Счастье и тайна - Виктория Холт

Трудно сейчас все это объяснить тебе. Если бы он был здесь, он сделал бы это, конечно, лучше меня. Он не был холостяком, как многие полагали. Его жена — твоя мать — была француженкой. Он познакомился с ней во время стоянки в порту в Марселе. Она была родом из Прованса, и они поженились через несколько недель после знакомства. Они были идеальной парой и очень переживали долгие разлуки, когда он уходил в море. Он уже собирался расстаться с морем, потому что вскоре должна была появиться на свет ты. Как ни странно, горе настигло нас обоих в один и тот же год. Твоя мать умерла при родах. И это было всего два месяца спустя после гибели нашей девочки.

Твой отец привез тебя к нам; ему хотелось, чтобы у тебя был настоящий дом, и мы с ним решили тогда, что если у моей жены будет ребенок, о котором она смогла бы заботиться, это поможет ей утешиться. Тебя даже звали так же, как и нашу дочь. Мы ее назвали Кэтрин в честь ее матери, а твой отец, когда он решил, что повезет тебя к нам, тоже назвал тебя Кэтрин…»

Я прервалась на несколько секунд. Теперь я так ясно себе все представляла! Обрывки событий объединились наконец в законченную картину.

Я успокоилась: ведь то, чего я боялась больше всего на свете, оказалось неправдой.

Потом уже, переносясь в прошлое, я, кажется, вспомнила ее — женщину с диким глазами, которая так сильно прижимала меня к себе, что я кричала от страха и боли. Я подумала о человеке, которого всегда считала своим отцом. Все эти долгие тоскливые годы он хранил в памяти счастливое время, когда они были вдвоем с той женщиной, которая теперь находилась в Уорстуисл. Возвращаясь во сне к тем мучительным дня, он звал ее вернуться… но не такой, какой она была сейчас… она представлялась ему здоровой и счастливой, как прежде.

Меня переполняла жалость к нему и к ней. Мне надо было быть более терпимой к этому мрачному дому с его вечно опущенными жалюзи на окнах — дому, в который со времени страшного несчастья не проникал солнечный свет…

Я опять взялась за письмо:

«Дик решил, что с нами тебе будет спокойнее, чем с ним. Ну что это за жизнь для ребенка, говорил он, когда отца все время нет дома, а у ребенка к тому же нет еще и матери! Теперь, когда умерла твоя мать, он не мог отказаться от моря навсегда. Он говорил, что на берегу тоскует о ней еще больше, чем в море. И это было естественно. Поэтому мы внушили тебе, что ты — моя дочь, хотя я и частенько говорил ему, что тебе принесло бы гораздо больше радости узнать, что он твой отец, а не я. Ты же знаешь, как он всегда дорожил твоими интересами. Он очень хотел, чтобы частично хотя бы ты получила образование на родине твоей матери. Вот почему тебя послали в Дижон. Но нам хотелось, чтобы все считали тебя моей дочерью, так как я вначале еще надеялся, что таким образом твоя тетя сможет скорее принять тебя за своего ребенка.

Но если бы это было так! Какое-то время нам казалось, что все получится так, как мы задумали. Но удар, который ей нанесла судьба, оказался для нее слишком тяжелым. Нам пришлось увезти ее из дома. После этого мы переехали в Глен Хаус. Хотелось отгородиться от того, что напоминало о прошлом; к тому же мы теперь жили не так далеко от того места, где она содержалась…»

Как жаль, что я ничего этого раньше не знала! Я бы смогла хоть как-нибудь утешить его.

Но прошлого не вернуть, а в этот тусклый декабрьский день я чувствовала огромное облегчение: мне больше ничего было бояться!

Теперь, обретя в себя веру, я могла как следует заняться поисками своего врага в доме. И я собиралась вложить в это столько сил, что не сомневалась в успехе.

Мой ребенок должен был появиться на свет ранней весной, и я не собиралась расставаться с ним ни на минуту. К тому времени дядя Дик — нет, мой отец — хотя я никогда, кажется, не смогу называть его так, он всегда будет для меня дядей Диком — вернется домой.

Я буду охранять своего ребенка, со мной будет Саймон, и наши отношения будут развиваться именно так, как и полагается таким отношениям.

Да, в этот день я была счастлива!

Кажется, теперь судьба решила преподносить мне один подарок за другим. На следующий же день произошло событие, которое еще больше порадовало меня.

Весь предыдущий день я втайне лелеяла радостные новости, которые узнала из письма. Еду мне приносили прямо в комнату, и, хотя мне не терпелось помахать этим письмом перед носом Рут, Люка, сэра Мэтью и тети Сары, я решила подождать и оставить эту новость при себе. Сколько же сил мне придало это письмо! Мне больше не было страшно. Я даже была уверена, что если бы, проснувшись среди ночи, я увидела в ногах своей постели монаха — я бы ничуть не взволновалась. Однако я по-прежнему была полна решимости узнать, кто же был этим монахом.

Осторожность не помешает, говорила я себе. Пока никто не должен ни о чем знать.

А Саймон? Следует ли рассказать Саймону и Хагар?

Дул резкий холодный ветер, и, подумав, я решила, что того гляди пойдет снег и в дороге я могу простудиться. Поэтому я осталась дома. Может быть, послать им письмо? Но могла ли я быть до конца уверена, что никто его не перехватит?

Ничего, новость подождет. А я тем временем продумаю свои следующие шаги.

После второго завтрака ко мне в большом волнении пришла Мери-Джейн.

— Наша Этти, мадам, — сказала она, — ей пришло время… за два дня до Рождества. Мы не думали, что это будет раньше нового года.

— Так ты хочешь сходить и проведать ее, Мери-Джейн?

— Ах да, мадам! Отец передал, что мама уже отправилась туда.

— Ну так вот, Мери-Джейн, отправляйся туда и ты. Узнаешь, как у нее идут дела. Может быть, там потребуется твоя помощь.

— Благодарю вас, мадам.

— На улице ужасный ветер…

— Ничего страшного мадам.

— Подожди минутку, — остановила я ее. Подойдя к шкафу, я достала свою самую теплую накидку. Это была та синяя накидка, которая висела на перилах балкона. Я закутала в нее Мери-Джейн и натянула ей на голову капюшон. — Вот теперь тебе не страшен никакой ветер, — проговорила я. — Видишь, она застегивается доверху… и ты все время будешь в тепле.

— Вы так добры, мадам!

— Просто я не хочу, чтобы ты простудилась.

— О, спасибо… — Она была искренне благодарна мне. Потом, смущаясь, добавила: — Я так рада, мадам, мне кажется, последние два дня вам стало намного лучше.

Я рассмеялась, застегивая на ней накидку.

— Мне лучше. Действительно, лучше, — сказала я. — Ну, теперь иди… и не торопись обратно. Если понадобится, можешь остаться там ночевать.

Когда начало темнеть, она вернулась. Нигде не останавливаясь, она сразу поднялась ко мне, и я тотчас поняла, что она очень обеспокоена.