Танцуй, пока можешь - Сьюзен Льюис

– Шарлотта, золотая моя, – снова и снова шептала я, – пожалуйста, не уходи!

Она не шевелилась. Я посмотрела на черный локон и впервые за все время, прошедшее с момента трагедии, подумала об Александре. Эдвард открыл глаза.

– Что случилось? – спросил он и, увидев, что я встала, тоже поднялся. – Куда ты собралась?

– Прости, Эдвард, – просипела я севшим от рыданий голосом. – Пожалуйста, попробуй меня понять. Он все-таки ее отец.

Кристина настигла меня уже в дверях.

– Нет, Элизабет! – прошипела она. – Теперь ее отец Эдвард. Ты не можешь так поступить с ним!

– Моя дочь умирает, а ты мне диктуешь, как я могу поступать, а как нет? Так вот, я тебе отвечаю: он должен ее увидеть! А потому лучше уйди с дороги.

Некоторое время мы молча боролись в дверях. Но Кристина была сильнее, и вскоре ей удалось схватить меня за плечи и повернуть лицом к комнате.

– Посмотри на него! Прошу тебя, просто посмотри!

Эдвард как-то странно обмяк, опершись локтями о колени и закрыв лицо руками.

– Пожалуйста, Элизабет, прошу тебя, не поступай с ним так! Пожалуйста!

– Прости меня, Кристина. Прости, Эдвард. – С этими словами я рванула на себя дверь и побежала вдоль по коридору. Я уже почти добежала до лифта, когда сзади послышался крик Кристины:

– Элизабет! Скорее возвращайся! Шарлотта, она…

Но я уже мчалась обратно. Влетев в палату, я увидела, что глаза дочери широко открыты. Они казались огромными темными озерами. на бледном лице.

– Шарлотта, – задыхаясь от бега, прошептала я.

Эдвард отступил в сторону, пропустив меня к кровати.

– Шарлотта, милая, это я, твоя мама. Мама. Я здесь, мой ангел. Я здесь, с тобой.

Вошедшая медсестра зажгла верхний свет и попыталась отстранить меня. Но я не обратила на нее ни малейшего внимания. Зрачки Шарлотты были сильно расширены, и я поняла, что она вряд ли видит меня.

– Мамочка? – послышался еле различимый голос.

– Да, родная! Мамочка здесь, с тобой.

– Мамочка?

Я с ужасом посмотрела на Эдварда. Она меня не слышала. Из углов огромных глаз скатились две слезинки.

– Здесь так темно. Где моя мамочка? Я хочу видеть мамочку.

АЛЕКСАНДР

Глава 23

Генри протяжно свистнул, наблюдая за тем, как его мяч взвился высоко в небо и упал всего в нескольких футах от восемнадцатой лунки.

– Скажу без ложной скромности, чертовски хороший удар. – Он повернулся ко мне. – И сколько же в результате ты выиграл?

– Десять фунтов.

– Как? Всего десять?

– Изначально было двадцать. – С этими словами я достал клюшку номер один. – Но Фрогго отказался заплатить остальные десять. Он счел, что я недостаточно точно передал слова.

– Так расскажи все-таки более подробно, о чем вы поспорили? Я только знаю, что там речь шла о каком-то богохульстве. Вроде какая-то переиначенная цитата из Библии.

Установив мяч на метку, я оперся на клюшку и начал рассказывать Генри, как накануне мы поспорили на двадцать фунтов с Фрогго, представлявшим сторону обвинения в деле Саксони. Суть спора сводилась к тому, что я не смогу вставить в свою речь слова «Возьми твою постель и иди». А как раз разбиралось дело о вооруженном ограблении склада постельных принадлежностей в Ист-Энде. И я сказал: «Уважаемые господа присяжные! Я прошу вас очень внимательно ознакомиться со свидетельскими показаниями. Потому что позволить любому из обвиняемых взять свою постель и уйти из зала суда свободным человеком, это значит подвергнуть опасности жизни десятков ни в чем не повинных людей…» Наградой за мою находчивость мне была ухмылка обычно совершенно непрошибаемого судьи Берра. Генри насмешливо хмыкнул:

– Ну, старина, мог бы придумать что-нибудь и получше. Начинаешь терять старую хватку. Шуточка-то плосковата.

Я лишь отмахнулся и ударил по мячу. Удар получился совершенно омерзительный. Мяч соскользнул и улетел Бог знает куда. Вполне возможно, что он даже попал в озеро, находящееся за небольшой группкой деревьев, росших немного в стороне.

– Господи, Александр, что с тобой творится? Это уже третий раз за один день. Какой черт в тебя вселился?

– У всех бывают удачные и неудачные дни. Считай, что у меня сегодня выходной.

Мы собрали клюшки и пошли с поля.

– Дома все в порядке? Как Джессика?

– Генри, надеюсь ты не собираешься практиковаться на мне в психоанализе лишь потому, что я три раза промахнулся по мячу?

– Я просто интересуюсь. Но не хочешь, не надо. Тогда лучше расскажи мне, как у тебя продвигаются дела с прекрасной Розалиндой Как-Ее-Там?

– С какой еще Розалиндой?

– Старина, не пытайся провести меня. Не забывай, с кем ты имеешь дело. Я говорю о помощнице адвоката по делу Годвина.

– А, о Розалинде Блейк.

– Именно. Так как продвигаются твои дела на этом фронте?

– Генри, с тех пор как ты стал респектабельным женатым человеком, ты почему-то начал считать, будто все остальные только тем и занимаются, что прыгают в постель к первым попавшимся дамам. Что касается меня, то я давно с этим покончил и не понимаю, почему ты мне не веришь.

– Потому что это не соответствует твоей натуре.

– Может быть. Но не теперь, когда моя жена стала калекой по моей вине. Если бы я тогда не…

– Александр, не надо преувеличивать. Потеря трех пальцев на руке еще никого не делала калекой. А хромота сейчас уже вообще незаметна.

– Если бы ты жил с ней, тебя бы просто заставили замечать эту хромоту, равно как и все другие недостатки, уж можешь мне поверить! И не только замечать, но и искупать свою вину по десять раз на дню.

На этом месте мы разошлись в разные стороны, и я отправился искать свой мяч.

По правде говоря, наша жизнь с Джессикой стала еще хуже, чем до аварии. Теперь был надломлен ее основной стержень – уверенность в себе. И что бы я ни делал, мне не удавалось ее восстановить. Я, конечно, не мог винить Джессику за то, что она не доверяла мне, но иногда из-за нее моя жизнь становилась совершенно невыносимой. Хотелось только одного – убежать как можно дальше из дому и больше никогда туда не возвращаться. Хотя я прекрасно понимал, что совесть никогда не позволит мне так поступить. А если бы даже на какой-то момент я смог ее усыпить, Джессика быстро ее разбудит, в очередной раз напомнив мне, что, если бы я тогда не сбежал со своей «шлюхой», ей бы не пришлось ездить по всей округе, пытаясь меня разыскать.

– Ведь я была за рулем, когда тот грузовик в нас врезался. Грузовик, который убил твою мать! И твоего ребенка! Ты ничем не лучше водителя этого грузовика!

Теперь я знал, почему она лгала насчет моего бесплодия. Как всегда, ее логика была извращенной и совершенно непостижимой для меня – она, видите ли, хотела, чтобы было хоть что-то в жизни, чего бы я не смог получить. Ей нужно было заставить меня страдать так же, как я заставлял страдать ее все годы нашего брака. И мое желание иметь детей оказалось для нее самым настоящим подарком, потому что нельзя больнее ранить мужчину, чем заставить его усомниться в собственной полноценности. Я попытался ей объяснить, что таким образом можно и вообще убить в человеке мужчину, но она тотчас же отпарировала: мол, такого мужчину, как я, не грех и убить… Но однажды она почувствовала неумолимое приближение окончательного разрыва и поняла, что беременность – единственный способ меня удержать. Когда же я сделал тактическую ошибку и поинтересовался, мой ли это был ребенок, она набросилась на меня, шипя и брызжа слюной, как взбесившаяся кошка.