Время больших отрицаний - Владимир Савченко

С непривычки это раздражало, действовало на нервы. Потом перестали замечать.

Соответственно сезонам, когда жарче, когда прохладней, прогревалось и все пространство полигона, будущего Материка; но в пустых окраинах тепло не держалось, там лишь замеряли температуру в разных местах «корыта» для прогноза будущего климата.

Часто диски солнц оказывались перечеркнуты чуть изогнутыми шрихами — от орбит мечущихся около них, где-то в физически очень далекой галактике МВ, планет.

… Интересно, диковинно, глаз не оторвешь и рот не закроешь, но была в этом некая… Любарский не находил иного слова — чудовищность; Вселенская чрезмерность. На раз, на здешний К-денек, на земные несколько секунд привлекали из чужой Меняющейся Вселенной не просто солнце как предмет, объект, — солнце-событие, всю его жизнь от возникновения до конца; с зарождением, формированием, развитием и финальной гибелью планет, если они там были. Все это проскакивало в паузы между импульсами синхронизации; свет сюда проникал лишь в них, вузенькие щелочки во тьме времен.

Вечное за секунды и для практического пользования. От этого робела душа Бармалеича, снова и снова возникал мотив: «с чем играемся-то…», «… сотрут в пыль и не заметят».

Именно там, в небе над полигоном, шла подлинная жизнь. А здесь — постольку поскольку. Важно было лишь то, чем их дела в НИИ и в Аскании 2 вписываются в ту жизнь. Чем?..

Климов порывался перетащить сюда телескоп, понаблюдать за МВ-солнцами. Но быстро понял, что ничего стоящего не увидит: раз даже планеты в мгновенных кадрах синхронизации накладываются друг на друга, выстраиваются в «орбиты», так же смазаны и солнца. Светят и ладно.

Планетные орбиты видны были и в дальних частях, за солнцами. В самых отдаленных областях вырисовывались блестящие дуги.

— Если наложить все положения Юпитера или Венеры в нашем небе друг на дружку, такое увидели бы и здесь, — сказал Климов Любарскому.

— Кто и откуда, Дусик? — уточнил тот. — Для этого нужна супер-вселенная с К, равное 1/8640.

— А может, и такая есть. И там свое ВнешКольцо, откуда нас наблюдают.

Варфоломей Дормидонтович не ответил, подумал: напрямую вряд ли. Но вот в смысле переносном…

Да, это было расширение Контакта — но не столько в пространстве, как во времени. На тверди Аскании 2 все было как на земле, но эволюционно пришпорено в галоп: первозданная грязь, мхи и лишайники, затем травы, кустарник и деревья, насекомые, живность от самой мелочи до крупного рогатого скота; и безрогого тож. Экологическая катастрофа от безводья, новое оживление. При посещениях это все проходило, как мелькания отрывочных кадров. Но одного взгляда вверх, днем ли, ночью — было достаточно, чтобы почувствовать себя не то что на иной планете — в иной вселенной. В Меняющейся. И тоже отрывочными кадрами.

Интересны были и новые проблемы — ПОКА они новые, нерешенные.

Замечательной оказалась НПВ-баллистика Аскании 2. И в башне давно знали, что там ничего никуда бросать не следует: или недолетит, или забросишь не туда, а если хотел во что-то попасть, не попадешь. Во что угодно, только не в то, что хотел. Но в Аскании 2 они создали вроде бы однородный мир.

Оказалось, он КВАЗИ-однородный, как бы. Это обнаружилось при попытке первых отстрелов одичавших овец, коз и быков (как им было не одичать, если людей не видят годами!). Прибыли кто с двустволкой, кто с мелкокалиберным ружьем, а полковник Волков так даже со снайперской винтовкой. И… мазали все подряд. С позорно близких расстояний, с десятка метров. Даже не ранили ни одно животное. Не помог Волкову и оптический прицел.

— Э, здесь что-то не так! — сказал Миша Панкратов, человек с исследовательской жилкой.

Оставили бедных скотов в покое, нарисовали на глухой стене фермы огромную мишень — в нее вместились контуры быка; принялись прицельно палить в бок, как в «яблочко» с перекрестием, каждый из своего ружжа. И… на побеленной стене образовалась картина попаданий, немыслимая на Земле: широкий круг точек, а в середине пусто. Метровое пустое «яблочко»!

— Флюктуации, — смекнул Миша. — Малые НПВ-флюктуации. Размером с пулю, или чуть больше. Они и отклоняют. Хорошо еще, друг в дружку не попали!

— Распротакую мать! Вот это обетованность так обетованность! — умилился Дусик Климов. — Мир без огнестрельного оружия. Ничего больше не надо, лишь бы этой гадости не было…

И грохнул свою мелкокалиберку стволом и затвором о камень.

— А как же нам со скотиной быть? — спросил полковник. — Отстреливать-то нужно. И на мясо, и больных…

— Лук и стрелы, — сказал Панкратов. — Они попадут, длинные. И арбалеты.

Разрешили благодарным тварям пастись, жить свой жизнью и умирать своей смертью. В башне наверху, вернувшись, изготовили, собрали по старинным рисункам арбалеты, наготовили длинных стрел. Вернулись через три часа-года.

Да, эти стрелы попадали, били наповал или ранили с сотни метров. Асканию наполнили предсмертные блеяния, мычания; полилась кровь. Заготовили мясо.

— А хорошо бы и для Земли обустроить такое пространство, — сказал потом полковник Панкратову, — с НПВ-флюктуациями. Нельзя это, Миш? В Шаре его вдоволь…

— Не-ет, — Миша помотал головой. — Планета наша открыта со всех боков в однородный космос. Не удержится. Да и как заменить?

От той же неполной однородности пространства в Аскании были зыбки цвета. Устойчиво держались только самые яркие и плотные краски; полутона менялись. Глаз переставал их замечать. Мелкие предметы-горошины и мелкие детали крупных как бы оставались вне раскраски. В итоге выделялись луговые травы, рощи, кроны деревьев — особенно в золотую осень, воды в прудах, отблескивающие в свете МВ— солнц.

— Рерих!.. — приговаривал с удовольствием ГенБио, озирая свой мир. — Рерих и Ван Гог!..

— Ван Гог и Гоген здесь есть, — возражал Любарский. — А для Рериха горы надо.

— Не понимаете вы Рериха, Варфоломеич. Не в горах его сила, в цветах и линиях. Вспомните его монгольский цикл. Да и старорусские тоже. А поглядите туда! — Иорданцев указал на километровую гору Сорок Девятого.

Да, блеск спектрально смещенного МВ-солнца в зубьях Шестеренки на фоне фиолетового неба со звездами — это был Рерих. Пророческий, беспощадно космичный Николай Рерих.

Новым был вид крон выросших здесь деревьев. Ореховых, хвойных, фруктовых — всех. Как и всюду, они тянулись к солнцу. Но здесь солнце всегда светило с одного места и одного направления; и они тянулись туда, гнали в ту сторону листву и ветви. От этого и стволы, особенно высокие, изгибались немного дугой — в ту же сторону.

Таков был пейзаж в третий век Аскании 2, когда выросли большие деревья: все кроны с солнечной стороны были гуще, ветви длиннее. Орехи, клены, тополя, даже сосны склонялись все в одну сторону, будто под сильным ровным ветром.