Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старый Омодей слушал его, сидя на стуле. Голова его склонялась все ниже. Когда Франческо закончил, граф еще несколько мгновений не шевелился, затем распрямился. С губ его сорвался стон, по щекам пробежали две слезы. Впрочем, жалости к нему Франческо не питал.
Наконец старик принял решение. Встал. Уперся взглядом в Беатрис. Она слышала все небылицы Франческо. Понимала, что должна опровергнуть его, знала, что держит Франческо за горло. И все равно молчала, словно зачарованная, лишенная дара речи. Словно зрительница, ожидающая развязки пьесы, не принимая в ней никакого участия.
Граф с посеревшим лицом повернулся к Франческо.
— Дай мне твой кинжал, — он протянул руку.
— Что вы собираетесь делать? — враз заволновался Франческо.
— Довершить то, что ты сделал наполовину. Стереть остатки пятна на чести нашего дома. Дай мне кинжал.
Франческо в ужасе отпрянул.
— Нет, нет! Не надо этого! Не надо!
— Болван! — рявкнул старый граф. — Разве я могу позволить, чтобы на мою дочь показывали пальцами? Чтобы на всех углах ее называли шлюхой? Давай кинжал, а не то…
Фразу он не договорил. Так и остался с открытым ртом.
Беатрис обрела голос. И рассмеялась.
Граф повернулся к ней, ярость вновь захлестнула его.
— Ты смеешься! — глаза его полыхали огнем. — Да кто дал тебе право смеяться?
Беатрис встала. Теперь она уже полностью овладела собой. Страх, ужас отступили, исчезли бесследно.
— Я смеюсь, отец мой, над несчастным дураком и лжецом, который вырыл себе яму, глубокую, как могила. Я готова посмеяться и над тобой «за твою готовность поверить ему. Думаю, отец, ты слишком много жил среди книг и уделял дочери очень мало внимания, если хоть на одно мгновение смог поверить, что она способна впустить в свою опочивальню мужчину.
И под гордым взглядом ее невинных глаз старый граф сжался в комок. Теперь не он был ее палачом, но она судила его. Он, отец, подвел дочь в час беды.
Граф оперся о стол, склонил голову, коря себя за беспочвенные подозрения, но тут вмешался Франческо.
— Хватит, Беатрис. Вместо того, чтобы упрекать отца, тебе следует пасть на колени и молить его о прощении… О, дядя, дядя, — обратился он к старику. — У меня просто нет слов. Как смеет она отрицать свою вину, когда тело ее возлюбленного лежит перед нами, наглядное свидетельство ее бесстыдства.
— И то! — старший Омодей вскинул голову. Встретился взглядом с дочерью. — Можешь ты это объяснить?
— Могу, — без колебаний ответила та. — Но история будет длинной.
— Еще бы, — пробурчал граф.
— В свое время я расскажу тебе все. А пока позволь ограничиться кратким выводом. Тело, о котором говорит Франческо, свидетельствует не о моем бесстыдстве, но о его злодействе.
Она подошла к убитому, смерила Франческо взглядом.
— Так кто, по-твоему, лежит перед нами? — голос ее переполняло презрение, на бледных губах мелькнула тень улыбки.
Взгляд, тон Беатрис не могли не поразить Франческо. Отгоняя внезапно охватившую его панику, он всмотрелся в высовывающиеся из-под портьеры розовую и белую ноги.
Затягивающееся молчание нарушил граф.
— С чего задавать сей вопрос? Ты же слышала, он сказал: «Твой возлюбленный». То есть Бальдассаре Шипионе.
Беатрис переводила взгляд с одного мужчины на другого, потом посмотрела вниз. Подавляя отвращение, наклонилась и трясущейся рукой сдернула портьеру с головы убитого, чтобы увидеть полное лицо и мертвые глаза Америго Вителли.
— Посмотрите сами! — призвала она мужчин, выпрямившись.
Они повиновались, и Франческо невольно вскрикнул. Но мгновенно взял себя в руки, лихорадочно ища путь к спасению. Не было времени рассуждать, как такое могло произойти, да и не о том шла теперь речь. И мысли его сводились к одному: как избежать петли палача, затягивающейся на шее.
Глаза графа вылезли из орбит, он отказывался что-либо понимать. Повернулся к Франческо.
— Так что ты на это скажешь?
Франческо усилием воли заставил себя взглянуть на графа, потом перевел взгляд на Беатрис. И лишь после этого заговорил. Голос его дрожал, лицо перекосила злобная гримаса. Но он нашелся с ответом.
— Судя по всему, я жестоко ошибся. Зная об отношениях моей кузины с капитаном Шипионе, я и представить себе не мог, что в полночь она могла открыть дверь другому мужчине.
Ответ оказался удачным. Графу, во всяком случае, он показался убедительным. Да и Беатрис на мгновение почувствовала, как почва уходит из-под ног. Но тут же с балкона послышался еще один голос.
— Люди, что сейчас в вашем саду, могут многое прояснить.
Они вздрогнули от неожиданности, повернулись на этот дышащий спокойствием голос. На балконе, на фоне черного неба, в льющемся из комнаты свете, стоял капитан Шипионе в алом плаще. Увлеченные разговором, они не услышали, как он поднялся по лестнице.
Шипионе глянул вниз, махнул рукой. Из сада донеслось бряцание оружия, тяжелая поступь поднимающихся по лестнице солдат.
Шипионе шагнул в комнату. Беатрис метнулась к нему. Он обнял девушку, гарантируя ей защиту от грядущих бед, через ее голову посмотрел на старого совершенно сбитого с толку графа и Франческо. Последний в ужасе попятился, пока не уперся спиной в стену.
— Несколько пьяниц, что сейчас в саду, шли следом за их приятелем Вителли и видели, как он поднялся по этой лестнице и вошел в комнату, чтобы попасть в уготованную мне западню. Подробности вы узнаете позднее, мессер Омодей. А пока стража арестует убийцу.
Шестеро солдат протиснулись в балконную дверь. За ними следовали несколько друзей Вителли. Один из них, мальчик с лютней, протиснулся вперед, отбросил нелепую маску, увидев тело своего господина. А затем, повернувшись к Шипионе, паж Америго рассказал обо всем, чему был свидетелем. И показаний его с лихвой хватило на то, чтобы представший перед судом герцога Франческо дельи Омодей кончил жизнь на виселице.
Глава 6
ЖАЖДА ВЛАСТИ
Звезда власти и славы Чезаре Борджа поднялась как никогда высоко. Он расправился с предателями-капитанами, которые решились не только восстать против него, но и в какой-то момент держали его за горло, угрожая остановить его победное шествие по Италии и лишить всего завоеванного. Клетку для них он построил в Синегаллии, в которую и заманил, по определению флорентийского секретаря Макиавелли, ласковым свистом. Мятежные капитаны с готовностью устремились туда, ошибочно полагая, что они — загонщики, а герцог — дичь. Но он быстро показал, кто есть кто, и свернул им шеи, словно жирным
