился на сделку. Так он не только получал возможность зарубежного финансирования для страны, но и имел бы все шансы стать долгожителем среди центробанкиров мира. Двадцать пять тонн золота в Швейцарии гарантировали бы пятидесятивосьмилетнему Матюхину пост главы ЦБ еще пару десятилетий.

Не факт, что это было легкомыслие. Скорее всего, искушение.

Большие деньги приводят к большим ошибкам и почти никогда – к маленьким.

Соглашение с Credit Suisse подписано не было.

Шок

Матюхин ужинал на кухне; из комнаты едва доносились вечерние новости. Вдруг он резко вскочил, побежал в комнату и плюхнулся на диван перед телевизором.

Новости его шокировали, он не верил своим ушам. «В интересах подавляющего большинства населения страны, усиления борьбы со спекуляцией, коррупцией, контрабандой, изготовлением фальшивых денег, нетрудовыми доходами и в целях нормализации денежного обращения и потребительского рынка с нуля часов 23 января прекращается прием банкнот достоинством пятьдесят и сто рублей образца 1961 года», – говорил холодным голосом диктор. Он сообщил также, что в ближайшие полгода граждане могут снять со своего счета только пятьсот рублей – не больше.

Матюхин сидел неподвижно, уставившись в телевизор, в руке держал вилку с куском котлеты. Он медленно осознавал, что происходит: «Боже, значит, это дурацкое предложение Павлова стало реальностью». Матюхин, конечно, слышал, что обсуждаются разные варианты изъятия денег из обращения. Он знал, что дело не в коррупции и контрабанде, а в том, что в СССР бешеными темпами появилось много лишних денег, ничем не подкрепленных. Товарная обеспеченность рубля находилась на минимуме: если в 1970 году на один рубль денежных средств населения приходилось шестьдесят две копейки товарных запасов, то в 1990 году – только четырнадцать копеек[10]. Матюхин знал, конечно, про все эти обсуждения, но не мог поверить, что все произойдет так быстро и неожиданно.

Он встал, выключил телевизор, подошел к окну и не двигаясь стал смотреть в темноту. «Начало конца! Тупик?» Он понимал, что это может привести к социальному взрыву.

Тишину прервал звонок. Это был дежурный из банка, который сказал, что все региональные отделения ждут указаний. «В Свердловске, например, завтра выдача зарплаты. Там будет колоссальная нехватка денег», – начал перечислять беды дежурный.

Матюхин сухо оборвал его: «Собирайте руководство. Через час назначаю внеочередное собрание».

«Волга», как назло, не заводилась. Матюхин со всей злости ударил рукой по рулю, случайно просигналил клаксоном. Он понимал: что бы российские власти ни говорили о независимости от СССР, они были накрепко к нему приклеены купюрами. И пока Госбанк печатал деньги, только он все и решал. Наконец он завел машину; снег заскрипел под колесами. «Они просто идиоты, – думал Матюхин о властях Советского Союза, – делать такую реформу, а нас даже не проинформировать. Они что, думают, что деньги – это так себе: набил в саквояж и повез? Их же надо привезти, сосчитать,