58-я. Неизъятое - Елена Рачева

1950 … 1951

Осень 1950-го — арестован. Следствие проходило в тюрьме города Шауляй с применением пыток, избиениями и лишением сна.

Лето 1951-го — приговор Особого совещания: 10 лет ИТЛ, пять лет поражения в правах. По одному делу с Антанасом проходили еще 11 молодых литовцев, в том числе его брат Повилас. Выжили и вернулись в Литву четверо из них. Повилас был убит лагерной охраной в 1954 году во время лагерного восстания в Кенгире (Казахстан).

ОСЕНЬ 1951 … 1955

Антанас этапирован в Мордовию, отбывал срок в Дубравлаге, лагерях Алтайского края, в Камышлаге (Кемеровская область), Джезказгане (Казахстан), Омске. Из-за того, что Антанас отказывался от опасных для здоровья работ, его постоянно этапировали из лагеря в лагерь. Работал на строительстве домов в Междуреченске, нефтеперерабатывающего завода в Омске и т. п.

1955

Амнистирован комиссией по пересмотру дел осужденных за контрреволюционные преступления. Вернулся в Литву, работал мелиоратором, экскаваторщиком, жестянщиком; позже — заместителем директора академического театра Вильнюса, генеральным директором Вильнюсского объединения театра и печати, снимался в кино. Был сотрудником государственной Программы возвращения в Литву бывших политзаключенных и ссыльных, в рамках которой в страну вернулись больше трех тысяч семей.

Награжден орденом Креста Витиса и другими высшими государственными наградами Литвы.

Живет в Вильнюсе, работает над книгой воспоминаний.

Знаете, мне снятся сны… Словно надо возвращаться домой, а я не могу. То автобуса нету, то поезда, то машины, то вещи не могу собрать… Или снится: сижу в бараке, в тюрьме, в БУРе и знаю, что никогда отсюда не выйду. Знаю, что в Литве есть семья, жена, сын. Но как к ним выйти, как отсюда сбежать?!

Потом просыпаюсь, лежу в кровати рядом с женой, и не знаю, где я. Очень мучают эти сны…

«Стало понятно, что это война»

Когда в 40-м году в Литву зашли русские, некоторые встречали их с цветами. Помню, отец сказал: «Ну, теперь керосина и железа будет сколько угодно! Россия — богатая страна, — помолчал и добавил: — Только почему русские солдаты так плохо одеты? Почему они такие бледные, такие голодные?..»

Скоро все увидели, что происходит что-то не то. Деньги поменяли. Были литы — самая крепкая валюта в Европе — стали рубли. Вошли войска… Потом начались депортации. Не было бы депортаций, никто бы не ушел в леса. Потом пришли немцы. Когда они заходили, по деревням ходили слухи, что красноармейцы, когда отходят, очень зверски обращаются с местными жителями. Ксендза расстреляли. Изнасиловали школьницу…

Потом русские вернулись, и стало понятно, что это война. Энкавэдэшники жгли деревни, шла стрельба. Часть мужчин спряталась в лесу, чтобы не идти в Советскую армию, их постреляли. Потом объявили амнистию, многие вышли из леса, их отпустили домой, но через месяц-другой забрали. А те, кто остались в лесу, те воевали.

Мы все понимали, что дело наше безнадежно. Ждали помощи Запада, а ее не было. Репрессии были ужасные, все насаждали силой: литературу, памятники, школы… И очень многих высылали в Сибирь.

Весной 49-го выслали мою учительницу и ее сестру-гимназистку. Красивую-ю… Таких красивых женщин в Сибирь вывозили! Они сидели в повозке, а рядом с ружьем стоял Йонас, мой одноклассник, охранник НКВД.

— Ты что делаешь? — говорю ему. — Свою же учительницу в Сибирь вывозишь!

— Отойди, — говорит. — Нельзя к ним.

— Ну, Йонас, тебе это даром не пройдет.

Столкнул его с повозки, стукнул. Подошел к учительнице, расцеловались… Судьба ихняя мне не известна. Они не вернулись.

В лагере. Начало 1950-х

«Железный волк»

Когда пришли русские, мы жили под Рокишкисом, в деревне. Родители строили дом, но перед приходом русских не успели закончить, и в щели в недостроенной части стали прятать партизан.

Все пятеро были из нашей деревни, руководитель группы — друг отца, офицер. У них был бункер в километре от нашего дома. У нас они прятались, только когда была опасность, а в остальное время ходили по городу, носили советскую форму…

Конечно, мы понимали, что это опасно. Самая храбрая из нас была мама. Однажды партизаны должны были прийти к нам, мама приготовила еду. И под вечер — тихий, теплый — началась в лесу стрельба. Из автоматов стреляли, ракеты пускали… Все, думаем, погибли. И вдруг: шур-шур-шур… Все впятером. Грязные, пахнут порохом, но целые. Мама сразу налила тазик воды помыться, поставила ужин. Партизаны разделись, оружие по всей кухне разбросали… И вдруг в окне видим — солдаты! Человек 50, уже во дворе. Один отделился и идет в дом. Партизаны схватили пулеметы… Думаем: ну все.

И тут мама берет в руки таз, распахивает дверь, выходит на веранду. Солдат ее видит:

— Мамаша, где тут дорога на …?

— Сейчас, сынок, сейчас покажу, — а таз большой, она его впереди держит, выпихивает солдата тазом с крыльца. Отвела от дверей, показала дорогу… Спасла нас. Всех нас спасла.

Потом один из партизан сдался советской власти, выдал остальных, его посадили. Остальные долго защищались, но все погибли. А мне уже исполнилось 16. И я стал работать за них.

Наша подпольная организация называлась «Железный волк». Главное, что мы должны были делать, — поддерживать партизан. Принести лекарства, гранаты. Лекарства мы брали у врачей, патроны покупали. Часто прямо у красноармейцев, за самогон.

Еще вели разведку. Мы играли с советскими солдатами в баскетбол, ходили на общие вечера, я играл в духовом оркестре на трубе. Городишко у нас маленький, гарнизон большой, и где какие солдаты, сколько въезжают-выезжают, следить легко.

У нас была маленькая пишущая машинка «Москва», на ней мы печатали подпольные газеты. В праздники вывешивали национальные флаги, собирались, играли свою музыку — она тоже была запрещена. Когда партизан не стало, начали узнавать, где они похоронены, находить могилы.

Но одну боевую операцию мы все-таки провели.

Йонас — тот, который нашу учительницу вывез, — стал секретарем комсомольской организации. Работал переводчиком в МГБ, вывозил людей в Сибирь… В общем, вредный стал человек. Ну, думаем, что делать? Решили его уничтожить.

«Убивать мы поехали на велосипедах»

Убивать мы пошли втроем: я, брат мой Повилас и Эдвардас — товарищ, с которым мы в оркестре играли. Его родителей увезли в Сибирь, они там погибли.