Избранница - Стефани Лоуренс

Экипаж повернул, не доезжая до Грин-стрит, въехал в узкую улочку, сжатую с двух сторон, высокими заборами, и вскоре остановился.

Тристан вышел и о чем-то быстро переговорил с кучером. Потом подал Леоноре руку и, как только она оказалась на тротуаре, быстро провел в сад через высокие железные ворота. Экипаж поехал прочь, и Леонора с недоумением спросила:

— Где мы?

Он прикрыл за собой створку ворот и кивнул в сторону большого темного дома, смутно видневшегося за кустами.

— Это мой сад. Мы минуем парадный вход, чтобы избежать ненужных объяснений.

— А как же ваш кучер?

— А что кучер?

Она хмыкнула и пошла вперед по тропинке между кустов. Тропинка превратилась в дорожку, достаточно широкую для двоих, и теперь они шагали рядом мимо цветочных клумб, вдоль фасада, пока не дошли до той замечательной гостиной, где ее принимали тетушки Тристана. Французские окна были заперты, и когда Трентем остановился подле одного из них, Леонора посмотрела на него с недоумением. Самоуверенно улыбаясь, он положил ладонь на раму в том месте, где был замок, и как-то очень резко толкнул створки. Они распахнулись почти бесшумно.

— Однако, — пробормотала Леонора.

— Тсс! — Трентем приложил палец к губам, и они вошли во тьму комнаты.

Поднялись по ступеням в коридор и дошли до прихожей, освещенной золотистым светом. Убедившись, что ни дворецкого, ни лакея не видно, Трентем увлек девушку в следующий коридор, который быстро привел их к двери. Тристан распахнул ее и пропустил Леонору в комнату. Потом закрыл дверь и прошел к окну. Прежде чем он задернул тяжелые портьеры, она успела рассмотреть, как таинственно блестит в лунном свете полированная поверхность письменного стола. И тяжелый стул за ним. Вдоль стен выстроились шкафы, тумба с ящичками для картотеки и еще стулья.

Портьеры плавно скользнули на кольцах, и комната погрузилась в полную темноту. Потом появился маленький огонек, осветивший спокойное и сосредоточенное лицо Тристана. Он зажег фитиль лампы и водрузил на место стекло.

Когда комната наполнилась теплым светом, он снял с Леоноры подбитое мехом пальто и указал девушке на кресла у камина. Было видно, что под одним из поленьев еще тлеют угли. Трентем быстро раздул их, и скоро пламя весело пылало, наполняя комнату теплом.

— Я выпью бренди. Вам налить что-нибудь? — спросил он.

Леонора смотрела, как он идет к небольшому буфету резного дерева. Вряд ли здесь, в этой мужской комнате, есть шерри, подумала она и сказала:

— Я тоже буду бренди.

Лорд быстро взглянул на гостью, явно удивленный, но возражать не стал. Налил два бокала. Леонора приняла свой в обе ладони. Трентем устроился в кресле, вытянул ноги, отпил глоток и устремил на Леонору вопрошающий взор.

— Так что случилось?

Девушка осторожно поставила бокал на маленький столик рядом с креслом и язвительно сказала:

— Случилось то, что я узнала: вам необходимо жениться к июлю месяцу.

— И что? — Он смотрел на нее так же спокойно и продолжал маленькими глотками тянуть бренди.

— Как что? Вы обязаны жениться к определенному сроку по условиям завещания. Иначе потеряете деньги. Разве это неправда?

— Правда. Я потеряю деньги, но сохраню недвижимость и титул.

— И поэтому вы вынуждены жениться! — Леоноре не хватало воздуха — она с трудом перевела дыхание. — Вы женитесь не по доброй воле, а по необходимости. И тут я пришлась кстати. Вы решили, что я вполне сгожусь на эту роль. Наконец-то я все поняла!

Повисло молчание. И за какую-то секунду все изменилось: исчез джентльмен с бокалом бренди. Рядом сидел человек — или волк? — от которого исходила опасность. Она с ужасом смотрела на его бокал: стекло вдруг показа|лось очень хрупким в его напряженных пальцах.

— Нет, — голос его прозвучал мрачно, — вы все поняли неправильно.

Леонора с трудом перевела дыхание и нервно сглотнула. И все же ей удалось удержать голос — он звучал по-прежнему высокомерно и недоверчиво:

— Тогда как же обстоит дело?

Напряжение все росло. Глядя в глаза Тристана, Леонора поняла, что невозможно усомниться в его искренности. Он же все смотрел, словно пытаясь проникнуть в глубину ее голубых очей, чтобы она услышала и поверила.

— Я действительно вынужден жениться для того, чтобы сохранить деньги в семье. Лично мне глубоко безразлична сумма дохода, но без этих средств будет невозможно поддерживать привычный уровень жизни для четырнадцати женщин, которые целиком зависят только от меня.

Тем не менее я никогда не позволял и не позволю чтобы кто-то вмешивался в мою жизнь и вынуждал меня к принятию решений: ни моему дяде, ни матронам из высшего света, которые жаждут пристроить своих дочек. Я никому не позволю выбирать для меня жену…

Он помедлил, затем продолжал все так же неторопливо, словно слова давались с трудом:

— Конец июня еще не скоро, и я не видел причин торопиться. Жениться можно за неделю; найти девушку, подписать контракт, постоять у алтаря. Поэтому я все откладывал выбор. А потом я встретил вас. И необходимость выбирать отпала. Не важно, что и когда я должен сделать. Важно то, что я наконец нашел вас. Вы — женщина, которую я хочу. И на которой я женюсь.

Они сидели, разделенные пространством в несколько футов. Но Леоноре вдруг стало трудно дышать: что-то росло, какая-то сила, ощутимая раньше, вырвалась из-под контроля, и не было смысла сдерживаться и чего-то ждать…

Она не заметила, как вскочила на ноги. Тела их столкнулись, словно брошенные навстречу друг другу порывом урагана.

— Теперь ты понимаешь? — Он все еще смотрел на нее тем же напряженным взглядом.

— Но почему я? — Она смотрела на него снизу вверх жадно, словно желая прочесть ответ в глазах или в неподвижном почти суровом лице. — Почему ты хочешь жениться именно на мне? Почему я… единственная? Он молчал так долго, что Леонора уже не надеялась получить хоть какой-то ответ. Потом сказал:

— Догадайся.

Теперь пришел ее черед думать и молчать. Леонора облизала вдруг пересохшие губы и прошептала:

— Я не могу… я… не смею.

Глава 14

Тристан настоял на том, чтобы проводить ее домой. Леонора была благодарна за это, И за то, что он не стал настаивать на близости, понимая, что ей надо прийти в себя после разговора, обдумать сказанное. Обдумать все, что она узнала — не только о нем, но и о себе.

Любовь. Трентем не произнес этого вслух, но все же, все же… Она не могла ошибиться. То, что вспыхнуло между ними и разгоралось как пламя на ветру, было больше, чем вожделение, больше, чем плотская страсть. Это чувство было во сто крат сильнее и прекраснее.

Любовь все меняет. Теперь от ее решения зависит не только ее собственное счастье и судьба — зависит и будущее Тристана. И отказ стал бы доказательством ее трусости. Почему-то именно это слово пришло на ум. Она больше не имеет права бояться. Нужно найти в себе силы и вытащить на свет божий те причины, которые до сих пор удерживали ее от замужества.