Мертвый час - Валерий Введенский

Сашенька украдкой наблюдала за Ниной. Девица сидела неподвижно, уставившись в одну точку, лишь покусывание губ выдавало ее нервическое состояние.

Из стенографического отчета, опубликованного на следующий день в газете «Время»:

Свидетель Тоннер: Полковник Навроцкий пришел в ярость. Мошенничество – да разве такое возможно для русского офицера?

Я деликатно заметил, что мошенничество тут меньшее из бед. А вот хладнокровное убийство офицерами дворянина – это нечто неслыханное! Навроцкий накинулся на меня, будто это я виновник бед, обрушившихся на вверенный ему полк. Кричал, что я предвзят, что являюсь агентом всеми презираемого ведомства, и поэтому должен немедленно убраться с глаз долой.

Так я и сделал – отправился к городничему и вместе с ним и чиновником Хоменко устроил обыск на квартире Волобуева. Пузырек синего стекла с тщательно завернутым замшей горлышком мы нашли на подоконнике. В нем обнаружили мышьяк. По наклейке без труда нашли аптеку, в которой тот был куплен. Однако фармацевт заверил, что приобрел его не Волобуев, а какой-то неизвестный приезжий купец, долго выспрашивавший лучшее средство от крыс.

Аптекарю я не поверил. Слишком уж стар. Тогда, в свои сорок пять, искренне считал, что после семидесяти с памятью у людей беда.

С найденной склянкой мы вернулись в полк, где я потребовал допросить Четыркина и Волобуева.

Когда Глебу Тимофеевичу сообщили о признательных показаниях Мызникова, он бросился на колени и стал умолять о снисхождении. Навроцкий с брезгливостью на лице велел ему подняться, налил рюмку коньяка и предложил рассказать все как на духу. Однако Четыркин лишь повторил рассказ Мызникова про подделку векселя и разговор в ресторации. События после ужина он не помнил, так как тоже сильно набрался. Как и Мызников, Четыркин в убийстве Зятюшкова подозревал Волобуева, однако тоже не имел тому доказательств.

И вот наконец пред нами предстал граф. Все отрицал, пока Навроцкий не оборвал его:

– Хватит вилять, майор. Нам все известно.

Волобуев грязно выругался на своих подельников, а потом свалил вину на них, заявив, что до встречи в ресторации знать не знал о подделке векселя. Де, Четыркин с Мызниковым купили бумагу без его ведома, а что пририсован нолик, Волобуев даже не догадывался. Впрочем, это не снимает с него вины – как старший по званию, майор готов нести ответственность за их проступок. Он тотчас напишет старшему брату и попросит одолжить ему восемнадцать тысяч, чтобы оплатить долг наследникам Зятюшкова.

Навроцкий со слезами на глазах обнял майора. Я же достал из саквояжа склянку, найденную в квартире у Волобуева. Граф разве что не рассмеялся. Заявил, что окно, на котором ее нашли, закрывается лишь на зиму и любой прохожий мог ее там оставить.

Когда Волобуева увели, Навроцкий, многозначительно играя желваками, спросил у городничего:

– Другие подозреваемые имеются?

Тот подобострастно ответил, что, да, слуга господина Зятюшкова, вот только еще не признался, шельмец.

– Так почему штаны протираете? Идите и выбейте признание, – велел полковник городничему.

Тот многозначительно кивнул на меня.

– А с господином Тоннером я переговорю. Наедине, – добавил зловеще Навроцкий.

Вигилянский и Хоменко покинули кабинет вслед за Цехмистренко.

Мы остались вдвоем. Я с удовольствием опустил бы следующую сцену, однако, увы, полковник Навроцкий имел глупость ею бахвалиться. И его бравада обернулась трагедией.

Вот что заявил Навроцкий:

– Растрата офицерами казенных денег, покупка ими в нарушение всех правил векселя и его подделка – несмываемый позор для полка. И для его командира.

– Ваши офицеры обвиняются не только в подделке векселя, но и в убийстве, – напомнил я.

– Они сие отрицают. И у них есть алиби. Мызников с Четыркиным на ногах в тот вечер не стояли, денщики с трудом доволокли их из ресторана. А граф провел ночь с любовницей.

– Согласен. Никто из офицеров яд в кувшин не кидал. Волобуев подкупил слугу Зятюшкова, тот и совершил убийство. Через денек-другой он признается.

– Вот и отлично. Я рад, что вы поняли: я не позволю пачкать честь полка. Обещаю, граф и его товарищи будут строго наказаны. Выгоню их со службы.

– Нет, полковник, ни убийцу, ни заказчиков я покрывать не стану.

– Заказчиков? Вы не сможете это доказать! Что стоят слова какого-то холопа против слов драгунских офицеров?

– Докажу.

– Не советую!

– Не советую мне угрожать, полковник.

– Разве это угрозы? Всего лишь предупреждение. А вот еще одно: говорят, по дороге на Полтаву опять завелись разбойники. Против них даже граф Бенкенштадт бессилен. Все! Свободны, Тоннер. Честь имею!

Угрозы я слышал не раз. Но никогда против правды не шел. Если бы обнаружил улики, свидетельствующие против Волобуева и его сотоварищей, скрывать бы их не стал. Однако дальнейшее расследование доказало полную непричастность офицеров к убийству.

В расстроенных чувствах я вернулся в гостиницу, где меня с нетерпением ожидал коридорный. Он вспомнил нечто любопытное. И его показания перевернули ход расследования.

Помните купца Кнестяпина, который, как только Зятюшков направился в ресторацию, послал коридорного за вином? В гостинице Тит Мартынович Кнестяпин поселился за пару дней до приезда коннозаводчика. Причем сперва снял злосчастный лучший номер. Но, прожив в нем лишь сутки, неожиданно попросил перевести его в номер попроще, мол, поиздержался. А вот выехал Кнестяпин из гостиницы за несколько часов до обнаружения трупа! Я попросил коридорного описать Тит Мартыновича. Точь-в-точь купец, что приобрел мышьяк у аптекаря.

Не мешкая, я отправил чиновника Хоменко обойти местных слесарей, узнать, не заказывал ли Кнестяпин дубликат ключа? А городничему Цехмистренко поручил срочно разыскать столяров Богдана и Степана, с которыми пьянствовал Варфоломей. Так уж ли случайно он с ними столкнулся? Оказалось, нет. С уроком напоить Варфоломея вусмерть их нанял некий купец, описание которого опять же совпало с описанием Кнестяпина.

Через пару часов вернулся Хоменко, притащив за собой в дом городничего слесаря Семиряшко, который по заказу Кнестяпина изготовил дубликат ключа.

После выяснения этих обстоятельств сомнений в вине купца у меня не осталось, о чем я и поспешил сообщить Навроцкому. Полковник похлопал меня по плечу и обозвал молодцом. Попытки его убедить, что к озвученным выводам я пришел вовсе не из-за его угроз, успеха не имели.

Насколько мне известно, граф Волобуев сдержал слово и покрыл растрату, после чего был уволен по третьему пункту[156].

– Да, так и было, – подтвердил со скамьи подсудимых Волобуев.

Из стенографического отчета, опубликованного на следующий день в газете «Время»:

Свидетель Тоннер: Капитан Четыркин и поручик Мызников также были уволены со службы без прошения, их признательные показания Навроцкий уничтожил.

Интуиция подсказывала мне: следы Кнестяпина исчезнут на ближайшей яме[157]. Я не ошибся. Ямщик Загоруйко, разысканный после месячных поисков, рассказал, что купец Кнестяпин нанял его в Чернигове для поездки в Киев через Прилуки. Прибыв в сей городишко, Тит Мартынович поселился в гостинице, определив Загоруйко на постоялый двор. Пить строго-настрого запретил, приказал быть готовым к отъезду в Киев в любую минуту. На третий день вечером Кнестяпин заявился на постоялый двор и велел подать бричку завтра в шесть утра. Он вышел из гостиницы в означенное время, но, прежде чем покинуть город, приказал заехать на минутку к приятелю. Однако в дом к нему почему-то не вошел – пройдя сквозь палисадник к окну, что-то поставил на подоконник и вернулся. Приехав в Киев, Тит Мартынович щедро рассчитался с Загоруйко, и больше ямщик его не видел.

В адресных столах Киева и Чернигова я выяснил, что купец второй гильдии Кнестяпин ни по какому из адресов в означенных городах не прописывался. На запрос по месту жительства в Тамбовскую губернию был получен ответ: купец Кнестяпин с год назад утерял паспорт, в сентябре сорок пятого года никуда не выезжал из-за тяжелой болезни.

Во все уголки империи был разослан словесный портрет убийцы: возраст – сорок лет, тип лица европейский, рост средний, волосы длинные темные, борода окладистая, рыжая, лоб широкий, густые сросшиеся брови, глаза овальные, серые. Но, сами понимаете, под такое описание подходит каждый третий, поиски не дали результата.

Через полгода после этих событий ко мне на прием в Петербурге явился некто Сергей Евстафиевич Пузанков, брянский помещик. Выглядел настолько паршиво, что с ходу предложил ему лечь в больницу, без всяких обследований определив пневмонию. Сергей Евстафиевич наотрез отказался, заявив, что лечиться у меня не собирается, а явился добиться правды и покаяния. Оказалось, старшая его дочь была замужем за Затюшковым. Помните, я упоминал, что по дороге в Прилуки коннозаводчик завез супругу в поместье родителей? Там несчастная Нина Зятюшкова и узнала о гибели мужа. От горя у нее случился выкидыш, осложнившийся кровотечением. Местный коновал оказался бессилен, она умерла. Следом за любимой дочкой последовала ее мать – не выдержало сердце. Сергей Евстафиевич несколько раз ездил в Прилуки, беседовал с городничим Цехмистренко и полковником Навроцким, встречался с офицерами полка. Вероятно, кто-то из них знал об угрозах, высказанных мне, и сделал предположение, что я, испугавшись, снял обвинения с Волобуева, подсунув полиции для безуспешного розыска вымышленного купца. И Пузанков в это поверил! Он кричал, умолял, грозил, плакал. Видя его невротическое состояние и учитывая пневмонию, которую он подцепил по дороге, я умолял его сперва подлечиться, а потом встретиться вновь и переговорить обстоятельно. Но мои усилия были тщетными. Не добившись от меня признаний в подлоге, он ушел, бросив мне даггеротип, сделанный на свадьбе Зятюшкова: