Золото Спарты - Клайв Касслер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через час неспешного дрейфа Сэма и Реми прибило к берегу к северу от Балаклавы. Добравшись до города, они позвонили Сельме и через два часа уже сидели на заднем сиденье лимузина, везущего их в Керчь, к Азовскому морю. В Керчи их ждал посланный Сельмой курьер с паспортами, кредитками и багажом из гостиницы в Евпатории. Час спустя они летели на борту частного чартерного самолета в Стамбул.
Понимая, что им в любом случае придется дождаться, пока Сельма расшифрует символы с распечатки из лаборатории Бондарука, и подыскивая безопасное место, где можно было бы спокойно обсудить дальнейшие планы, супруги позвонили Иветт. Та обрадовалась звонку и немедленно прислала за ними яхту. Лэнгдон, телохранитель Иветт и бывший спецназовец, доставил Сэма и Реми к своей хозяйке.
— Что ж, честно говоря, Умберто во всем мне признался, — улыбнулась Иветт, дослушав рассказ Сэма. — Ему очень стыдно.
— Он искупил вину, — сказала Реми. — С лихвой.
— Согласна. Я ему сказала, что если Фарго простили, то и я прощу.
— Интересно, а что стало с Кармине Бьянко? — спросил Сэм.
— С кем?
— С полицейским и по совместительству мафиози.
— А, этот… Полагаю, он сейчас гостит в одном из заведений итальянского правительства. Покушение на убийство, как-то так…
Сэм и Реми засмеялись.
— Итак, — сказала Иветт. — Вам помог дневник Лорана?
— И помог, и запутал, — отозвалась Реми. — Лоран использовал сложный многоуровневый шифр, но уж если кто и может его расшифровать, так это Сельма. — Они переслали Сельме распечатку сразу же по прибытии на виллу.
В дверях со свежим графином кофе появился Лэнгдон. Пока он подливал всем напиток, Сэм спросил:
— Лэнгдон, так что она ответила?
— Простите, сэр?
— Ей хватило благоразумия ответить «да»?
Лэнгдон кашлянул и сжал губы.
Иветт воскликнула:
— О, Лэнгдон, ради бога… — И обратилась к Сэму и Реми: — Он у нас такой сдержанный, такой правильный. Да поделитесь же хорошими новостями, Лэнгдон. Ну же, скажите им.
Лэнгдон позволил себе изобразить едва заметную улыбку и произнес:
— Да, сэр. Она согласилась за меня выйти.
— Поздравляем.
Реми подняла чашку с кофе.
— За будущего жениха.
Все трое выпили за Лэнгдона, лицо которого приобрело пунцовый оттенок. Поблагодарив их кивком, он обратился к Иветт:
— Мадам, если я вам больше не нужен…
— Ступайте, Лэнгдон. А то, боюсь, вас удар хватит.
Лэнгдон исчез.
— К сожалению, это означает, что я его потеряю, — вздохнула Иветт. — Теперь он занятой человек. Дамский угодник, если хотите…
— А что, неплохое занятие, — сказал Сэм.
Реми легонько ущипнула его за бицепс.
— Следи за языком, Фарго.
— Я просто хотел сказать, что есть и менее приятные…
— Хватит!
Они продолжали болтать и пить кофе, пока через полчаса не вернулся Лэнгдон.
— Мистер и миссис Фарго. Вас просит миссис Вондраш.
Сэм и Реми встали из-за стола и в сопровождении Лэнгдона спустились в кабинет. У открытого окна с видом на сад на столе красного дерева стоял открытый ноутбук Иветт. Лэнгдон заранее поставил два стула напротив экрана. Как только они сели, он вышел и закрыл за собой дверь.
На экране ноутбука высветился рабочий кабинет Сельмы в Ла-Джолье.
— Сельма, ты там? — позвал Сэм.
Перед камерой появилось загорелое лицо Пита Джеффкота. Он улыбнулся.
— Привет, Сэм. Привет, Реми.
— Как дела, Пит?
— Лучше всех.
Жизнерадостность Питера не знала границ. Он не то что лимонад мог сварить из преподносимых жизнью лимонов, он мог вырастить из них целую лимоновую рощу.
— Как Венди?
— Нормально. Правда, психует немного, что приходится сидеть взаперти. Охранники — отличные парни, но все равно стены давят.
— Так нужно, — сказал Сэм. — Будем надеяться, это ненадолго.
— Да ладно, ничего страшного, потерпим. А вот и босс…
Пит исчез с экрана, и его место заняла Сельма. Она села на стул перед камерой, время от времени макая чайный пакетик в чашку.
— Доброе утро, мистер и миссис Фарго.
— Доброе утро, Сельма.
— С какой новости начать: с плохой или хорошей?
— А можно сразу обе? — ответил Сэм. — Чтобы получился эффект отдираемого пластыря?
— Как скажете… Распечатка, которую вы прислали, пригодилась. Отличное качество, высокое разрешение. С ее помощью я расшифровала остальные строки. А вот плохая новость: мы никак не можем разгадать загадку. Может, вам повезет больше…
Сельма взяла со стола блокнот и прочла:
Страдающие товарищи по клятве пойманы в янтаре.Тассило и Пепере Горбатый Байя охраняют место хаджа.Гений Ионии, его поступь — битва соперников,Три замка, четвертый утерян, укажут дорогу на Фригизингу.
— Вот так, — сказала Сельма. — Я отправила вам на смартфоны в стандартной кодировке. Мы продолжаем работать над текстом, но очевидно, что эта загадка сложнее предыдущей.
— Пожалуй, — отозвалась Реми, тут же погрузившись в размышления.
— Сельма, в последней строке там точно «замки»?
— Да. Я несколько раз перепроверила, и Пит, и Венди тоже. А что?
— Просто у слова «замок» слишком много значений. Это может быть что угодно.
— Замок от чего? — сказала Реми.
— Вопрос на миллион. Думаю, если мы ответим на него, то решим загадку.
— Если только здесь не имеется в виду какое-нибудь другое значение, — сказала Сельма. — В архитектуре «замок» означает замковый камень, поддерживающий свод. В оружии «замок» — это устройство для скрепления подвижных частей механизма.
— Значит, будем искать замковый камень или устройство для скрепления, — сказала Реми.
— Это если понимать буквально, — ответил Сэм. — А если здесь метафора? Замок может скреплять или разъединять…
— Нужен контекст, — согласилась Реми. — Мы над этим подумаем. Спасибо, Сельма.
— Еще кое-что: я параллельно занималась расшифровкой дневника Лорана и, кажется, нашла ответ на некоторые из наших вопросов. Во-первых, я выяснила, почему они с Наполеоном мучились с шифром, вместо того чтобы просто нарисовать карту и отметить нужное место большим крестом. По словам Лорана, вскоре по прибытии на остров Святой Елены Наполеон впал в депрессию. Он признался Лорану, что потерял надежду. Он был уверен, что умрет в ссылке.
— И оказался прав, — вставил Сэм.
— Поэтому он задумался о своем наследии, — продолжала Сельма. — От брака с Марией Луизой у него был сын, Наполеон Франсуа Жозеф Шарль, Наполеон Второй. После поражения при Ватерлоо Наполеон отрекся в пользу сына, который правил около двух недель, пока союзники не заняли Париж. Наполеон был в ярости. Он считал, что, если бы его сын проявил «истинный бонапартовский характер», этого бы не случилось. То, что мальчику едва стукнуло четыре года, он во внимание не принимал.