Поэмы и стихотворения - Уильям Шекспир

1594

ОБЕСЧЕЩЕННАЯ ЛУКРЕЦИЯ

(Пер. под. ред. А.А.Смирнова)[28]

Его милости Генри Райотсли,

герцогу Соутемптону,

барону Тичфильду.

Любовь, которую я питаю к вашей светлости, бесконечна, и это произведеньице без начала выражает лишь ничтожную часть ее. Только доказательства вашего лестного расположения ко мне, а не достоинства моих неумелых стихов дают мне уверенность в том, что мое посвящение будет принято вами. То, что я совершил, принадлежит вам, то, что мне предстоит совершить, тоже ваше, как часть того целого, которое безраздельно отдано вам. Если бы мои достоинства были значительнее, то и выражения моей преданности были бы совершеннее. Но каково бы ни было мое значение, все силы мои посвящены вашей светлости, которой я желаю долгой жизни, приумноженной всевозможным счастьем.

Вашей светлости покорный слуга

Вильям Шекспир.

У стен Арден стан покинув свой,Тарквиний необузданный спешитВ Коллациум на крыльях страсти злой.В его груди безумный пламень скрыт;Огонь стремится вырваться из плитИ стан обнять Лукреции невинной,Возлюбленной супруги Коллатина.

Быть может, прозвище "невинной" пылНеукротимой страсти в нем зажгло.Неосторожно Коллатин хвалилЦветы ланит и ясное чело.Его блаженства небо процвелоСветилами, что краше горних были,Ему сияя в непорочной силе.

В шатре вождя минувшей ночью онОткрыл исток блаженства своего:Как щедро он богами одарен, —Сокровище — супруга у него;Такого счастья нет ни у кого;Цари владеют славою военной,Но не такой матроной несравненной.

О счастье, жизни редкая краса!Ты пропадаешь, чуть блеснув в сердцах,Как на полях сребристая росаИстаивает в золотых лучах.Ты зыбкий миг, неуловимый прах.Для красоты и чести непорочнойВ объятьях страстных нет защиты прочной.

Без красноречья убеждать моглаВсегда людские взоры красота.Потребна ли высокая хвалаДля прелести, что светит в мир, чиста?Зачем поведали его устаПро ту жемчужину, его отраду?Ее хранить от хищных взоров надо.

Быть может, блеском пламенных похвалНадменный был Тарквиний соблазнен;Нередко слух нам сердце завлекал.Быть может, царский сын был уязвленЗлой завистью: зачем владеет он,Ему подвластный муж, таким блаженством,Владыке недоступным совершенством?

Так помыслом недобрым зажженаБыла отвага дерзостная в нем.Забыты честь, друзья, дела, страна.Помчался он, терзаемый огнем,Надеждой утолить его влеком.О жар коварный, совестью гасимый,Твоя весна стремительна и мнима!

Когда Коллациума он достиг,Радушно встречен был матроной той.Являл борьбу ее стыдливый ликМеж добродетелью и красотой.Гордится добродетель полнотой;Но красота, сознав себя, краснеет,Тут скромность гасит краску, лик бледнеет.

Но красота свои права беретНа белизну, наследье голубейВенеры; добродетель в свой чередВзамен румянца требует скорей.В дни золотые он на лик людейБыл послан ею, стал щитом надежным,В борьбе стыдливость кроя жаром нежным.

Ее лицо — как поле на гербе,Где с белым алый цвет сраженье вел;Два юных короля, они в борьбеОспаривали родовой престол;Из честолюбья каждый в битву шел.Враги один другого непреклоннейИ много раз сменяются на троне.

Так наблюдал Тарквиний жаркий бойЛилей и роз в полях ее ланит.Врывался гнусный взор его поройВ их чистые ряды, но был разбит;Обеим ратям сдаться он спешит.Они ж ему готовы дать пощаду:Им торжества над извергом не надо.

Он думает: в словах своих похвалЕе супруг, скупой и жалкий мот,Лицо жены безмерно оскорблял;Не передать ему ее красот, —И все, чего речам недостает,Спешит восполнить он и, восхищенный,Вперил в нее безмолвно взор влюбленный.

Так дьявол страстью воспылал к святой;Но от него не ждет вреда она.Не замечает зла, кто чист душой,И сеть для птицы вольной не страшна.Приветствовала верная женаНелицемерно гостя-властелина,Чей ласков взор, а в сердце яд змеиный.

Под величавым царственным плащомТаил Тарквиний мерзостный порок.Все было с виду так пристойно в нем,И лишь порой восторга огонекВ его глазах желанье выдать мог.Всех прелестей ему казалось мало,И страсть его все большего алкала.

Но, непривычная к чужим глазам,Она его не разгадала взорИ не прочла в хрустальной книге тамНачертанный души его позор.Не ведала приманок до сих пор;Не страшен ей глаз дерзких блеск несытый, —Ей думалось: они лучам открыты.

Он говорит, что доблести примерЕе супруг и славою покрыт;Возносит Коллатина свыше мер;О ратных подвигах его твердит:Враги разбиты, лавром он увит.Она воздела руки в восхищенье;Безмолвно небу шлет благодаренья.

Скрывая замысел коварный свой,Прощенья он просил за свой приход.Суровой тенью тучи грозовойЕго не омрачался небосвод,Покуда ночь, мать страха и забот,Над миром черный плащ не развернулаИ день в темнице мрачной не замкнула.

Тогда ко сну Тарквиний отошел,Прикинувшись, что крайне утомлен:Ведь после ужина с хозяйкой велБеседу продолжительную он.В нем борются пыл жизненный и сон.Все мирно спят, лишь бодрствуют угрюмоВоры, тревоги и злодеев думы.

Тарквиний в их числе. Уму егоОпасности предстали в поздний час.Все ж он решил добиться своего,Хотя и слаб надежды сладкий глас.Порой отчаянье толкает нас;Когда награда манит дорогая,Мы в бой идем, о смерти забывая.

Кто пламенно стремится обладатьЖеланной вещью, тот готов скорейВсе, чем владеет, расточить, отдать;Чем большего он алчет, тем бедней;И даже овладев мечтой своей,Он пресыщение вкушает вскоре;В богатстве беден он и терпит горе.

Цель каждого — до старости дойти,Вкушая честь, богатство и покой.Но столько трудностей на том пути,Что жертвовать приходится порой:То жизнью ради чести в битве злой,То честью для богатств, то мы в бореньеТеряем жизнь, стремясь к обогащенью.

В пылу стремлений отвергаем вдругСвой прежний жребий и другого ждем;Нас честолюбия гнетет недуг.Всем достоянием пренебрежем,Желая большего; нет блага в том,Что нам дано; порой уничтожаемВсе, что трудами тяжкими стяжаем.

Готов Тарквиний на безумный шаг,Честь в жертву принеся страстям своим.Теперь он сам себе изменник, враг.Кому же верить, как не нам самим?И кем отныне будет он любим,Когда, предав себя, пошел навстречуПозору, ненависти и злоречью?

Но вот глухая ночь сошла на мир,И очи смертных сон смежил слепой.Не лили звезды кроткий свет в Эфир.Лишь крик совы да волка жадный войЗвучат в тиши; легко им в час такойХватать ягнят; спят чистые желанья,Лишь бродят похоть да разбой в тумане.

Он с ложа встал, охваченный огнем,Плащом плечо стремительно покрыв.С желаньем спорят опасенья в нем;Страх цепенит, — вперед манит порыв;То, чары гнусной похоти сломив,Его объемлет страх внезапный, хладный;То снова страсти он покорен жадной.

Тут о кремень мечом ударил он,Из камня искры сыплются во тьму.Светильник восковой тотчас зажжен,Звездою путеводной стал ему.Он говорит светильнику тому:"Как я извлек из камня пламень яркий,Так я зажгу матрону страстью жаркой".

О тех напастях, что ему грозят,Он размышляет, бледностью покрыт.В уме опасностей мелькает ряд;Расплата неизбежная страшит.Он с омерзением и гневом зритУловки похоти своей презреннойИ говорит с разумностью отменной:

"Померкни, факел, не давай огня,Чтоб свет затмить прекрасней твоего!Умрите, думы страсти, у меня,Дабы не осквернять вам божество;Возлейте миро на алтарь его.Противно человечеству деянье,Любви пятнающее одеянье.

"О воинству, оружию позор!О срам гробнице праотцев моих!О злодеянье, что влечет укор!Стать воину рабом страстей слепых!Почтенно мужество в глазах своих;Мое же столь постыдно преступленье,Что ляжет на чело клеймом презренья.

"Да, я умру, но будет жив мой стыд,И заклеймит он герб мой золотой.Вплетет историк знак позорный в щит,Запечатлев поступок низкий мой.Мое потомство, возмутясь виной,Предаст проклятию мою гробницуИ прадеда-злодея устыдится.

"И что мне достиженье принесет?Лишь пену радости, мгновенный сон.Кто вечность за игрушку отдает?За счастья миг кто купит долгий стон?Кто срубит древо, яблоком прельщен?Кто согласится завладеть коронойИ тотчас пасть, сраженный скиптром, с трона?

"Когда бы Коллатин мог увидатьМой замысел во сне, схватив свой меч,Помчался б он — осаду с ложа снять,У корня злодеяние подсечь,Честь непорочную свою сберечь,Сурового избегнуть приговора,В веках неизгладимого позора.

"О, чем смогу себя я оправдать,Когда свой гнев он изольет в речах?Не буду ль немо, трепеща, стоять,С кровавым сердцем, с ужасом в глазах?Тяжел мой грех, еще тяжеле страх;У страха для борьбы не станет силы;Трусливо он сойдет со мной в могилу.

"Когда б отца убил он моегоИль сына, иль на жизнь мою восстал,Иль не был другом, — взяв жену его,Поступок свой легко б я оправдал;Ему я равной мерой бы воздал.Но он мой родственник, мой друг любимый,И мне грозит позор неизгладимый.

"Срам неизбежен, и гнусна вина.Любовь гнусна ль? Любви ее молю.Но не принадлежит себе она;Лишь гневно отстранит мольбу мою.Рассудок волей крепкою сломлю!Кто убоится прописной морали,Того и пугала бы в страх вогнали".

Так похоть жаркая и трезвый умВ нем нечестивую борьбу вели.Разбиты рати благородных дум;На смену мысли черные пришли;Тотчас все доброе в душе смелиИ обольстили разум так умело,Что мыслит он прекрасным злое дело.

Он молвит: "За руку меня своейРукой взяла и мне в глаза впиласьТревожным взором, роковых вестейО Коллатине дорогом страшась.О, как от страха краска разлилась!Сперва — как на одежде розан алый,Потом лицо белей одежды стало.

"О, как дрожала тонкая рукаЛукреции, в моей заключена!Не прекращалась дрожь ее, покаНе услыхала от меня она,Что муж здоров; тут ясной, как весна,Улыбкой расцвела; когда б увиделЕе Нарцис, себя б возненавидел.

"К чему мне оправданья? Смертных всехРечь красоты к молчанью приведет.Лишь слабодушного смущает грех;В трусливом сердце страсть не рассветет.Любовь — мой вождь, она меня ведет!Когда ж взовьет страсть пламенное знамя,И трусы станут грозными бойцами.

"Прочь, детский страх! Сомнение, уймись!Благоразумье, жди кудрей седых!Глазам отныне, сердце, покорись!Пусть мудрых взор задумчив, мрачен, тих;Я молод, прогоню ж со сцены их.Желанье — кормчий мой, краса — награда.Кто для нее не презрит волн громады?"

Как плевелы на нивах рожь глушат,Так похотью законный сломлен страх.Он крадется, желанием объят;Надежда и сомнение в глазах.Как две рабыни, мудрые в речах,Они его влекут к себе искусно.То медлит он, то рвется к цели гнусной.

Небесный лик он видит пред собойИ рядом с нею Коллатина зрит.Он смотрит на нее, смутясь душой;Он смотрит на него, и строгий видЕму предаться страсти не велитИ манит к добродетели суровой.Но к злу порочный дух склонился снова.

Он силы темные свои зовет,Они ж, вождя призывом польщены.Грудь наполняют, как недели — год;Вздувают похоть, гордостью полны,Безмерным рвением распалены.Тарквиний, движим страстию безумной,К Лукреции направился бесшумно.

Замки меж ней и волею егоВсе взломаны, бессилен их затвор.Но, открываясь, двери на негоВорчат, и трепетом охвачен вор.Задела дверь порог и шлет укор.Пищат во тьме хорьки, его пугая,Но он идет, боязнь превозмогая.

За дверью дверь сдаются перед ним;Но ветер в щели рвется, хлещет в грудь,В лицо ему швыряет едкий дым;На светоч ринулся, стремясь задуть,Остановить злодея страшный путь.Но грудь, где знойное кипит желанье,Вновь раздувает светоча пыланье.

Он видит в свете факела: лежитЕе перчатка; жадною рукойОн с тростника [29] поднять ее спешитИ колет палец скрытой в ней иглой.Перчатка словно молвит: "Скройся, злой!Не создана я страсти быть отрадой.Чисты моей владычицы наряды".

Но всем преградам вора не сдержать,И он по-своему толкует их:Перчатку, ветер, дверь готов считатьСлучайностями на путях своих;Они — как гири, что часов стенныхЗадерживают ход, пока в скитаньеМинуты часу не уплатят дани.

"Так, так, — он молвит. — Не страшусь преград.С морозами я их могу сравнить,Что радость новую весне дарят,Птиц побуждают буйно голосить.Жемчужная не дастся даром нить.Утесы, ветры, рифы и пиратыСтрашат купца до славного возврата".

Вот, наконец, стоит у двери он,Что дум его сокрыла небосвод;Но путь затвором слабым прегражденК той, чья краса его мечты влечет.И так силен над ним нечестья гнет,Что об удаче молится преступник,Как будто небо — грешному заступник.

Но посреди бесплодной той мольбы,Когда он к помощи бессмертных силВзывал, о благосклонности судьбыК деянию преступному просил, —Он вздрогнул. "Я растлить ее решил! —Воскликнул. — Разве мне помогут боги,Что к злодеянию такому строги?

"Любовь и счастье, вы мне божества!Незыблемы решения мои.Мечта невоплощенная мертва.Отмоют грех раскаянья струи;Растает страха лед в огне любви.Спит око неба. Ночь сокроет мглоюСтыд, что влекут восторги за собою".

Тут, сняв затворы дерзкою рукой,Коленом двери распахнул злодей.Спит голубок, намеченный совой.Не увидать измены в тьме ночей.Змею увидев, всяк бежит скорей.Она же в беззаботном сне лежала,Не зная, что грозит ей смерти жало.

В покой он входит, полн желаньем злым,И ложе незапятнанное зрит.Задернут полог; ходит он пред ним,И взор голодным пламенем горит.Измене взором в сердце путь открыт.Рука получит скоро приказаньеСнять тучку, скрывшую луны сиянье.

Нам взоры ослепляет солнца лик,Над облаком победно вознесен,Так он, откинув полог, в тот же мигЗажмурился, блистаньем ослеплен.Ее ли пламенем был опален,Иль стыд внезапно в сердце пробудился,Но слепы очи, взор его затмился.

О, если б взор его навек погас!Тогда бы замысел пресекся злой,Тогда б на ложе Коллатин не разЗабвение забот вкушал с женой;Но вспыхнет взор и сгубит их покой,Похитит у матроны безупречнойИ жизнь, и радости, и сон беспечный.

Лилейная под розовой щекойЛегла рука, подушке не далаЛобзать лицо, а та в досаде злой,Встав, с двух сторон лик нежный обняла;И голова покоилась, светла,Меж гор — гробницею любви священной;Но взор над ней склонился дерзновенный.

Другая непорочная рукаБелела сверх зеленых покрывал,Как лилия средь вешнего лужка;На ней росой жемчужный пот сверкал.В глазах прекрасных свет не трепетал;Они, как анемон в тени укромной,До утра венчики сомкнули томно.

Играли золотых кудрей струиС дыханьем. О невинный рой забав!Сквозь смерть являла жизнь права свои,А смерть сквозь жизнь своих искала прав;Свою вражду забвению предав,Так неразрывно их чета сплеталась,Что смертью жизнь и жизнью смерть казалась.

Два полушарья мраморных грудей, —Миры, не покоренные врагом, —Владыку чтили в верности своей,Знакомы были лишь с его ярмом.Объятый честолюбия огнем,Тарквиний, как захватчик беззаконный,Монарха их решил низвергнуть с трона.

Все, что он наблюдал, его влекло;Все пробуждало в нем желаний пыл;Все, что он зрел, безумьем сердце жгло;Он, жадно глядя, очи утомил.С немым восторгом взор его скользилПо жилкам голубым, по коже нежной,Устам-кораллам, шее белоснежной.

Как лев терзать добычу не спешит,Играет с ней, о голоде забыв, —Так римлянин над спящею стоит.Притих от созерцания порыв,Но не смирен. Лицо над ней склонив,Он сдерживал мятеж страстей глазами;Но новый взрыв по жилам гонит пламя.

И жилы, словно злых рабов отряд,Как воры, жаждущие грабежей,Чья радость — кровь, кого не поразятНи плач детей, ни стоны матерей,Надувшись гордо, рвутся в бой страстей.Забило скоро сердце в нем тревогу,Открыв его желаниям дорогу.

Дробь отбивая, сердце придаетГлазам отвагу, шлют глаза приказРуке, она же, устремись вперед,Дрожа от гордости, взошла тотчасНа холм груди нагой — отраду глаз;И побледнели башенки крутые,Кровь отлила сквозь жилки голубые.

Кровь устремилась в тихий тот покой,Где госпожа, владычица спала, —Вещать про нападенье и разбой;Ее от сладких снов оторвалаИ хриплым криком в трепет привела.Раскрылся взор ее, глядит смятенноИ меркнет, ярким светом ослепленный.

Представьте женщину, что сладко спитИ страшным сном в ночи пробуждена;Ей мнится, призрак перед ней стоит,И всеми членами дрожит она.О жуть! Но Коллатинова женаПри пробужденье видит пред собоюНе привиденье — существо живое.

Как раненая птица, перед нимЛежит, дрожа; все чувства смятены.Зажмурилась; насильник ей незрим.Мелькают тени, ужаса полны,Расстроенным умом порождены,Который, рассердясь, что слепнут очи,Рисует ужасы во мраке ночи.

К ее груди, как к мраморной стене,Его рука припала — злой таран;Нащупать может сердце в глубине —Властителя, что страхом обуянИ сам себе наносит сотни ран;Но будит он не жалость, а желанье, —Разбив стену, проникнуть дерзко в зданье.

Как зычная труба, его языкВрагу переговоров шлет сигнал.Из одеяла глянул бледный лик;Ей надо знать, зачем злодей напал.Тарквиний молча ей растолковал.Она ж поведать молит неотступно,Чт_о_ вызвало его на шаг преступный.

Он отвечает: "Лик прекрасный твой,Что лилию заставит побледнетьИ розу покраснеть в досаде злой,Обрек меня огнем любви гореть.Из-за него решил я завладетьТвоей твердыней. Шли себе укоры:Тебя предали мне твои же взоры.

"Коль ты бранить меня захочешь, — знай:Расставила краса тебе силок.Смирясь, моим желаньям уступай.На утоленье страсти я обрекТебя; я все преграды превозмог.Хоть разум убивал мое решенье,Но вновь твоя краса звала к свершенью.

"Я знаю: много бед мой шаг влечет;Я вижу: розу тернии блюдут;Я понял: змеи охраняют мед;Но впрок раздумья мудрые нейдут,Мое желанье к благу не ведут;Оно лишь зрит красу твою влюбленно,К ней рвется против долга и закона.

"Я взвесил в сердце, сколько породитПоступок мой страданий, зол, скорбей.Но пламени ничто не угасит,Не остановит ярый бег страстей.Раскаяния слезы из очейПрольются; суждены мне срам, укоры,Но я стремлюсь в объятия позора".

Сказал и, римский меч свой обнажив,Над ней занес. Так сокол в небесахПарит, крылами жертву осенивИ хищным клювом нагоняя страх.Под соколом-мечом лежит в слезахОна и слышит речи рокотанье,Как птица внемлет бубенца бряцанье.

"Лукреция, моей должна ты быть, —Он говорит. — Иль силу применю;Решил тебя на ложе погубить,И с жизнью отниму я честь твою.Презреннейшего из рабов убью,К тебе подброшу, стану клясться дерзко,Что вас убил на ложе страсти мерзкой.

"Покроет мужа твоего позор,Он на беду тебя переживет.Потупят родичи смущенный взор,Объявят незаконным твой приплод;Тебя же, осквернившую свой род,Потомство в песнях помянет глумливых,Их станут дети петь средь игр шумливых.

"Коль сдашься, другом буду я твоим;Грехи необнаруженные спят.Когда для высшей цели мы творимПроступок, судьи нас не заклеймят.Свою губительную силу ядУтратит в смеси, лекарю покорный,И действует микстура благотворно.

"Так ради мужа и детей своихСклонись к моим мольбам. Не наградиПозором несмываемым родных,Хулой, что предстоит им впереди.Клеймо невольника иль на грудиРодимое пятно желанней, краше, —Природа здесь виной, не подлость наша".

Как василиск, [30] он в жертву роковойСвой взор вонзил и смолк. Она былаКак воплощенье чистоты святой,Как лань в когтях у горного орла.К нему с мольбой в пустыне воззвала,Но хищнику пощада незнакома;Он рвется к цели, похотью влекомый.

Когда ползут на нас громады туч,Скрывая горы, нагоняя жуть,Из черных недр земли встает, могуч,Крылатый ветр и тщится их раздуть;Их полчищам он преграждает путь.Так он замедлил, слыша речь матроны;Плутон Орфею внемлет благосклонно. [31]

Играя, мышь злосчастную когтитОн, гнусный, по ночам бродящий кот.В нем будит ярость жертвы грустный вид;Все поглотить готов водоворот.Ее мольба до сердца не дойдет.Дожди пророют в камне след глубокий,Но плач не трогает груди жестокой.

Ее молящий, полный скорби взглядПрикован к сумрачным его чертам;Несвязна речь, уста ее дрожат,Но вздохи прелесть придают речам.Нить мысли рвется. Нет конца мольбам.Она в смятенье прерывает фразу,О том же повторяет по два раза.

Юпитером, владыкою богов,Военной честью, дружбою святой,Любовью мужа, доблестью отцов,Своею скорбью, правдою людской,Землей и небом, властью их благой —Злодея заклинает удалиться,Не похоти, а чести покориться.

И молвит: "Умоляю, черным зломМне за прием радушный не плати,Чтоб самого себя не клясть потом;Тебя поивший ключ не замути;До выстрела добычу отпусти.Плох тот лесник, что вешнею пороюЛань умертвит разящею стрелою.

"Ты мужу друг, — так пощади жену;Ты царский сын, — так не роняй себя.Слаба я, — не веди со мной войну.Твой честен лик, к тебе взываю я.Я бурей вздохов удалю тебя.Коль воинов смягчают жен рыданья,Тебя смягчит мой плач, мои стенанья.

"На грудь твою, как на крутой утес,Они обрушатся волной морей;Растает злоба в океане слез,Ведь камень тает в горечи зыбей;О, если ты не тверже тех камней,Услышь меня и окажи пощаду;Пробьется жалость через все ограды.

"Ты как Тарквиний в дом ко мне проник.Иль хочешь ты позор ему нанесть?Ко всем богам взываю в этот миг.Ты губишь имя царское и честь;Ты представляешься не тем, что есть,И ты не то, чем кажешься. От векаЦарь, как и бог, отец для человека.

"Какой позор ты в старости пожнешь,Коль расцвели пороки до весны!Раз ты сейчас на страшный шаг идешь,Вступив на трон, чем станешь для страны?О, помни: подданные все должныРасплаты ждать за зло, что совершили;А срам царя с ним не уснет в могиле.

"Лишь страх отныне будешь ты внушать,А добрый царь любовь родит в сердцах.Тебя злодеи станут окружать,Ты с ними свяжешься во всех делах.Пусть эта мысль пробудит в сердце страх.Царь должен быть зерцалом и скрижалью,Чтоб взоры всех в нем мудрость созерцали.

"Иль станешь ты скрижалью, где твой стыдНачертан будет — похоти урок?Иль будешь ты зерцалом, где узритВсяк поощрение на свой порок,Найдя в тебе всех мерзостей исток?Отверг ты славу вечную сегодняИ сделал имя доблестное сводней.

"Ты властен. Заклинаю тем, кто властьТебе вручил, спеши порыв смирить;Не обнажай меча, чтоб честь украсть;Он дан тебе, чтоб страсти покорить.Как будешь ты, взойдя на трон, царить,Когда любой преступник молвит смело,Что у тебя учился злому делу?

"С каким бы омерзением узрелТы этот грех, сверши его другой!Своих не видят люди черных дел;Спешат забыть. Когда б наперсник твойТо сделал, был бы осужден тобой.О, как погрязли люди в тьме порока,Коль от своих грехов отводят око!

"Тебя, тебя всем сердцем я молю:Соблазны лютой похоти гони!Верни поруганную честь свою,Коварных дум внушенья отстрани;Желание преступное плени;Взор проясни, одетый пеленою,Свой стыд узри и сжалься надо мною".

"Довольно! — молвит он. — Страстей напор,В преграды ударяясь, лишь растет.Легко задуть свечу, но не костер;Он в ветре снова ярость обретет.Покорно платят подать пресных водГорькосоленому монарху реки,Но горечь в нем не уменьшат вовеки".

"Ты, — говорит матрона, — океан,И в царственную глубь свою впустилСрам, похоть, необузданность, обман,Что оскверняют кровь священных жил.Коль рекам волю дать, накопят ил;Не растворит потоков грязи мореИ в мутной топи погребется вскоре.

"Ты станешь раб, рабы ж на трон взойдут;Ты будешь втоптан в прах, они — властны;Ты дашь им жизнь, они тебя убьют;Ты жалок будешь, а они страшны.Пороки рушить доблесть не должны.К бурьяну наклоняться кедр не станет;Но у его корней бурьян увянет.

"Бунт низких дум смири, будь вновь царем…" —"Замолкни! — он вскричал. — Мечом клянусь,Тебе не внемлю. Покорись добром,Иль грубой силой своего добьюсь.Когда ж я поруганьем наслажусь,Тебя в постель к невольнику снесу я,Чтоб разделил с тобой он долю злую".

Сказав, он факел погасил ногой;Ведь свет для похоти невыносим.Спешит укрыться срам во тьме ночной,И там владычествует он, незрим.Волк жертву душит; схваченная имКричит овца и судорожно бьется,Пока в руне своем не задохнется.

Злодей жгутом белья в ее устахРыданья, стоны затворить спешит,В скромнейших, непорочнейших слезахРазгоряченное лицо свежит.И похоть ложе чистое сквернит.Когда б смывалось то пятно слезами,Она б рыдала днями и ночами.

Что отнято — дороже жизни ей;Что он обрел — готов отдать назад;Миг счастья сменят месяцы скорбей:Насильственный союз борьбой чреват.Сменил желанье отвращенья хлад.Сокровище невинность утеряла,А похоть, вор, еще беднее стала.

Коль пес раскормлен, сокол пресыщен, —Тот нюх теряет, этот — легкость крыл,Лениво, неохотно гонит онТу дичь, которой вид ему так мил.Таков Тарквиний этой ночью был.В желудке стала сладость кислотою;Пожрав себя, желанье гаснет злое.

О бездна мерзости, мрачней, чем ночь!Мысль не измерит черной глубины.Пыл пьяный извергает пищу прочь,Еще не видя всей своей вины.Мольбы смирить желанье не властны,Пока оно само не утомитсяВ безумном беге, словно кобылица.

Тогда желанье, разом ослабев,С потухшим взором, сморщенным челом,Трусливо позабыв мятежный гнев,Трепещет, как должник перед судом.Когда бунтует плоть, готов с добромПыл страстный биться, но, утратив силу,Слезливо кается бунтарь унылый.

Так было и с Тарквинием, едваСтоль вожделенный кубок был испит.Себе изрек он страшные слова:Теперь он срамом на века покрыт.Прекрасный храм души его разбит.Заботы устремляются к руинам —Узнать, что с их злосчастным властелином.

Ответствует душа: мятеж подняв,Ее клевреты стены потрясли,Своим грехом ее лишили прав,Бессмертье сделали рабом земли,На вечные мученья обрекли.В предведенье она того страшилась,Но воле их бессильно покорилась.

Так размышляя, крался в тишинеОн, победитель, сокрушенный в прах,С неисцелимой раной в глубине,Что станет шрамом, наводящим страх;Оставил жертву в скорби и слезах.Ее гнетет бесчестье неотступно,Его — давящий груз души преступной.

Он псом проворовавшимся ползет;Она простерта раненой овцой;Он свой проступок яростно клянет;Она терзает грудь свою с тоской;Он, весь в поту, спешит во мрак ночной;Она на ложе мечется, рыдая;Он прочь бежит, блаженство проклиная.

Он убегает, скорбью удручен;Она в отчаянье слепом лежит;Он жаждет утра, мраком устрашен;Она при мысли о заре дрожит."День, — молвит, — язвы ночи обнажит.Мои всегда правдивы были взоры;Не скроют и теперь они позора.

"Мне кажется, что все теперь узрятТот срам, что предстает очам моим.Пусть лучше будет мраком взор объят,Невольный грех останется незрим.Ведь слезы стыд откроют всем живым;Как влага грудь железа ржою гложет,Они клеймо мне на черты наложат".

Покой проклятью предает она;Ее очам желанна слепота.Бьет в грудь себя, тоскою сражена,Исторгнуть хочет сердце прочь: пусть таЕго вмещает, чья душа чиста.Так говорит она, ломая руки,Вся трепеща от непомерной муки:

"О Ночь, убийца радости моей!Ты образ ада, летопись грехов,Арена злодеяний и страстей,Притон бесславья, хаос, враг богов,Пороков сводня, мерзостей покров,Мать зла, пещера смерти роковая,Предательства наперсница лихая!

"О мглистая, губительная Ночь!Когда тобой позор мне учинен,Вели туманам утро превозмочь,Останови течение времен;Коль дашь заре взойти на небосклон,Отравленными, злыми облакамиЗатми живительного солнца пламя.

"Гнилым дыханьем все крутом казня,Сырою мглой наполни утро ты,Блеск омрачи властительного дня,Не дай достигнуть солнцу высотыЗенитной. Пусть в пучину темнотыСветило обессиленное канетИ навсегда слепая ночь настанет.

"Когда б Тарквиний черной Ночью был,Не сыном Ночи, — натворил бы злаЛуне-царице, сонмищу светил;Сокрыла б звезды роковая мгла,И я б наперсниц в муках обрела;Скорбь разделенная отрадней, кротче;Так странникам в беседе путь короче.

"Но кто со мной разделит мой позор,Заломит руки, примется рыдать,Потупит в землю угнетенный взор?Должна я в одиночестве страдать,Слезами щедро землю орошать,Сменяя речью слезы, вздохом — стоны;Они свидетели тоски бездонной.

"О Ночь, жерло, извергнувшее дым!Пусть никогда пытливый День не зритМое лицо, что под плащом твоимСвой незаслуженный позор таит.Пусть мгла навеки над землей царит,Чтоб злодеянья все могли сокрытьсяВ глухой тени, как в каменной гробнице.

"Не дай мне стать предметом сплетен Дня;Заметят все, едва растает мрак,Что чистота покинула меня,Что злым насилием поруган брак;И даже необученный простак,Что понимать не в силах книг ученых,Прочтет позор в моих глазах смущенных.

"Расскажет няня про беду мою,Тарквинием ребенка припугнет.Оратор, чтоб украсить речь свою,Меня с Тарквинием в одно сплетет.Певец на шумном пире пропоет,Как срам нанес Тарквиний мне безвинной,А я невольно — мужу, Коллатину.

"Когда бы пощадил мою он честь егоХоть ради мужа и любви его!Как сможет муж бесславье перенесть?Другой росток от корня одногоГнить станет; скверна ляжет на него,Чье сердце столь же чисто и невинно,Как я была чиста для Коллатина.

"О срам незримый! Сокровенный стыд!Неосязаемая рана! Шрам,Что Коллатиново чело клеймит!Легко прочесть Тарквиния очам:Той раной муж обязан не боям.Сколь часто люди носят шрам позорный,О коем знает лишь обидчик черный!

"О Коллатин, погибла честь твоя!Но все ж она насильем отнята.Утрачен мед; как трутень стала я;Ячейка оскверненная пуста;Запятнана злодеем чистота.В твой улей шмель проник, сокрытый тьмою,И мед пожрал, накопленный пчелою.

"Но разве я была тому виной?Лишь для тебя был мною принят он;Я думала, что прислан он тобой;Как гость, по долгу, был он мной почтен;К тому ж он говорил, что утомлен,И славил доблесть он красноречиво.Кто б дьявола узрел под маской лживой?

"Зачем червю вползать весной в цветок?Кукушке яйца в птичьи гнезда класть?Иль жабе ясный отравлять поток?Иль сердцу чистому изведать страсть?Иль превышать зачем монарху власть?Нет на земле высоких достижений,Которые не знали б осквернений.

"Вот старец копит деньги в сундуках;Его язвят недуги, гнут труды;Почти иссякло зрение в глазах,Но он сидит, как Тантал средь воды,Сбирая хитрости своей плоды.Несчастный скряга удручен сознаньем,

Что не помогут деньги злым страданьям.Не усладят сокровища скупца;Получат их его сыны потомИ расточат наследие отца;Он хил, они ж горят живым огнем,Недолго им владеть его добром.Когда желанная придет к нам радость,Внезапно в горечь обратится сладость.

"Шальные ветры — спутники весны;Средь пышных роз порой сорняк растет;Змеи шипенья в хоре птиц слышны;Плод доблести нечестие пожрет.Никто своим добро не назовет;Придет пора, когда злосчастный СлучайВсе истребит своей рукой могучей.

"О Случай, ты всегда родишь напасть!Тобою путь измены облегчен.Толкаешь ты ягненка в волчью пасть;Содействуешь греху в чреде времен;Поносишь разум, право и закон.Темна твоя пещера роковая,Где грех сидит, прохожих поджидая.

"Ты гибель на весталку навлечешь;Ты вздуешь пламя страсти в тьме ночной;Ты честность и доверие убьешь;Ты подлый сводник, подстрекатель злой.Ты сгубишь славу, наградишь хулой.Ты мерзкий вор, предатель, тать. УвянетТвой пышный цвет, и сладость желчью станет.

"Твои восторги обратятся в стыд;Твой тайный пир — в томительность поста;Твой ласковый призыв — в слова обид;Твой мед наводит горечь на уста;Твоя непостоянна суета.Так почему, скажи, презренный Случай,К тебе стремится люд с алчбою жгучей?

"Когда ты станешь другом бедноты,Смиренные прошенья утолишь?Когда предел положишь браням ты?От уз печали дух освободишь?Когда больным здоровье возвратишь?Бедняк, слепец, хромой в тоске сердечнойТебя зовут, — но не придешь к ним вечно.

"Болящий умирает — дремлет врач;Обидчик весел — втуне вопль сирот;Пируют судьи, вдов не слыша плач;Благоразумье спит — беда растет.В тебе добро поддержки не найдет;Но злу, убийству, зависти, изменеТы верный паж на жизненной арене.

"Когда к тебе взывают Правда, Честь, —Ты вмиг им ставишь тысячи преград.Греху ж к тебе свободный доступ есть,И помогать ему всегда ты рад;Все дашь ему, не требуя наград.Ждала я Коллатина всей душою, —Пришел Тарквиний, посланный тобою.

"Виновен ты в убийстве, воровстве;Виновен в нарушенье клятв и слов;Виновен ты в измене, плутовстве;Виновен в самом гнусном из грехов —В кровосмешенье. Ты всегда готовСодействовать всем сквернам человекаОт сотворенья до кончины века.

"Чудовищное Время, Ночи друг,Тревог и тягостных забот гонец,Убийца юности, страж горьких мук,Раб гнусных наслаждений, низкий лжец!Всех вскормленных тобою под конецУбьешь. О Время, ты грехом чревато,Так будь в моей кончине виновато!

"Как мог нарушить Случай, твой клеврет,Часы покоя моего, разбитьИ жизнь и счастье, помрачить мой светИ душу вечной скорбью отягчить?Долг Времени — вражду в сердцах гасить,Уничтожать народов заблужденья,А не творить супругам оскорбленья.

"Пристало Времени мирить царей,Ложь обличать, являя правду нам,Скреплять печатью славу прежних дней,День пробуждать, дарить покой ночам,Злодея тяжким обрекать скорбям,