Мои печальные победы - Станислав Куняев

На обложке бушинской книги «Огонь по своим» рядом с его портретом есть биографические сведения: «окончил Литературный институт им. Горького и Московский юридический институт». Человеку с двумя высшими гуманитарными образованиями, следовало бы знать, что слова о Герцене, «родившемся эмигрантом», принадлежат не мне, а Федору Михайловичу Достоевскому, и они сотни раз цитировались в отечественной критике из «Дневника писателя за 1876 год (XI-6-II); откуда я их и процитировал:

«Герцен не эмигрировал… Он так уж и родился эмигрантом. Они, все ему подобные, так прямо и рождались эмигрантами».

Закончить два знаменитых московских института и не знать Достоевского? Поневоле согласишься, что это какой-то «садистский патриотизм». Да если бы только о Достоевском речь!

В своих воспоминаниях о встречах с Георгием Васильевичем Свиридовым я привел слова композитора, записанные мною сразу после разговора с ним. Свиридов рассказывал о том, как после тяжелых для русских патриотов тридцатых годов, когда еще не была изжита антирусская идеологическая риторика, когда Рахманинова называли «фашистом», когда официальная пропаганда в упор не видела Есенина, в первые месяцы войны вдруг все переменилось: «во время войны в эвакуации, – взволнованно сказал Свиридов, – когда на каком-то плакате я встретил слова «Россия, родина, русский», у меня слезы потекли из глаз»…

Прочитав эту сцену в книге моих воспоминаний «Поэзия. Судьба. Россия», Бушин как с цепи сорвался: «Это упертые глаза Куняева. Это он, а не Свиридов рисует лживую картину, в которой нет места тому, что задолго до войны у нас выходили огромными тиражами романы, поэмы, во всех театрах шли фильмы, спектакли об Александре Невском, Дмитрии Донском, Кутузове, Суворове, Петре Первом… Или во всех этих произведениях не допускались слова «Россия», «Родина», «русский»?» («Огонь по своим», стр. 230) Бушин может сочинять и выдумывать все, что его хамской душе угодно. Одна только промашечка выходит в его рассуждениях. Он пытается размышлять за Свиридова. Но как автор много раз переиздававшихся романов об Энгельсе, он был не нужен и неинтересен великому композитору, и Свиридов никогда о нем не вспоминал, к себе не приглашал и не разговаривал с ним. А я у Георгия Васильевича бывал часто, и мы с ним разговаривали часами. Мне было ясно, что в наших разговорах великий человек излагает свои выношенные мысли. Мне и в голову не могло придти, чтобы в своих воспоминаниях о Свиридове что-то «досочинить», додумать за него. И когда Бушин попытался обвинить меня в этом, я поступил просто: взял свиридовскую книгу «Музыка, как судьба», перелистал несколько глав и вскоре нашел его записи почти дословно совпадающие с моими воспоминаниями: Вот что пишет он в тетради 1978 – 80 гг. об искусстве предвоенного времени: «После смерти Горького наступило совсем другое время […], господствовал дух Утесова. Дунаевского. Хенкина […]Руководство Ленинградского союза композиторов: председатель Фингерт, ответственный секретарь – Иохельсон, 2-й секретарь – Кессельман. То же было всюду. Слова: Россия, русский, Русские – не существовали: Впервые я услышал это слово в названии пьесы Симонова «Русские люди» уже во время войны, когда потребовалась (и обильно!) кровь» (с. 210).

Вот вам и «садистский патриотизм», оснащенный дипломами двух институтов. И как Бушин закончил их, не читая ни Герцена, ни Достоевского, ни Свиридова!

Я бы не стал писать это письмо, тратить силы, нервы и время, если бы не одно соображение. Журнал «Наш современник» – самый популярный и многотиражный из «толстых» литературных журналов. Он объединяет вокруг себя все лучшие литературные силы России и десятки тысяч читателей. Многие из них читают и книги, изданные в «Алгоритме», и верят им. Я не могу спокойно относиться к тому, что читатель, любящий журнал «Наш современник», вдруг прочитает писания Бушина и поверит хоть бы малой доле клеветы, льющейся с его пера… Мы – люди не частные, живем общественной жизнью, и это обязывает нас заботиться о своей чести и защищать ее.

А репутацию издательства «Алгоритм» – жалко.

Судиться с издательством, издавшим немало замечательных книг В. Кожинова, С. Семанова, О. Платонова, как-то не хочется. Но и промолчать глупо. А издательству надо бы понять, что «факты», приводимые Бушиным в его книгах – надо проверять через лупу. А то ведь какой-нибудь непокладистый автор призовет к ответу за «публикацию сведений, не соответствующих действительности», доведет до суда и будет прав. И не дай бог издательство разорится. Где тогда буду издавать свои книги я? Где будет издаваться Бушин, человек отчаянной отваги, поскольку он не боится нести ответственность за ложь, которую изрыгают его уста?

* * *

P. S. Поскольку В. Бушин так и не принес мне никаких извинений за явные, бесспорные, неопровержимые факты лжи и клеветы в мой адрес, сорвавшиеся с его пера, я понял, что все дискуссии и объяснения с ним – дело пустое. Распрю надо заканчивать по-другому. А то на сочинения Бушина, как на истину в «последней инстанции, ссылаются и другие авторы. Недавно в «Московском литераторе» была напечатана статья о книге критика Николая Федя «Литература мятежного века», где сказано: «Касается Николай последних публикаций Владимира Бушина, главным образом тех, где бесстрашный публицист вскрывает подлинную суть нынешнего редактора «Нашего современника».

(М.Л. № 2003 г.)

… Мы с Бушиным живем рядом и осенним днем однажды встретились на узкой асфальтовой дорожке нашего двора.

Разом вспомнив всю ядовитую слюну, исторгнутую на меня во многих его статьях, я подошел к нему вплотную и со словами «Ну, мерзкий клеветник, ты дождался!» – размахнулся, чтобы дать лжецу пощечину. Но – то ли у него подкосились ноги от страха, то ли он неудачно отпрянул от меня (главное, что я почти не задел его!) но, отшатнувшись, клеветник наткнулся на низенькую железную ограду оказавшуюся у него под коленками и через нее рухнул задницей на свежевскопанный газон. Потом он перевернулся и пополз на четвереньках подальше от меня, оборачиваясь, сверкая глазами, изрыгая оскаленным ртом всяческие ругательства в мою сторону, общий смысл которых сводился к тому, что «я еще с тобой поквитаюсь…». А пока он полз, я подумал, что именно так надо было мне поступить в самом начале нашей распри: сколько было бы сбережено сил, нервов, времени для нас обоих…

Слава богу, теперь от души у меня отлегло. Окончательную сатисфакцию я получил. Пусть несчастный лжец сам решает: клеветать ли ему дальше или остановиться. Повторить воспитательную процедуру я всегда смогу, если понадобится.

Но самое забавное заключалось в том, что именно на этом же заколдованном месте десять лет тому назад от меня получил пощечину еще один мой клеветник, но уже из стана демократов – Станислав Рассадин, о чем я писал в книге своих воспоминаний. Невнимательно читал Бушин мою книгу, иначе был бы поосторожнее и не докатился бы до такого позорного финала…

«И все же, все же, все же» – как писал Александр Твардовский…

Едва только вспомню отползающего от меня на четвереньках Володю Бушина, бывшего фронтовика, бывшего нашего автора и даже в известной степени моего единомышленника – муторно становится на душе. «Возмущенный разум» кипит: он же тебя оболгал, унизил, обесчестил своей клеветой! Чего ты переживаешь? Так и надо поступать с отвязанными и глумливыми борзописцами! Помнишь, как у Некрасова? «Взрослые люди – не дети. Трус кто сторицей не мстит. Помните: нету на свете неотразимых обид».

А все равно душа и сердце тоскуют и саднят от твоей очередной печальной победы…

1989 – 2006 гг.

«Но истина – дороже…»

Бедный Вадим! Целые четверть века – с середины 60-х до начала 90-х годов приходилось ему за свои русские убеждения, которые он чуть ли не контрабандой протаскивал на страницы «Нашего современника» или «Москвы» (а чаще высказывал их в предисловиях к поэтическим сборникам и антологиям, им составленным), терпеть высокомерные проработки и окрики от русскоязычных идеологов вроде членкора академика Петра Николаева, выпускника партийной академии Валентина Оскоцкого, ныне закономерно забытых теоретиков от марксизма Юрия Суровцева и некоего доктора общественных наук Калтахчана. Они трепали его в «Правде», «Коммунисте», «Лит. газете», «Лит. России».

А иногда и тяжелая артиллерия по нему лупила в лице новомировского комиссара Александра Дементьева и даже Александра Яковлева… Во какой у Вадима был список врагов – русофобов, а впоследствии ренегатов социализма! Гордиться можно… Но, увы! Сколько я слышал в те же годы разговоров из уст наших русских патриотических главных редакторов и секретарей о том, что, мол, опять Кожинов кого-то из них подставил, опять напечатал нечто, что они до конца не разглядели, опять наговорил лишнего, опять там наверху на Старой Площади им недовольны.