Любовники и лжецы. Книга 1 - Салли Боумен

Там, в темноте, возле стены арабского жилища, они снова судорожно занимались любовью, и она обвивала его торс ногами. Потом они вернулись в его комнату, и Паскаль по-прежнему хотел ее. Только в три часа утра он отвел ее в отель «Ледуайен», но и там не смог от нее оторваться. Он вместе с ней поднялся в ее номер. Там они говорили, занимались любовью и снова говорили. Она сказала, что им следует проявлять осторожность и не шуметь. Отель, конечно, шикарный, но стены в нем все равно тонкие.

Паскаль вспомнил об ее отце, но она успокоила его:

– Не волнуйся, – сказала она. По ее лицу пробежала тень, и она крепко стиснула его ладонь. – Ему никогда не бывает дела до того, куда я ухожу и чем занимаюсь. В любом случае, мне уже восемнадцать. Это его не касается.

Вот так все и продолжалось – день за днем, ночь за ночью. Паскалю ни разу не пришло в голову, что она могла солгать, обмануть его. Это было немыслимо. Глядя на нее, прикасаясь к ней, он не сомневался ни в едином ее слове. В ее глазах отражались те же любовь и желание, которые светились в его. Заглядывая в них, он не видел ничего, кроме правды и отражения его любви. Это рождало в нем новое желание и бесконечное удовлетворение.

День за днем, ночь за ночью, неделя за неделей. Они утратили ощущение времени. Время теперь могло удлиняться или укорачиваться. День, проведенный вместе, казался одним мгновением, час, проведенный врозь, тянулся, как столетие. Когда Паскаль обнимал ее, ему казалось, что он держит в руках свое будущее. В его объятиях тогда находились обе их жизни. Иногда он видел, что она пытается заглянуть вперед и от этого ей делается страшно. Временами она целиком и полностью разделяла его блаженный оптимизм, то вдруг начинала сомневаться. Лето подходило к концу. Не позволит же ей отец поселиться в Бейруте навеки. Он уже планировал свое возвращение в Штаты.

– Он заставит меня вернуться в Англию, – сказала она.

Паскаль сжал ее руки в своих и твердо сказал, что об этом не может быть и речи.

– Нет, – решительно сказал он, – мы вместе вернемся во Францию. Мы можем там пожениться. Я хочу, чтобы ты познакомилась с моей матерью, с моими друзьями. Я хочу, чтобы ты увидела мою деревню. Она расположена на холмах, на юге, и сказочно красива. Там похоронен мой отец – на маленьком кладбище возле церкви. В ней мы и поженимся, а потом будем пить вино в кафе и танцевать на площади. Дорогая, я хочу, чтобы ты увидела мой дом, увидела Прованс…

Рассказывая об этих местах, рисуя себе эти события, Паскаль думал, что она представляет их себе так же ярко, как и он. У нее загорались глаза, светилось лицо. Но затем, через два часа, а может, через два дня он видел, что надежда покидает ее, а на лицо возвращается грусть.

Раз или два он задумывался, нет ли каких-либо препятствий или сомнений, о которых она не хочет говорить, но на все его расспросы она неизменно давала отрицательный ответ. Он не понимал, что может помешать им соединиться, для Паскаля их будущее было совершенно определенным и решенным. Может быть, задумывался Паскаль, она не верит в него и в его любовь к ней? Но сама мысль об этом казалась ему невыносимой. Проснувшись как-то раз, он увидел ее, стоящей у закрытого ставнями окна. Ее чудесное обнаженное тело светилось в лучах восходящего солнца, лицо было задумчиво-грустным, и у него упало сердце. Наверное, все дело в том, что он говорил не те слова. Они были слишком незначительны и туманны.

– Не грусти, дорогая, мы что-нибудь придумаем, – сказал он и потянул ее обратно в постель, а когда она лежала рядом, прижавшись к нему, он стал говорить. Он говорил ей снова и снова, как любит ее и как всегда будет любить.

– Это не может измениться, – говорил он, прижимая ее к себе. – А если бы могло, то тогда все потеряло бы смысл, абсолютно все. – Он потрогал маленькую золотую сережку, а затем наклонился и поцеловал ее прохладное ухо. – Ты должна позволить мне купить кольцо, – сказал он. – Я хочу купить его, хочу, чтобы ты его носила. Меня не очень-то волнуют всякие церемонии, бумажки и церковные обряды. Когда мы поженимся, это ничего не изменит. Ты уже моя жена.

Он был уверен, что она тогда поверила ему. Он видел, как радость осветила ее лицо. Только потом он понял, что это был свет радости, желания и любви. Ни Паскалю, ни ей даже в голову не приходило, что другие могут быть менее слепы, нежели они сами.

Они ошибались. Как-то вечером, когда Джини находилась у себя в отеле, Паскаль очень поздно, около трех часов утра, вернулся со встречи с одним из своих источников в Западном Бейруте и увидел в маленькой комнатке на берегу залива Сэма Хантера, сидящего на стуле в углу. Поначалу Паскаль даже не заметил его, с удивлением обводя глазами комнату, в которой царил полный разгром. В комнате было мало вещей и мебели, но все без исключения, что там находилось, было теперь изуродовано. Жалюзи были искорежены, погнуты, и в странном, феерическом холодном белом свете луны Паскаль увидел, что кто-то здесь потрудился на совесть.

Лампа, стул и стол были разбиты. По полу змеились фотопленки. Запасные фотокамеры Паскаля были разбиты вдребезги. Его снимки, его драгоценные снимки устилали пол, словно опавшие листья, – разорванные и смятые. Постель была голой. Простыни, свидетельствующие о том, что происходило здесь прошлой ночью, были расстелены на полу, словно для судебной экспертизы.

Паскаль остолбенел, потрясенный этим разгромом. Из темноты перед ним вырос Хантер.

Он уже порядочно выпил, Паскаль чувствовал, как от него разит спиртным. Хантер не тратил время на предисловия. Он попытался нанести Паскалю боковой удар в голову, промахнулся, едва не свалился на него, но затем выпрямился, прислонившись спиной к стене. Лунный свет выхватил из темноты его лицо, превратившееся в маску бешенства.

– Ты, сраный ублюдок, – начал он. – Ты, проклятый вонючий сукин сын. Ты трахал мою дочь! Ведь ей всего пятнадцать лет, она еще школьница! Господи, какая же ты гнида! Я убью тебя за это!

Он снова накинулся на Паскаля, размахивая руками, словно ветряная мельница. Паскаль стоял совершенно неподвижно. «Пятнадцать лет», – тупо повторял он про себя, и в эту минуту один из ударов Хантера достиг цели. Хантер был здоровым и тяжелым мужчиной, и хотя сейчас он был пьян, удар оказался весьма болезненным. Голова Паскаля бессильно склонилась, а сам он отшатнулся назад.

В этот момент его ослепила ярость, подогреваемая резкой болью. Он взглянул на порванные снимки, на простыни – их с Джини оскверненное прошлое. На это ему потребовалось секунд тридцать, а то и меньше. После этого он развернулся и изо всех сил ударил Хантера.

Силы были неравны. Хантер был тяжелее и медлительнее Паскаля. Француз был более подвижным, сильным, молодым и находился в лучшей форме. Хантер когда-то выступал на ринге за Гарвард, однако Паскаль вырос в маленькой деревушке, где в драках не признавались никакие правила. Он наугад влепил удар в глаз Хантеру, второй удар пришелся в живот. Хантер сделал попытку вцепиться в противника. Он зарычал, развел в стороны руки и навалился на Паскаля всем своим весом. Паскаль ударил его снова. Хантер схватил француза за горло.