Том 1. Стихотворения - Сергей Есенин

Большинство персидских реалий почерпнуто Есениным из литературы или из рассказов. В значительной мере условными являются женские образы этого цикла. В нем три имени: Шаганэ, Лала, Гелия, кроме того, «задумчивая Пери» и «дальняя северянка». Показательно соотношение этих имен с реальностью.

Шаганэ — в зимние месяцы 1924/25 гг., когда Есенин жил в Батуме, он познакомился там с молодой женщиной, тогда учительницей — Шаганэ Нерсесовной Тальян, они несколько раз встречались, Есенин подарил ей свой сборник с дарственной надписью. Но с его отъездом из Батума знакомство оборвалось, и в последующие месяцы он никаких усилий к его возобновлению не прилагал, хотя имя Шаганэ вновь возникло в стихах, написанных в марте, а потом в августе 1925 г.

Гелия — появилась в стихах потому, что так называла себя по имени какой-то актрисы шестилетняя дочь П.И.Чагина Роза, с которой Есенин любил играть.

Лала — пока сколько-нибудь определенной претендентки на то, чтобы значиться прототипом этого образа, выдвинуто не было, хотя среди многолюдства, в котором Есенин жил на Кавказе, отыскать какую-нибудь «Лалу» не составляло труда. В.Е.Холшевников справедливо обратил внимание на то, что на фарси «Лала» (точнее, «лаала») значит «тюльпан», кроме того, имя Есенин мог просто придумать, произведя его от старинного «лал» (драгоценный камень, яхонт) (см. сб. «В мире Есенина», М., 1986, с. 356). Правда, Есенин мог ввести не обязательно персидское имя, а тюркское, армянское или грузинское — вообще ориентальное, «восточное». Кроме того, В.Е.Холшевников обоснованно напомнил, что близкое по звучанию восточное имя встречается в русской поэзии, в стихотворении В.А.Жуковского «Лалла Рук».

Даже Пери (смысл слова был поэту, надо думать, ясен) он представлял как бы реальной женщиной, и писал иногда это слово с прописной буквы, как имя собственное, так, как это нередко делалось в прошлом веке.

Целый ряд имен назвали различные исследователи и мемуаристы в качестве прообраза «дальней северянки». Среди них: Г.А.Бениславская, З.Н.Райх, С.А. Толстая, Н.Д.Вольпин и др. Но все эти предположения носят умозрительный характер, и в дальнейшем этой теме, видимо, суждено стать столь же вечной, как спор о прообразе «смуглой леди» сонетов В.Шекспира.

Представляется, что все имена цикла — поэтическая условность и за ними практически не стоят реальные жизненные фигуры.

Такими же условными фигурами являются Гассан, чайханщик и меняла (кстати, это слово в одном из списков стихотворения Есенин тоже написал с прописной буквы, как имя собственное) и другие персонажи этих стихов.

Поэт любил этот цикл, дорожил им, неоднократно выступал с чтением входивших в него стихотворений. Рассказывая об одном из таких выступлений, В.Ф.Наседкин пишет: «Потом читал „Персидские мотивы“. Эти стихи произвели огромное впечатление» (Восп., 2, 304).

Характерные сведения о чтении Есениным этих стихов приводит А.К.Воронский в статье «Об отошедшем», открывавшей Собр. ст.: «В Баку за несколько месяцев до своей смерти <вероятнее всего, это было 17 или 18 апреля 1925 г.> на дружеской вечеринке Есенин читал персидские стихи. Среди других их слушал тюркский собиратель и исполнитель народных песен старик Джабар. У него было иссеченное морщинами-шрамами лицо, он пел таким высоким голосом, что прижимал к щеке ладонь левой руки, а песни его были древни, как горы Кавказа, фатальны и безотрадны своей восточной тоской и печалью. Он ни слова не знал по-русски. Он спокойно и бесстрастно смотрел на поэта и только шевелил в ритм стиха сухими губами. Когда Есенин окончил чтение, Джабар поднялся и сказал по-тюркски, как отец говорит сыну: „Я — старик. Тридцать пять лет я собираю и пою песни моего народа. Я поклоняюсь пророку, но больше пророка я поклоняюсь поэту: он открывает всегда новое, неведомое и недоступное пока многим. Я не понимаю, что ты читал нам, но я почувствовал и узнал, что ты большой, очень большой поэт. Прими от старика-поэта преклонение перед высоким даром твоим“» (Собр. ст., I, XIV–XV).

Однако далеко не все современники приняли эти стихи поэта. Известен ядовито-иронический отзыв Н.А.Клюева. Когда в один из последних дней своей жизни Есенин встретился с ним и читал ему свои последние стихи, в том числе, естественно, и «Персидские мотивы», Н.А.Клюев так отозвался о них: «Я думаю, Сереженька, что, если бы эти стихи собрать в одну книжечку, они стали бы настольным чтением для всех девушек и нежных юношей, живущих в России» (Восп., 2, 350).

Также неоднозначно оценивались эти стихи и в критике. А.К.Воронский отнес этот цикл к тем стихам Есенина, которые «получили широкое распространение и заучиваются наизусть» (Прож., 1925, № 5, 15 марта, с. 24). Из стихов, публиковавшихся в «Красной нови», выделил первые стихи цикла Д.А.Горбов (см. журн. «Книгоноша», М., 1925, № 14, 16 апреля, с. 5). Высоко оценил цикл В.А.Красильников: «Насыщенность восточными пейзажами, напевная музыкальность и четкая, чеканная форма пятистиший делают «Персидские мотивы» Есенина интереснейшей книгой. Персия с ее чайханами, чадрами, розами и любовной лирикой, как живая, вС.А. Т перед читателем, слыштся и ощущается» (журн. «Книгоноша», М., 1925, № 16/17, 1 сентября, с. 76). Наряду с этими появлялись и отклики совсем иного характера. Какой-то безымянный рецензент, например, писал: «Лирические стихи Есенина читать бы вообще не следовало, — ничего в них ни интересного, ни поучительного никогда не бывает. Содержание вечно одно и то же, мотив вечно один и тот же, и герои этих песен „девушка в белом“ и „собаки-почтальоны“ вечно одни и те же с „вечной любовью“… Писать его очень тянет, и он пишет персидскую любовную чепуху о черных глазах и о белых девушках, вечно на один и тот же мотив „Шаганэ ты моя, Шаганэ!“» (газ. «На вахте», М., 1925, 24 сентября, № 218). Рецензия вклеена в тетрадь, где Есенин собирал отзывы о своих книгах, и отмечена яркой карандашной пометой (ГЛМ).

«Улеглась моя былая рана…» (с. 248). — Газ. «Трудовой Батум», 1924, 10 декабря, № 280; Кр. новь., 1925, № 2, февраль, с. 138; Перс. мот.

В наб. экз. отсутствует. Печатается по Собр. ст. с исправлением в ст. 17 по автографу (РГАЛИ) и всем трем публикациям («Ну, а этой за движенья стана» вместо «Ну, а этой за движенье стана»).

Автограф — РГАЛИ, без подписи и даты, парный к автографу «Я спросил сегодня у менялы…», который был вторым в единой рукописи и под которым стоит подпись и дата, общая для обоих стихотворений, — 1924. На автографах также помета Г.А.Бениславской — «осень 1924 г.». В ГЛМ — список неустановленной рукой с правкой автора и И.В.Евдокимова (выполнены рукой его жены), также без даты. Там же парный к нему список «Я спросил сегодня у менялы…». Оба списка, вероятно, служили оригиналом для Собр. ст.

Судя по письмам к Г.А.Бениславской и А.А.Берзинь от 20, 21 и 29 октября, в которых Есенин сообщает об отправке первых стихотворений цикла и спрашивает мнение о них, это и следующее стихотворения были закончены в эти дни. В Собр. ст. датировано 1924 г. В.И.Болдовкин подтверждает, что Есенин читал это стихотворение в дни своего пребывания в Баку, в сентябре-октябре 1924 г. (см. газ. «Молодежный курьер», Рязань, 1991, 26 декабря, № 76; спец. вып. «Тропа к Есенину»).

Хороссан (Хоросан) — провинция на северо-востоке Персии (Ирана).

«Я спросил сегодня у менялы…» (с. 250). — Газ. «Трудовой Батум», 1924, 10 декабря, № 280; Кр. новь., 1925, № 2, февраль, с. 139; Перс. мот.

В наб. экз. отсутствует. В Собр. ст. напечатано в редакции, отличающейся от печатных источников, вырезки из которых могли были быть вложены в наб. экз. Так, например, ст. 10 напечатана в редакции «В сердце робость глубже притая» (в Кр. нови и Перс. мот. — «В сердце радость глубже притая»). Редактор Собр. ст. И.В.Евдокимов располагал экз. Перс. мот. с поправками автора, где, в частности, данная строка была выправлена именно так (см. Собр. ст., 4, 369; местонахождение экземпляра неизвестно). Из сказанного ясно, что в тексте Собр. ст. были реализованы пожелания автора. Учитывая это, стихотворение печатается по Собр. ст.

Автограф — РГАЛИ, парный к «Улеглась моя былая рана…» (см. выше), С.А. Торской датой — 1924. В ГЛМ — список неустановленной рукой с пометами автора (более ясное написание неразборчиво написанных слов, выправлено написание слова «меняла» с прописной буквы и т. п.) и поправками И.В.Евдокимова (повторение авторских исправлений в Перс. мот., непосредственно внесены рукой жены И.В.Евдокимова), парный к списку «Улеглась моя былая рана…». Оба списка не датированы, вероятно, служили оригиналом для наб. экз.

В Собр. ст. датировано 1924 г. Стихотворение было отослано Есениным в Москву из Тифлиса 20 или 21 октября 1924 г. (см. прим. к «Улеглась моя былая рана…»). Н.К.Вержбицкий, рассказывая о пребывании Есенина в Тифлисе осенью 1924 г., свидетельствует: «Как-то вечером, за ужином, Есенин прочел нам свое первое стихотворение из будущего цикла «Персидские мотивы»: „Я спросил сегодня у менялы…“» (Восп., 2, 222).