Обитель теней - Питер Страуб

– Лейтенант Найтингейл? – полувопросительно произнес маг. – Известный также по прозвищу Коллектор?

– Я знаю, юге вы, – заявил я.

– Может, и знаете. Вы оперировали солдата Уошфорда?

– Ну, я бы не назвал то, что я сделал, операцией.

– Другой врач, ваш коллега, отказался заниматься им из-за цвета его кожи, и тогда вызвались вы. Я правильно говорю?

Его манера разговора резко отличалась от деревенского выговора остальных, как, впрочем, и внешний вид. Безусловно, он был горожанином до мозга костей, откуда-нибудь из Чикаго.

На его вопрос я ответил кивком.

– Расскажите, как вы спасли Уошфорда. – В голосе его послышались стальные нотки. – Как именно это у вас получилось?

В ответ я лишь продемонстрировал свои ладони. Немного помолчав, сказал:

– Вы и ваши люди не спускали с меня глаз, с тех пор как это произошло. Что ж, я к вашим услугам. Говорите, что вам от меня нужно.

– Вы никогда не слышали об Ордене? И ничего не знаете о Книге, так?

– Все, что мне известно, перед вами. – Я снова вытянул вперед свои ладони.

– Подождите минутку, – сказал он.

Он исчез за дверью, но спустя мгновение вернулся и кивком пригласил следовать за ним. Что я и сделал. Вот так я в первый раз вступил в Обитель Теней, в невидимый, неосязаемый мир, который окружал меня со всех сторон с того момента, как я оказался в Старом Свете.

В дверях капрал вдруг одарил меня профессионально-ослепительной улыбкой – именно так улыбаются фокусники, прежде чем вытянуть туза пик из уха зрителя.

За дверью был небольшой тамбур, потом еще одна дверь, ведущая, как я думал, в другую комнату. Ничего подобного – переступив порог, я очутился посреди залитого солнцем горчичного поля. И дом, куда меня ввели, и вообще Сен-Назер больше не существовали: было лишь поле, вокруг пологие холмы и под ногами сплошной ковер из ярко-желтых цветков горчицы.

И еще передо мной стояло высокое резное деревянное кресло с подлокотниками в виде совиных голов и ножками, заканчивающимися птичьими когтями. В кресле сидел красивый мулат, моложе меня, с правильными, изящными чертами лица. Он походил на короля, а его кресло – на трон. Возник он вместе с креслом из ниоткуда, я даже не заметил, в какой момент это произошло. На нем тоже была поношенная военная форма, но без каких-либо знаков различия. Незнакомец, вызволивший меня из трущоб Сен-Назера и неизвестно откуда появившийся сам, смотрел на меня доброжелательно, внимательно и в то же время испытующе. Я прямо-таки физически ощущал исходящую от него силу и вдруг увидел его ауру, точнее, он мне ее показал. Я едва не ослеп: над головой его вздымались высоко и тут же опадали насыщенные всеми цветами радуги сполохи, и были они ярче горчичных цветков, ярче северного сияния. Меня охватило непреодолимое желание преклонить перед ним колени: я понял, кто он такой и чем для меня станет эта встреча. Мне было двадцать семь, а ему, наверное, девятнадцать-двадцать, но это был властелин, повелитель теней, владыка всех магов, знаменитый Кошачий король. То был мой Ответ на все вопросы.

Все остальные же – те, кто следил за мной и кто привел меня к нему, – были лишь его слугами.

– Добро пожаловать в Орден, – произнес он. – Меня зовут Спекл Джон.

– А меня… – начал было я, но он остановил меня жестом, от которого все вокруг заиграло ослепительной цветовой гаммой.

– Чарльз Найтингейл, он же Уильям Вандури, он же доктор Коллектор. Но теперь все это в прошлом. У вас будет новое имя – имя, данное вам Орденом. Отныне вы – Коулмен Коллинз, сначала только для нас, но, когда война кончится, имя это сможет узнать весь мир.

Не понимаю откуда, но я уже знал, что имя это принадлежало умершему магу-негру. Может, я где-нибудь и слышал это имя раньше, однако вряд ли. И тем не менее я его знал, как и то, что имя это принадлежало великому человеку, а значит, мне еще нужно было заслужить его. Имя Коулмена Коллинза я принял безоговорочно, всем сердцем, а то, что носил с рождения, стало для меня всего лишь маскировкой.

– Какие у вас планы в отношении меня? – задал я вопрос.

Он рассмеялся:

– Планы? Весьма простые: я намерен стать вашим наставником, работать вместе с вами. Вы, Коулмен Коллинз, сами себя пока еще не знаете, я же сочту за честь помочь вам встать на предназначенную самой судьбой стезю. Ведь вы, наверное, самый талантливый самородок, открытый Орденом, точнее, открывший себя сам за последний десяток лет, а может быть, и больше.

– Что я должен делать? – спросил я.

– На ночь вы останетесь здесь. Да, здесь, – повторил он, – на всю ночь. И если скажут вам: "Добро пожаловать!" – не беспокойтесь, скоро вы узнаете, что это означает. Так вот, если вам это скажут, то через некоторое время вы сможете повторить то, что сделали с мистером Уошфордом, в любой момент, когда вам только заблагорассудится. – Он снова рассмеялся, и его удивительный голос разнесся над горчичным полем словно охотничий рожок. – Впрочем, заниматься этим каждый день я вам, безусловно, не рекомендую.

– А что будет после того, как эта ночь окончится?

– Тогда начнутся наши с вами занятия, а с ними – ваша новая жизнь, мистер Коллинз.

Он поднялся с трона, и солнечный свет померк, сменившись полной темнотой. Лишь силуэт Спекла Джона вырисовывался на фоне звездного неба; черты его лица были уже неразличимы.

– Ночью вы здесь, доктор, будете в безопасности, чего нельзя сказать о пребывании в нашем районе Сен-Назера.

Ну а завтра мы с вами начнем.

И он исчез, будто растворился во мраке. Я подался вперед, вытянув руку, но пальцы нащупали лишь спинку его кресла.

Ночь выглядела огромным, бездонным океаном. Стояла полная тишина, иногда нарушаемая стрекотом сверчка. Звезды казались огромными, и мне подумалось, что я смотрю на них новыми глазами, которые мне подарил Спекл Джон.

Так я и стоял в горчичном поле посреди ночи – по-моему, это была и в самом деле ночь, иллюзией же оказалось светившее во время нашей встречи солнце. Спекл Джон говорил, что на другой день я вернусь в Сен-Назер к своей, а также нашей с ним работе… Кресло его осталось, и лишь благоговейный страх не позволял мне на него присесть, хотя желание такое у меня и промелькнуло. Уже тогда я жаждал своего собственного кресла: ведь я отлично понимал, что оно означает.

Я вытянулся на горчице – постели не очень-то удобной.

Его слова: "И если скажут вам: "Добро пожаловать!"" – не давали мне покоя, мелькнула даже мысль, что я стал жертвой грандиозной мистификации и что этот негр бросил меня черт знает где неизвестно с какой целью. Меня, однако, не покидало ощущение его незримого присутствия. Кроме того, он ведь с такой настойчивостью разыскивал меня, и наконец, он мог запросто появляться и исчезать, превращать день в ночь и ночь в день! Интересно, кто же мне должен сказать "Добро пожаловать"?

Бывает, и в чрезмерно возбужденном состоянии человека одолевает сон; именно это и произошло со мной. Сначала я задремал, а вскоре погрузился в глубокий сон.

Разбудил меня лис, вернее, его острый мускусный запах и шумное, прерывистое дыхание. Открыв глаза, я увидел морду зверя всего в футе от собственного лица и тут же отпрянул в страхе, что он мне что-нибудь откусит.

– Мистер Коллинз, – сказал вдруг лис, и – надо же! – я его понял.

– А? – ответил я то ли вслух, то ли мысленно.

– Не нужно меня бояться.

– Я не боюсь.

– Теперь вы в Ордене.

– Теперь я в Ордене, – отозвался я эхом.

– Орден – ваш отец и ваша мать.

– Так оно и есть.

– И больше у вас нет никаких привязанностей.

– Никаких.

– Добро пожаловать в Орден!

Лис затрусил прочь, а я остался недоумевать: зверь ли со мною разговаривал или же человек в облике зверя. Размышляя, я пролежал в горчице довольно долго, уставившись в угольно-черное, беззвездное теперь небо. Внезапно мне пришло на ум, что стоит только захотеть, и я смогу воспарить над землей, однако я не отважился нарушить покой ночи и свой собственный: того, что я уже увидел, для начала было более чем достаточно.

Тут послышалось хлопанье громадных крыльев, и невидимая, но, очевидно, гигантская птица уселась в нескольких футах от меня. Мне показалось (и я считаю так до сих пор), что птицу эту я знал и раньше. Меня опять обуял страх, и тут птица заговорила. Я снова все прекрасно понимал.

– Коллинз, – позвала она меня.

– Да?

– Внутри тебя есть иные миры?

– Внутри меня есть иные миры.

– Стремишься ли ты к владычеству?

– Я стремлюсь к владычеству.

И это было правдой: я действительно хотел овладеть своею внутренней силой и сделать так, чтобы о ней узнал этот внешний, такой тоскливый, скучный мир.

– Знание есть сокровище, и это сокровище – само по себе владычество.

Я, кажется, пробормотал: "…знание.., сокровище.., владычество…"

– Теперь, Коллинз, познай историю своего сокровища.

Перед глазами у меня как будто замелькали кадры кинофильма. Вот я, ребенком, сижу на коленях у отца в бостонском "Восточном театре Воэна" (здание театра снесли, когда я был подростком), а на сцене выступает темнокожий артист с механической птицей, которая напевает песенки по заказу зрителей. "Птичка в золоченой клетке", – выкрикивает название очередной песенки отец, и все хохочут, а механическая птица заливается мелодичной трелью. Помнится, эта приторно-сладкая мелодия восхитила меня не меньше, чем аляповато-вычурные украшения театра. "Знаешь, как его зовут? – спросил меня отец, показывая на сцену. – Ужасно смешно: