Эклиптика - Бенджамин Вуд

С обложки на меня огрызался искусно нарисованный юноша с голым торсом и заплетенными в косы волосами. Руки в стальных наручниках скрещены на груди. С зубов, подобно тросам, свисают нити слюны, на языке – черный ключик, как от музыкальной шкатулки.

Это был комикс.

Манера исполнения безупречная и уже знакомая, внизу та же ломаная подпись, что и на рисунке, который я нашла в мастерской. Я протерла обложку, чтобы получше разглядеть название. У меня стиснуло сердце.

– ЭКЛИПТИКА —

Я будто увидела свое лицо на чужом семейном портрете.

Заглавие стилизованное, с металлическими заклепками, но имя и фамилия автора – мальчика? – вырезаны из обложки бритвенным лезвием. Несмотря на то что комикс превратился в размокшее месиво, я ощущала с ним странное родство. Кем бы ни был Фуллертон, он остался на этих страницах. Не только его талант и труд, но и каждая причудливая форма, когда-либо мелькавшая в его воображении. Я должна была сберечь этот комикс. И все другие комиксы, валявшиеся в грязи.

Вдали послышались шаги и тихий напев. По дорожке, что вела из особняка, шел Эндер, мурлыча себе под нос:

– Hey goo-loo, helleh helleh goo-loo…

Нельзя, чтобы он меня увидел.

Я принялась подбирать комиксы и совать их под куртку. Три штуки. Четыре. Пять. Когда мне уже некуда было их запихивать, я заметила еще один. Это был последний. Я разровняла ботинками землю. И тут среди грязи и мусора проступил бордовый квадратик. Паспорт.

– Kiz goo-loo, helleh helleh goo-loo…

Паспорт пострадал не сильно: промок, но не испортился. Он раскрылся у меня на ладони на странице с фотографией. И снова: настоящий Фуллертон. Гражданин Великобритании. На снимке он выглядел ничуть не младше, чем вчера. Все те же тусклые волосы, только лицо усыпано прыщами. Фамилия: вымарано. Имя: вымарано. Дата рождения: бумага повреждена. Я бросила паспорт в сумку и скрылась среди деревьев.

2

Реставрация “Эклиптики” оказалась делом утомительным. Каждый выпуск надо было распотрошить на развороты, каждый разворот положить на хлопковое полотенце и прокатать резиновым валиком, затем повесить на веревку. Более простого способа я не знала. Многие страницы было уже не спасти. Они слиплись и рвались, когда я пыталась их разделить, или же после сушки вся краска оставалась на полотенце. Небрежная работа валиком стоила мне целых фрагментов: из-за чрезмерного нажима бумага коробилась, мелкие камешки, застрявшие в резине валика, прорезали страницы. Второй, четвертый и шестой выпуски спасти не удалось, все картинки либо расплылись, либо вылиняли. Почти все страницы пятого выпуска превратились в клочья, пока я вынимала скобы. Закончив работу, я чувствовала себя как выжатый лимон. Под потолком, на веревках, тянувшихся из каждого угла, висело не меньше сотни листов. Я рухнула на кровать и уснула самым крепким сном в своей жизни.

Новый день не принес хорошей погоды. Я проснулась от холода, с затекшими мышцами и, пока грелась вода в душе, пила слабый чай, стоя посреди комнаты в теплом белье. Мастерская пропахла сырой землей, а когда я растопила печку, запах только усилился.

Меня так и подмывало надеть полосатый свитер Фуллертона – такой у него был поношенный, уютный вид, – но я натянула свою обычную рабочую одежду. Который час, я не знала. Ни звонка к завтраку, ни призыва к молитве с далеких минаретов я не слышала, но проснулась с сосущим ощущением, что времени у меня мало. Когда я сняла листы с веревки и принялась заново собирать выпуски, меня охватило радостное волнение. Мрачные обложки так и манили. Не помню, когда я в последний раз была так поглощена чужим творчеством.

Мне удалось восстановить только два выпуска целиком – первый и третий, – зато обложки сохранились почти все. В правом верхнем углу на них имелся логотип: лебедь, похожий на оригами, с надписью “Сигнус Комикс”. В каждом новом выпуске герой, немного повзрослевший, оказывался в очередной беде: в цистерне с топливом, внутри вентиляционной трубы, в ловушке за стеклом иллюминатора, с динамитом и другим оружием в руках.

На обложке первого номера герой свисал на кончиках пальцев с перекладины козлового крана. Под ним разверзлась металлическая бездна – казалось, вот-вот он сорвется. Упорство на его лице, жажда мести во взгляде завораживали. Я тоже чувствовала, что сейчас сорвусь – сорвусь в мир, созданный мальчиком. И я полетела. Я проглотила весь номер за один присест, а за ним и следующий.

– ВЫПУСК 1 – ПАЛУБА G —

КООРДИНАТЫ НЕИЗВЕСТНЫ… (Похоже, каждый выпуск открывался этой фразой в левом верхнем углу.) В помещении с ржавыми потеками на стенах, похожем на трюм корабля, лежит юноша без сознания, прикованный к стальной колонне. Из громкоговорителя у него над головой доносится голос (в облачках с рваными контурами): Объявление для пассажиров! Детям разрешено передвигаться по палубе B только в сопровождении взрослых. Герой медленно разлепляет веки, ему плохо, он не понимает, где находится. Повторяю: детям разрешено передвигаться по палубе B… Он чувствует резкую боль во рту. Под языком у него обнаруживается крохотный ключик. Выплюнув его в ладонь, герой открывает наручники. Они докрасна натерли кожу.

Общий план. Юноша в помещении один, голый, рядом два генератора, ржавых и старых. В туманном желтоватом свете видны металлический шкафчик и люк с дверцей из армированной стали. Он достает из шкафчика кожаный чемодан с личными вещами: Библия, фляжка, охотничий нож, наручные часы. В шкафчике также висит синий комбинезон в масляных пятнах. На груди табличка: Ирфан Тол, 4-й механик, на спине белыми буквами написано: МС-Эклиптика.

Следующий кадр – темный коридор. Юноша проникает в грузовой отсек, где хранятся сотни гигантских деревянных ящиков. Вскрыв три ящика, он обнаруживает внутри груды вещей – чучела животных, мебель, картины, сигареты (он берет себе пару пачек), консервные банки с крабовым мясом (одну из них он протыкает ножом и выпивает сок). По громкоговорителю продолжают передавать объявления: Информация для пассажиров первого класса. Результаты тотализатора и пройденная за сутки дистанция будут объявлены в 11:00 на прогулочной палубе. Результаты тотализатора будут объявлены в 11:00 на прогулочной палубе. Спасибо за внимание. На его часах три пятнадцать – ночи или пополудни? Он не знает.

Юноша думает, что он здесь один (он говорит это вслух, текст в пузыре). Дневного света нет, только мигающие лампочки (кадры на этом развороте имеют зеленоватый оттенок), и, чтобы осмотреться вокруг, он карабкается по ящикам и взбирается на козловой кран. Его мысли написаны курсивом: он уверен, что корабль куда-то идет, хотя шума двигателей (его слова: силового агрегата) не слышно. Дверей в помещении нет. Внизу темно. На стенах подтеки. Поскользнувшись, он срывается и хватается за балку (изображение с обложки). Тут он кое-что замечает – скользящую тень внизу. Спрыгнув на ящик, он пытается преследовать тень, но та шарахается. Он ее потерял.

Спустившись на пол, герой пробирается по лабиринту из ящиков. В дальнем конце отсека видна дорожка из канделябров, увитых елочными гирляндами. Дорожка ведет к некоему подобию долины среди гор ящиков. Там он с удивлением обнаруживает старуху в кресле за шахматной доской. Он хочет что-то сказать, но она подносит палец к губам и делает ход королевой. Елочные гирлянды подключены к торчащей из стены проводке.

Старуха неплохо устроилась за счет бесхозного добра. На ней