Четыре тануиста и собака - книга 2 - Януш Пшимановский

— Стукни.

Янек ударил прикладом сначала слегка, потом посильнее, и кусок потемневшего бетона провалился внутрь, образовав овальное отверстие. Павлов посветил в это отверстие, потом отдал фонарик Косу.

— Подержи-ка.

В руках сапера куски тротила ловко соединились друг с другом, скрыв капсюль с темным усом запального шнура. Капитан сделал косой надрез. Блеснул огонь бензиновой зажигалки, сделанной из гильзы патрона от противотанкового ружья. Зашипела пороховая дорожка, выдувая тоненькую струйку седого дыма.

— Шарик, к ноге, — приказал Кос.

Янек хотел побежать, но, сделав два торопливых шага, замедлил движение, увидев, что капитан идет совершенно спокойно.

— Пятнадцать секунд — это уйма времени, — сказал сапер, а когда они подошли к танку и стали под защитой брони, капитан добавил громче: — Не высовываться.

Еще мгновение — и их ослепил блеск. Посыпался острый град бетонных осколков.

— Пошли.

Капитан подвел танкистов к пробоине в стене, еще пахнущей тротилом и дымящейся пылью.

— Ваш командир напомнил, что я не объяснил всего задания, — сказал он спокойно и, будто учитель у доски, начал рассказ: — Параллельно туннелю идет канал с электрокабелями. По нему можно пробраться и заложить взрывчатку. Сильный взрыв на том конце станции и одновременная атака танка с этой стороны должны выкурить всю команду. Ясно?

— Ясно, — ответил Саакашвили с задумчивой улыбкой, потому что на какое-то мгновение ему показалось, что они опять все вместе — весь старый экипаж.

Черешняк кивнул головой, что понимает, и тут же спросил:

— Кто должен этот тротил перетаскать?

— Я. Саперская работа, — улыбнулся Павлов.

— А если... — начал Кос.

— Так или иначе пехота в полночь пойдет в атаку, поэтому и мы должны. Что еще?

Янек посмотрел на лица своих подчиненных, поколебался, но от дальнейших вопросов отказался.

— Проверю танк, — сказал он, отдавая честь.

За ним двинулся Саакашвили и в двух шагах сзади — Томаш.

Капитан, оставшись один, начал работать спокойно и быстро без единого лишнего движения. В узкий брезентовый мешок с длинными лямками он складывал взрывчатку. Петлю на конце мотка тонкой веревки прикрепил сзади к карабину на своем ремне. Потом ловко скользнул в пролом и с концом шнура сзади, с лямками мешка на плечах пополз, таща за собой продолговатый мешок. Канал был прямоугольный, достаточно высокий, но узкий, и передвижение в нем требовало большой ловкости и силы. Мешали кабели, уложенные на крюках, вбитых в стену.

Саакашвили, стоявший у танка, видел, как сапер исчез в бетонной стене. Он хотел подойти и вблизи посмотреть, как сапер там справляется.

Но Янек, открывая замок орудия и наклоняя голову, крикнул ему изнутри танка:

— Посвети-ка!

Фонарик в руках Григория задвигался, и спираль нарезки внутри ствола слегка закружилась. На стенках ни единого следа грязи. Кос хлопнул замком и сказал:

— Готово. Если надо, можем начинать.

— Время еще есть. — Саакашвили посмотрел на часы, светившиеся на приборной доске. — Мы с Томашем ослабим гусеницы, а то на этих шпалах...

— Хорошо. Я сейчас вернусь.

Янек побежал к выбоине в стене. Посмотрел, как в равномерном, неторопливом темпе разматывается шнур лежащего на земле мотка и вползает внутрь. Но вдруг движение прекратилось. Кос с минуту ждал, потом заглянул в глубь канала, но там был виден только неясный и далекий отблеск желтоватого света.

— Застрял, что ли? — шепотом спросил он сам себя.

Янек скользнул в отверстие и, убедившись, что по каналу можно ползти, вернулся обратно, обеспокоенный еще больше. Может быть, провода перед станцией выходят наружу или немцы устроили засаду...

Нет, засады не было, просто Павлов добрался до места, где снаружи, через проделанное в бетоне отверстие, входил новый толстый кабель в металлической оболочке. Подвешенный посредине, он так суживал пространство канала, что не могло быть и речи о том, чтобы протиснуться здесь человеку. Павлов попробовал сбросить его с крюков, но тут же оставил эту попытку: нужно было ножницами для проволоки перерезать крепления и на каждые десять метров дороги тратить самое меньшее четверть часа. Работая в таком темпе, он мог закончить дело не к полуночи, а только к полудню.

Насвистывая песню о Днепре, сапер на несколько мгновений задумался. Потом, изгибаясь как акробат, начал менять положение тела, поворачиваясь головой в противоположную сторону, чтобы удобнее было возвращаться.

Тем временем к Косу, стоявшему у отверстия, быстрыми крадущимися шагами подошел Густлик.

— Немцы идут сюда? — с беспокойством спросил Янек.

— Нет, — ответил тот шепотом, — но за стеной кто-то скребется и свистит.

Поглощенный рассматриванием туннеля, Кос машинально ответил:

— Поручник.

— Кто? — спросил силезец, тараща глаза и вытирая пот со лба.

— Павлов... Прости. — Кос положил ему руку на плечо. — Похож этот сапер, и, может быть, не только лицом.

Они услышали шелест и тяжелое дыхание усталого человека. А через минуту выполз и сам капитан. Не говоря ни слова, сел, устало прислонившись спиной к бетонной стене.

— Первая порция уложена?' — спросил Кос.

Вместо ответа офицер потянул за лямки, и в отверстии показался продолговатый брезентовый мешок с тротилом.

— Нет прохода, — догадался Густлик.

Павлов кивнул головой, вытер лицо рукавом.

— Экипаж! — позвал Янек.

Танкисты сразу же подбежали, и Саакашвили доложил:

— Подводный корабль «Рыжий» готов к наземным действиям.

— Подземным, — хмуро поправил Густлик.

— Ты станешь на часах, — приказал Кос Черешняку, — в том месте...

— Знаю. У железнодорожной стрелки, где эти ямы в две стороны расходятся, где мы с плютоновым ходили.

Черешняк взял у грузина две запасные обоймы, заткнул их за голенище, где у него уже лежали две его собственные, и двинулся в темноту.

Ему было немного жаль, что его отсылают часовым именно в такое время, но ведь кто-то должен охранять. Может быть, это даже хорошо, что выбрали именно его, потому что на лице сержанта Коса он прочитал недоброе. Что-то не получилось, они будут советоваться, а он мало чем может им пригодиться. В поле — другое дело, а здесь, в этих огромных подвалах, которые люди, как кроты, вырыли под землей, ему было не по себе. Подумать только, над головой понастроены дома и все это может обвалиться...

Став на часах около железнодорожной стрелки, он быстро заскучал. Позевывая, начал считать пуговицы на своем мундире и овальные отверстия на стволе. Принялся даже ковыряться в рельсах и наконец, достав из кармана французский ключ, отвинтил довольно большую гайку, взвесил ее на руке и спрятал — на глаз вроде бы в самый раз для телеги.

Того и гляди война кончится и можно будет вернуться к работе. Отец хорошо все придумал, потому что уж если надо воевать, то лучше воевать вместе с такими умными и хорошими людьми, как сержант Кос, как Густлик и Григорий. Таким и свое отдать не жалко. А еще лучше, если бы попалась какая-нибудь хорошая вещь из военной добычи, а для хозяйства ненужная. Приятно своему экипажу услужить, в таком деле стоит и крюк сделать, а может быть, и головой рискнуть...

Перед Томашем был разъезд и два туннеля. В одном, дугой изгибавшемся влево, вдали виднелось тусклое пятно света, временами удавалось рассмотреть силуэт человека, прохаживающегося по путям. Доносился шум, похожий на гудение потревоженного улья. Время от времени можно было услышать приглушенный грохот — эхо разрывов на поверхности земли — или более близкий, более резкий треск очереди из автомата.

Туннель, шедший прямо, был погружен во мрак, но вдруг в нем блеснул свет, заколыхался ручной фонарик. Черешняк быстро припал к земле и, готовый к выстрелу, под прикрытием железнодорожной стрелки застыл с автоматом.

Свет приближался, Черешняк уже слышал скрип нескольких пар сапог. Еще мгновение — и он увидел группу из шести немцев, которые шагали за унтер-офицером, согнувшись под тяжестью набитых до отказа вещмешков. Дойдя до развилки, они повернули в сторону станции. Томаш в колышущемся свете фонаря ясно рассмотрел, что они несут продукты: под мышкой у солдата коричневели буханки хлеба, из надорванного вещмешка высовывалась колбаса, виднелись банки консервов. Сквозь идущий от железнодорожного полотна смрад масел и металла запахло даже чем-то копченым — рыбой или мясом.

Когда группа отошла на порядочное расстояние, Черешняк поднялся. Он был рад, что ему не пришлось стрелять в людей, несущих провизию. К тому же это, наверное, обернется к лучшему, потому что ведь надо, чтобы до поры до времени никто не знал, что сюда забрался кто-то посторонний. Некоторое время он спокойно стоял на своем посту, но мысль о том, где немцы взяли столько добра, не давала ему покоя. Он все чаще сглатывал слюну, кадык так и ходил вверх и вниз.