Военный слух - Филипп Капуто

Однако операцию «Лонг лэнс» перенесли с 3-го числа на более позднее время, потому что из-за крашэна в районе десантирования была нелётная погода. На следующий день нас снова отвезли на грузовиках на аэродром, заставили всю ночь прождать у вертолётов, а затем отвезли обратно в базовый лагерь, где мы продолжали ждать. Наступило 5-е число, а мы по-прежнему ждали, когда прояснится. Мы уже изнемогли от ожидания. Бодрость духа падала. Мы начали думать. Становилось всё труднее и труднее обуздывать воображение, из-за которого дожидаться начала наступления становится эмоционально невыносимо.

Кое-кто пытался притвориться больным. Им неизменно это не удавалось. У одного морпеха произошёл нервный срыв, и глядеть на это было неприятно. Он был ветераном сражения в долине Чулай, после него несчётное число раз выходил на патрулирование, и вдруг он закричал, свалился на землю и начал кататься в грязи, со всхлипыванием выкрикивая, что больше не может. Остальные бойцы роты застыли по стойке «смирно», многие и сами были на грани срыва. Затем к этому морпеху грузной походкой подошёл сержант Хоум, пнул ему по рёбрам и поднял на ноги. «Ты, ссыкун! — проревел Хоум. — Терпи, гондон зассанный, понял?» Лицо Хоума с торчащими усами побагровело от ярости. Он яростно встряхнул морпеха. «Трус ты грёбаный, будешь драться и всё стерпишь. Столько же, сколько я». Схватив морпеха за грудки, он тряс его будто тряпичную куклу.

«Понял, грёбаный ты трус? Терпеть будешь, столько же, сколько и я». Никто из нас и пальцем не шевельнул, чтобы остановить Хоума, потому что нам было так же до ужаса страшно. И мы знали, что страх такого рода сродни заразной болезни, а этот морпех — её переносчик. И потому тряси его до полусмерти, сержант Хоум. Бей его, пинай его, вышиби из него этот вирус, пока он не успел распространиться.

И лекарство это подействовало. Морпех выздоровел, его страх перед сражением был задавлен страхом посильнее — страхом перед здоровенным как бык Хоумом.

Раздался голос комендор-сержанта Стронга: «Рота «Чарли», становись! Седлай коней и по машинам. Давай-давай, живее там».

— Ну да, конечно, ганни, — сказал какой-то морпех. — Поспешай и жди.

— Хорош болтать, девчонки, резче по машинам.

Тёмное скопление солдат пришло в движение под поскрипывание лямок и побрякивание винтовок, они потянулись к колонне, чавкая ботинками по грязи. Почихав, двигатели грузовиков ожили и вскоре монотонно заурчали. Я взвалил на спину рюкзак, и тут Макклой обнял меня рукой за плечи.

— Ну, на этот раз мы им покажем, Пи-Джей. Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом!

Я засмеялся. По всей видимости, ничто не могло притушить его романтический пыл. У этого стройного уроженца штата Кентукки с волосами цвета соломы в голове был некий механизм, небьющаяся призма, обращавшая самые грубые реалии войны в нечто романтически-цветастое. Мертвецы были для него не изувеченными разлагающимися трупами, но исключительно героями, павшими смертью храбрых в бою. Вот и сейчас: мы должны были пойти в наступление, где вполне могли погибнуть, а он мнил себя принцем Хэлом, готовым снова ринуться в пролом.

Колонна покатила по неровной дороге, колёса грузовиков пробуксовывали, теряя опору в мягкой грязи. Мы ехали не включая огней, разве что время от времени водители мигали фарами по избежание столкновений. Трёхосники медленно пробивались вперёд по раскисшей дороге, водители лихорадочно переключали передачи, и шум моторов то поднимался от низкого рёва до визга, то снова опускался до рёва, и заново обращался в визг. Мы проехали через деревню, где на дороге, тянувшейся между островков раскидистых деревьев, было черным-черно, как под сводом. Водители то включали огни, то выключали, то включали, то выключали. Во время этих вспышек фар видна была пелена холодившего нас дождя. На какое-то мгновение высвечивались и тут же пропадали лица, винтовки, блестящая листва придорожных деревьев. Невидимые из-за темени буйволы встречали рёвом проезжаюшие машины. Колонна свернула на дорогу, которая огибала высоту 327 и вела далее к аэропорту. Здесь, на возвышенном месте, дорога была посуше, и грузовики набрали скорость. На фоне неба мелькнул снаряд. Несколько секунд спустя мы услышали долгое, скорбное эхо взрыва. На крутом повороте водители снова начали включать и выключать фары, и я смог разглядеть бойцов в грузовике, шедшем перед нашим. Морпехи сидели, прислонившись к деревянным поручням. Некоторые спали, и их вялые тела бросало на соседей при рывках грузовика. Пулемётчик сидел сгорбившись у своего М60, стоявшего на сошках на полу кузова. Патроны в ленте блестели, напоминая ряд длинных острых зубов. Аллен сидел у задней двери, зажав винтовку вертикально между коленями. Лицо его было исполнено решимости, злобы и грусти — лицо ветерана, направляющегося туда, где он уже бывал, и далеко не один раз. Затем фары выключились, и виднелись лишь силуэты людей и стройные очертания винтовочных стволов. Бойцы в грузовике снова стали сборищем людей без лиц, не более того.

Рота «Чарли» добралась до аэродрома в очень ранний утренний час. Пока мы высаживались с грузовиков, прибыли рота «D» и штабная группа батальона. Выглядело всё несколько таинственно и драматично: урчат грузовики, звучат команды «Становись!», с грохотом откидываются задние борта машин, и очень много трудноразличимых людей, встающих в строй. Вертолёты стояли, прижавшись к взлётно-посадочной полосе, и их раскинутые поникшие лопасти походили на крылья парящих ястребов.

Рота «С» построилась, несколько минут постояла по стойке «смирно», затем ей приказали отдыхать. Мы какое-то время подождали, снова прозвучала команда «смирно!», поступил приказ разбиться на вертолётные группы. Рота перестроилась в группы по восемь человек с чёткостью школьного оркестра, исполняющего номер в перерыве спортивного матча. Мы снова подождали, затем группы были отправлены по местам посадки в вертолёты, потом их отвели обратно на площадку сбора, а затем опять по местам посадки. Всё шло по тому же распорядку, что и в предыдущие две ночи. Нил приказал роте отдыхать не разбивая строя. Продрогнув под дождём, мы закутались в свои пончо и заснули (или попытались заснуть). Вертолёты будоражили моё воображение. Я представил себе чёрные облака разрывов зенитных снарядов в небе, падающие, пылающие вертолёты, тела, высыпающие из них в воздух. Да уж, перед выходом на выполнение боевой задачи от страха не уйдёшь. Можно лишь держать его под контролем и не терять головы. Поэтому я стал думать о задаче, поставленной моему взводу — закрепиться на возвышенности на южной границе района десантирования и удерживать позицию, пока не высадятся остальные силы батальона. Заставив себя думать только об этом, и ни о чём другом, я внутренне успокоился и уснул.

Занялся рассвет, и лучи восходящего солнца просачивались сквозь серые тучи, словно кровь через грязную временную перевязку. Промокшие, до смерти уставшие, мы прождали всё утро. Начало проясняться. Стало очень жарко, но солнце было как бальзам на суставы и мышцы, оцепеневшие от сырости под муссонным дождём. Вскоре после полудня сверху сообщили о принятом решении: нам следовало рискнуть и начать наступление в светлое время суток. Двигатели вертолётов, прогревшись, ровно зарокотали, и, со смешанными чувствами облегчения и страха, мы расселись по вертолётам.

Двадцать пять миль они покрыли за четверть часа. Под нами лежала долина: полоса ярко-зелёных рисовых чеков, протянувшаяся между двумя мрачными горными хребтами. Я глядел на реку Вугиа, светло-коричневую под солнцем, полоску джунглей вдоль её берегов, крыши хижин в деревнях, видневшихся кое-где в джунглях, красную дорогу, проходившую мимо этих деревень, пару изрезанных безжизненных холмов посреди окружавших их рисовых полей, и островок покрытого грязью продолговатого возвышенного участка, похожего на миниатюрный хребет — его должен быть удерживать мой взвод. Вертолёты начали снижаться по кругу малого радиуса, и стали виды горы с южной стороны долины, затем горы с севера, они мелькали в квадратном проёме открытой двери как слайды на экране. Центробежная сила вдавила нас в матерчатые откидные сиденья. Полёт выровнялся. Я осматривал небо в поисках тёмных облачков от огня зениток, но таковых не нашёл. У меня свело живот, когда вертолёт резко пошёл вниз, готовясь высадить десант для наступления. Коффелл поднёс руки рупором ко рту и прокричал: «Исходный рубеж, заряжай!» Морпехи зарядили винтовки, но хлещущий ветер и шум от двигателя заглушили звуки, издаваемые затворами. Мы в очередной раз перешли черту, разделявшую мир относительной стабильности и мир, где стабильности не было вовсе, мир, где в любое мгновение могло произойти что угодно.

Сидя возле двери и глядя на набегающую зелень, я услышал приглушённые хлопки огня из стрелкового оружия и увидел облачко дыма, вздымающееся на границе района высадки. На другом конце возникло ещё одно облачко. С высоты, на которой мы летели, разрывы мин походили на серые распускающиеся цветы. Вертолёт продолжал снижаться под треск и хлопки стрелкового оружия. Миномёты больше не стреляли, но это было слабым утешением: первые две мины могли быть пристрелочными. Вьетконговцы могли и подождать, пока мы все не соберёмся. Огонь из винтовок не прекращался, и похоже было на старую рекламу «Райс Криспиз». Щёлк. Трах. Бах. Вертолёты уже летели горизонтально, несясь примерно в ста футах над землёй. На некотором удалении я заметил двух или трёх вьетконговцев, которые бежали к зарослям, намереваясь там укрыться. Расстегнув ремешки касок, морпехи цепочкой присели за мной. Они сидели с напряжёнными лицами в ожидании момента, когда взметнётся сигнальная ракета, и они ринутся вперёд через дверь.