Берегите солнце - Александр Андреев

- Тебя вызывал Верховный? Меня тоже. Только что...

И Ардынов и Брагин хорошо знали друг друга и о совместных действиях договорились быстро, без затруднений; оба понимали критическую опасность момента: если немцев не остановить сейчас, они могут расширить прорыв и уйдут далеко вперед, на соединение с танковыми дивизиями Гудериана. И тогда Тула окажется в петле...

Танкист понравился мне сразу, как только он вошел в избу и доложил о своем прибытии; доложил просто, даже как-то беззаботно, точно встретился с давнишними приятелями. Невысокий, худощавый, он был, судя по резким и нетерпеливым движениям, вспыльчивого нрава, взгляд серых и холодноватых глаз выражал и его ум, и выдержку, и дерзость; молодое лицо, накаленное морозом, пылало свежим румянцем; на верхней губе выделялась тоненькая полоска усиков.

Обстановку, сложившуюся на фронте, он уяснил сразу же, как только взглянул на карту, задачу свою понял и готов был выполнять немедля.

- Сколько у тебя машин? - спросил командующий танкиста.

- Сорок пять. Тяжелые, средние и легкие танки. Полный состав: два батальона танковых, один мотострелковый. - Он снял шлем, открыв взъерошенные русые волосы.

Ардынов возбужденно-радостно потер руки, прошелся, прихрамывая, по избе.

- Богатеем, Сергей Петрович! Богатеем... - Он повернулся к танкисту. Вместе с твоими танкистами будет действовать отдельный стрелковый батальон капитана Ракитина. Прошу познакомиться и подружиться.

Подполковник, обернувшись ко мне, чуть откинул голову, и я встретился с его взглядом, строгим, оценивающим: командир бригады обязан был знать, что за человек будет стоять с ним плечом к плечу в бою и можно ли на него положиться. Я глядел на него внимательно, ожидая одобрения. Подполковник улыбнулся доверчиво и простодушно - утвердил!

- Оленин, - сказал танкист, сжимая мою руку.

Генерал Ардынов обнял нас обоих за плечи и, чуть подталкивая к выходу, сказал по-свойски, просто, отеческим тоном:

- Я на вас надеюсь, ребята... Прорыв, который совершил противник, очень опасен. Действовать надо стремительно и умело. У него много танков, и самолеты есть. Выбирайте наиболее уязвимые места и бейте по ним со всей решительностью. Не медлите. О часе выступления доложите.

В последний раз я уловил блеск очков на лице Ардынова, уронив взгляд, увидел пухлую от бинтов раненую ногу. Я уже шагнул через порог, когда услышал свое имя.

- Дима! - Меня позвал Сергей Петрович. Я вернулся, взглянул ему в лицо; глядел долго-долго; оно было до боли знакомо мне и любимо: морщинки, уходящие от глаз к просвечивающим желтизной вискам, светлые, отливающие сединой усы с желтыми прокуренными кончиками, светлая и родная улыбка, русая с сединой прядь на лбу, - лицо человека, который помог мне выйти в люди.

- Прощайте, Сергей Петрович, - сказал я.

Он погладил ладонью мою щеку, а большим пальцем провел по моей брови.

- Прощай, - сказал Дубровин тихо. - Я счастлив, что ты у меня есть... сынок. Сбереги себя... - Мы обнялись крепко, по-солдатски. - Иди, - сказал он, не глядя на меня.

Я вышел. В морозном безветрии густо валил снег, и улица села потонула в белой и вязкой мгле.

У калитки часовой и Чертыханов отряхивали друг друга от снега.

Когда я появился на крыльце, Чертыханов поспешно повесил автомат себе на шею и вытянулся, как бы ожидая приказаний. Так он делал всегда при посторонних или незнакомых людях. Незнакомым для него был сейчас подполковник Оленин.

Возле крылечка у стены приютилась узенькая, запорошенная снегом лавочка.

- Сядем, - предложил Оленин и варежкой смахнул с лавочки снег.

- Сядем.

- Тебе сколько лет? - спросил он.

- Двадцать четыре.

- А мне двадцать девять. Разница небольшая. Обойдемся без церемоний, на "ты"?

- Согласен.

- Кто этот старательный боец с такой симпатичной рожей? - Оленин указал на Чертыханова. - Когда я сюда входил, он так передо мной встал, точно на параде перед командующим. Эй, подойди сюда!

Прокофий приблизился, остановился чуть поодаль от нас и, покосившись на меня, - я мигнул ему, приободряя, - сказал просто, с достоинством, с глубоко запрятанной усмешкой:

- Извините, товарищ командир, я не слыхал такого воинского звания: "эй". Я - Прокофий Чертыханов, по званию - ефрейтор, товарищ командир...

- Подполковник, - подсказал я.

- Спасибо. Если Вас не затруднит, товарищ подполковник, то обращайтесь ко мне по-уставному: товарищ ефрейтор или товарищ Чертыханов...

Оленин даже привстал, удивляясь спокойствию и нахальству Прокофия.

- Твой? - спросил он меня.

- Мой. - Я едва заметно кивнул Чертыханову, и он мягко и бесшумно отодвинулся к часовому, словно уплыл.

- Плут? - спросил Оленин, глазами указывая на Прокофия.

- В известном смысле, - ответил я.

- Храбрый?

- Беззаветно.

- Верный?

- Истинно.

- Честный?

- Как сама правда.

- Тебе повезло, капитан. - Он положил руку мне на плечо. - Однако давай решать основной вопрос. Сейчас двенадцать десять. Когда ты можешь быть готов к выступлению?

- Через час, - сказал я.

- О, это отлично! У меня так не получится. У меня сложнее... Стремительность нашего выступления в таком случае будет зависеть от меня. А разведку высылаем через час. Пошлешь ты: тебе легче. Согласен? К тебе прибудет мотоциклист с моим извещением.

Подполковник Оленин прошел за калитку, на ходу легонько толкнул плечом Чертыханова - должно быть, в знак примирения, - вспрыгнул в седло мотоцикла, завел его и, помахав мне рукой, умчался.

2

Мы свернули с шоссе и сразу же провалились по пояс в рыхлый снег. Подполковник Оленин шел справа от меня и, выбираясь из кювета, кричал что-то, должно быть, ругался, досадуя на буран, на заносы, на невидимые в темноте снежные западни. Не отставая, ползли за нами связные. Ефрейтор Чертыханов, опережая меня, вымахнул на бровку с твердым скрипучим настом ветер, проносясь, слизал с нее снег.

- Давайте руку! - крикнул он мне.

- Сам выберусь! - крикнул я в ответ, едва различая его в темноте.

Темнота казалась живой, осязаемой, свирепо расходившейся, подобно океану, застигнутому штормом; она окружала со всех сторон, секла по лицу, по глазам жгучей крупой, валила с ног. Свет фонариков бессильно тонул в ней, не достигая наста, лишь заметно было, как в розовых лучах вихрились снежинки.

- Надо держаться поближе друг к другу, - наклоняясь к моему уху, сказал Оленин. - Можем потеряться!

- Расстояние небольшое, - ответил я. - Скоро железная дорога.

Начались кусты. Снег в них стал глубже, но ветер тише, словно налетал он на какую-то преграду и замирал. Вскоре мы уперлись грудью в белую стену. Это была насыпь. Попробовали взобраться, но тут же вернулись: подъем был слишком крут.