Белая гардения - Белинда Александра

— Твой отец с тобой? — спросила Ирина.

— Нет, — ответил Виталий. — Он в Америке. Там же мать и восемь братьев. Тут живет моя сестра с мужем. Отец не доверяет зятю, поэтому послал меня присматривать за Софией. А ты, Аня, тут с родителями?

Его вопрос застал меня врасплох. Я потупилась.

— Отец погиб в автомобильной катастрофе еще до окончания войны, — сказала я. А мать депортировали из Харбина в Россию советские власти. Я не знаю, куда ее отправили.

Ирина протянула руку и сжала мою ладонь.

— Мы надеемся, что Красный Крест в Сиднее сможет помочь Ане найти мать, — пояснилаона Виталию.

Молодой человек потер ямку на подбородке и задумчиво произнес:

— Знаете, наша семья разыскивает моего дядю. Он жил в Харбине, а после воины тоже оказался в Советском Союзе. Но не насильно, у него с моим отцом очень разные взгляды на жизнь. Дядя верил в принципы коммунизма и никогда не служил в армии, как отец. Революционером он не был, но сочувствовал советам.

— У вас с ним сохранилась связь? — поинтересовалась Ирина. — Может, он подскажет, куда могли сослать мать Ани?

Виталий щелкнул пальцами.

— Я допускаю, что он знает. Вполне возможно, что из Харбина они уезжали в одномпоезде. Но отец с тех пор о нем слышал лишь два раза, и то через знакомых. Я припоминаю, что поезд останавливался в городе под названием Омск. Оттуда дядя поехал в Москву, но остальных пассажиров направили в трудовую колонию.

— Омск! — воскликнула я. Это название было мне знакомо. Мозг начал лихорадочно шарить по всем закоулкам памяти, пытаясь выяснить, где же я могла его слышать.

— Я могу попросить отца попробовать еще раз связаться с братом, сказал Виталий. — Дядя боится отца, боится того, что может услышать от него. Нам всегда приходилось обращаться к посторонним, чтобы обмениваться письмами, так что это займет какое-то время. К тому же вы знаете, что все письма сейчас вскрываются.

Я была слишком потрясена и не находила слов. Когда я жила в Шанхае, Россия казалась мне необъятно большой. И вдруг в кафе, на другой стороне Земли, я узнаю о возможном местонахождении матери больше, чем мне было известно до сих пор.

— Аня! — взволнованно заговорила Ирина. — Если ты скажешь в Красном Кресте, что твоя мать в Омске, им, скорее всего, удастся выйти на ее след!

— Эй, минутку! — напомнила о себе Бетти, расставляя перед нами три тарелки с яичницей и тостами. — Так нечестно. Я разрешила вам разговаривать по-русски, если это будет обычная болтовня. Что у вас тут за волнение?

Мы все трое заговорили разом, но она все равно ничего не поняла. Ирина и Виталий замолчали, предоставляя мне право объясниться с хозяйкой. Бетти посмотрела на часы у себя на запястье.

— Ну и чего ты сидишь? — спросила она меня. — Я месяц обходилась без тебя, обойдусь и еще одно утро. Офис Красного Креста открывается в девять. Если ты направишься туда прямо сейчас, можешь успеть первой.

Я пробиралась по Джордж-стрит сквозь толпу спешащих на работу секретарей и клерков, не замечая ничего вокруг. Мне нужно было в центр города. Сверившись с картой, которую Бетти набросала для меня на салфетке, я свернула на Джемисон-стрит и вышла прямо к зданию Красного Креста. До открытия оставалось еще десять минут. На стеклянной двери висело расписание работы различных отделов. Переливание крови, жилье для выздоравливающих больных, отделы медицинских учреждений и репатриации. Наконец мои глаза остановились на отделе розыска пропавших родственников. Я еще раз посмотрела на часы и стала мерить шагами мостовую перед входом в здание. «Господи, — подумала я, — неужели я здесь?» Мимо меня прошла женщина, она улыбалась. Наверное, она подумала, что я нахожусь здесь в такую рань, потому что мне не терпится сдать кровь для переливания.

На небольшой витрине рядом с дверью были разложены разнообразные мелкие товары, которые можно было приобрести в Красном Кресте. Я посмотрела на покрытые атласом плечики для пальто и вязаные полотенца и подумала, что после собеседования надо будет купить что-нибудь для Бетти, ведь она разрешила мне уйти с работы по своим делам до того, как я вообще приступила к своим обязанностям.

Когда служащий открыл дверь, я устремилась к пожарной лестнице, не желая дожидаться лифта. Я ворвалась в отдел розыска пропавших родственников, изумив регистраторшу, которая усаживалась за свой рабочий стол с чашкой чая в руках. Женщина приколола к лацкану значок добровольца и спросили, чем она может помочь. Я объяснила, что разыскиваю мать. Она положила передо мной регистрационные формы и ручку.

— Документы, относящиеся к розыску, довольно трудно обновлять, — добавила она, — поэтому постарайтесь изложить все, что вам известно на сегодняшний день, как можно подробнее.

Я села за стол у бачка с питьевой водой и просмотрела выданные мне бумаги. Фотографии матери у меня не было и номера поезда, на котором она уехала из Харбина, я, увы, не запомнила. Поразмыслив, я вписала в соответствующие графы все, что знала, включая девичью фамилию матери, год и место ее рождения, дату, когда я видела ее в последний раз, и словесный портрет. В какой-то момент я задумалась. В памяти возник образ матери, какой она запомнилась мне в отъезжающем поезде: сжатый кулак, поднесенный ко рту, безнадежные глаза. У меня задрожала рука. Я проглотила комок, подступивший к горлу, и заставила себя сосредоточиться. В самом конце последней формы была приписка, в которой говорилось, что из-за очень большого количества запросов и сложности сбора информации на получение ответа от Красного Креста может уйти от шести месяцев до нескольких лет. Но я не стала расстраиваться. В конце я приписала «Спасибо! Спасибо вам!» и отдала бумаги регистратору. Она положила их в папку и сказала, что теперь следует ждать, когда со мной свяжется инспектор по розыску.

В приемную вошла женщина с ребенком на руках и попросила у регистратора формы. Только теперь я осмотрелась вокруг и увидела, что помещение, в котором я находилась, представляло собой музей скорби. Все стены здесь были увешаны фотографиями с подписями: «Лейба. Последний раз видели в Польше в 1940», «Дорогой муж Семен пропал в 1941». Фотография маленьких брата и сестрички, взявшихся за руки, почти заставила меня заплакать. «Янек и Маня. Германия, 1937».

«Омск», — неслышно произнесла я, пробуя, как уже знакомое слово звучит на языке, словно это могло помочь мне сорвать замок с памяти. И тут я вспомнила, где слышала это название. В Омск, как политкаторжанин, был сослан Достоевский. Я попыталась вспомнить его роман «Записки из Мертвого дома», но не смогла. В памяти всплыло лишь ощущение темноты и страдания, которое навевал образ главного персонажа.

— Мисс Козлова? Меня зовут Дейзи Кент.

Я подняла глаза и увидела женщину в очках, голубом пиджаке и платье, которая стояла рядом со мной. Она провела меня через заваленный бумагами административный отдел, где несколько мужчин и женщин из добровольцев проверяли и разбирали заполненные формы, в кабинет с дверью из матового стекла. Дейзи попросила меня закрыть за нами дверь и предложила сесть. В окна лился жаркий солнечный свет, и она закрыла жалюзи. Вентилятор, который работал на одном из шкафов с документами, почти не разгонял духоту.

Дейзи поправила очки на носу и стала просматривать мои регистрационные формы. На стене, прямо за ее спиной, висел большой плакат: молоденькая медсестра с красным крестом на шапочке оказывает помощь раненому солдату.

— Вашу мать отправили в трудовую колонию в Советский Союз, это верно? — спросила Дейзи.

— Да, — подтвердила я и подалась вперед.

Ее ноздри дрогнули, и она сложила руки на столе перед собой.

— В таком случае боюсь, что Красный Крест не сможет вам помочь.

У меня внутри похолодело, и я от изумления открыла рот.

— Советское правительство не признает факта существования на своей территории трудовых колоний, — продолжила Дейзи. — Поэтому мы не имеем возможности выяснить их количество и установить конкретное месторасположение.

— Но я могу приблизительно назвать город. Это Омск. — Я заметила, что мой голос задрожал.

— К сожалению, если он не находится на территории боевых действий, мы ничего не можем для вас сделать.

— Но почему? — в бессилии пролепетала я. — В МОБ сказали, что вы поможете.

Дейзи вздохнула и сплела пальцы. Я смотрела на ее аккуратно Подстриженные ногти, не в силах поверить тому, что услышала.

— Красный Крест делает все, чтобы помочь людям, но мы имеем право на поиски только в тех странах, которые вовлечены в международные или национально-освободительные войны, — пояснила она. — Советский Союз к таким странам не относится. Считается, что там права человека не нарушаются.

— Вы же знаете, что это не так, — перебила я ее. — В Советском Союзе такие же трудовые лагеря, как и в Германии.