Блуждающий огонь - Гай Кей

— Ты что, хочешь, чтобы я тебя окончательно возненавидела? — Ее гневный взгляд пронзил его не хуже клинка.

Он помолчал, точно обдумывая ее слова.

— Ни в коем случае! — сказал он наконец, но тон был по-прежнему легкомысленным. — Видишь ли, сюда мужчине пробраться практически невозможно, да мне и не хотелось никому доверяться. Как же иначе я мог бы пройти к тебе один?

— А почему ты решил, что тебе можно пройти? Сколько все же самонадеянности…

— Шарра! Не надо так сердиться. И ничего я не решал. Если бы ты не потребовала открыть окно, я бы просто ушел, как только зазвонили колокола.

— Я… — Она умолкла. Сказать ей было нечего.

— Если я попрошу тебя о небольшом одолжении, ты сделаешь это для меня? — Он сделал шаг к ней, и она инстинктивно подняла руку с кинжалом. Заметив это, он впервые за все время улыбнулся. — Да, — сказал он, — я как раз об этом: можешь меня поранить. По некоторым очевидным причинам я не приносил в жертву собственную кровь, когда входил сюда. Но все же не хотелось бы обижать Дану и находиться здесь во время Майдаладана без соблюдения здешних правил. Если уж Дана способна воздействовать на меня так, как она это делает сегодня, то она, безусловно, заслуживает жертвы. Вон там, возле тебя, есть чаша.

И закатав рукав верхней одежды и голубой рубахи из тонкого полотна, Дьярмуд протянул к Шарре обнаженную руку.

— Я же не жрица! — возмутилась она. — Сегодня ночью, как мне кажется, любая женщина становится жрицей. Сделай это для меня, Шарра, прошу тебя.

Так случилось, что ее кинжал во второй раз вонзился в его плоть. Когда она провела острием клинка по его запястью, сразу полосой выступила алая кровь, и она подставила чашу. А потом он вытащил из кармана носовой платок из серешских кружев и, не говоря ни слова, передал его ей. Собрав несколько капель жертвенной крови, она поставила чашу, положила нож и быстро перевязала ему руку.

— Теперь уже дважды, — прошептал он, вторя ее собственным мыслям. — А будет ли третий?

— Ты же сам напрашиваешься!

Странно, но после этих слов он, словно задумавшись, отошел к окну. Ее комната была на восточной стороне Храма, и в окно светила огромная луна. А кроме того, вдруг поняла Шарра, окно находится очень высоко, поскольку Храм стоит на утесе и его стены как бы являются продолжением отвесных скал. Дьярмуд взялся руками за раму окна и выглянул наружу. Она молча присела на единственный стул возле своей постели. Наконец Дьярмуд заговорил, и голос его звучал по-прежнему очень тихо, но в нем уже не слышалось былого легкомыслия.

— Меня нужно воспринимать таким, какой я есть, Шарра. Я никогда не смогу… передвигаться черепашьим шагом! — Он посмотрел на нее. — Иначе я был бы сейчас Верховным правителем Бреннина, а Айлерон был бы мертв. Ты же была там.

Да, она была там. И это был его выбор; и ни один из тех, что присутствовали в тот день в Большом зале дворца, не сумеет забыть этот день. Шарра продолжала молчать, скромно сложив руки на коленях.

— Когда ты спрыгнула с галереи, — сказал Дьярмуд, — мне показалось, что это какая-то хищная птица упала с небес на свою добычу. А ночью, когда ты облила меня водой за то, что я нахально полез к вам в окно, мне показалось иное: женщина, которая отлично умеет играть в любовные игры. Однако и ту, и другую твою ипостась я увидел снова в Парас Дервале пять дней назад, — Шарра, я пришел сюда совсем не для того, чтобы просто переспать с тобой.

Не веря его словам, она невольно рассмеялась.

Он, оказывается, давно отвернулся от окна и смотрел прямо на нее. Лицо его было залито лунным светом.

— Это правда. Вчера я вдруг понял, что мне неприятна страсть, пробуждаемая Майдаладаном. Я предпочитаю действовать по собственному желанию. И твою страсть я тоже хотел бы разжечь сам. Повторяю: я пришел не для того, чтобы переспать с тобой; я всего лишь хотел сказать то, что ты только что услышала.

Она до боли стиснула руки. Но все же не удержалась и поддразнила его, и голос ее звучал довольно холодно.

— Если это правда, — сказала она, — то, я полагаю, прошлой весной ты явился в Лараи Ригал исключительно для того, чтобы полюбоваться нашими садами, верно?

Он не пошевелился, но голос его, казалось, сам приблизился к ней, каким-то невероятным образом зазвучал совсем рядом. И звучал он чуточку хрипловато.

— Тогда я хотел полюбоваться только одним цветком, — сказал Дьярмуд. — И нашел в ваших садах куда больше, чем надеялся найти.

Ей следовало бы хоть что-то сказать, бросить ему в лицо одну из его же собственных язвительных шуточек, но во рту почему-то пересохло, и говорить она оказалась не в состоянии.

А он уже и сам двинулся к ней, приблизившись всего на полшага, но тут же оказался в темноте, выйдя из полосы света. Пытаясь разглядеть его лицо, Шарра снова услышала его голос — теперь он уже тщательно — и совершенно тщетно! — скрывал охватившее его волнение:

— Принцесса, сейчас настали тяжелые времена, и у этой войны свои законы; она может означать, что наступает конец нашему миру, всему тому, что мы знали и любили. Но, несмотря на это, я с твоего позволения хотел бы посвататься к тебе так, как того требует обычай, как подобает свататься принцу Бреннина к принцессе Катала, и завтра же я скажу твоему отцу то, что говорю сегодня тебе.

Он помолчал. Шарре вдруг показалось, что ее комната вся пронизана лунным светом, и ей на миг стало страшно; она задрожала всем телом и снова услышала его голос.

— Шарра, — сказал он, — В ТВОИХ ГЛАЗАХ ВОСХОДИТ СОЛНЦЕ!

Сколько мужчин делали ей предложение, произнося эту традиционную формулу любви! Сколько мужчин — но ни один никогда не мог заставить ее плакать. Она хотела встать, но не верила собственным ногам. Он все еще был на некотором расстоянии от нее. Согласно обычаю — так он сказал. Станет говорить с ее отцом утром. И она, безусловно, слышала волнение в его голосе…

И снова услышала это волнение в каждом его слове, ибо он снова заговорил:

— Если я неприятно удивил тебя, то прошу за это прощения. Этого я совсем не хотел. А теперь я уйду. И не стану говорить с Шальхассаном до тех пор, пока ты сама мне не позволишь.

Он уже двинулся к двери. И тут она… Но он же не мог видеть ее лица! Сидела-то она в тени и все время молчала…

Она не только вскочила, но и, выталкивая слова из заплетающихся уст, попыталась справиться с мучительной волной любви и страсти, охватившей ее всю, так что голос ее звучал смущенно, но где-то в глубине все же таился смех:

— Ну скажи, к чему вся эта игра? И зачем притворяться, что Майдаладан здесь ни при чем? Чтобы окончательно запутаться, да так и не понять, куда способны занести нас собственные непристойные мысли и желания?