Эхо вины - Шарлотта Линк

«Сейчас мы разберемся с нашим прошлым, моим и Натана, и нам станет легче», – подумала женщина.

Когда они проезжали Карлайл, она не выдержала:

– Натан, что случилось? Ты молчишь всю дорогу, будто воды в рот набрал. Это из-за меня? Может, я чем-то тебя обидела?

Натан повернулся к ней.

– Нет, ты тут ни при чем, – ответил он.

– Тогда в чем дело? Я понимаю, что возвращаться в Норфолк тебе не хочется, но…

Натан ответил не сразу. Он прибавил скорость, а потом быстро свернул на площадку для отдыха, о приближении которой давно возвещали дорожные знаки. Их машина остановилась около строения, где можно было оплатить заправку и купить разные мелочи.

– Мне необходимо выпить кофе, – сказал он, взял пару монет из автомобильного лотка и вышел из машины.

Пять минут спустя он вернулся с двумя большими пластиковыми стаканами кофе.

– Пойдем посидим где-нибудь, – предложил он, и Вирджинии внезапно показалось, что Натану уже невыносимо было сидеть в тесной машине, словно в клетке.

На счастье, дождя не было и холода тоже. Они сели за столик для пикника рядом с детской площадкой, держа перед собой горячие стаканы.

– Я молчал, потому что думал, – сообщил Натан.

У Вирджинии замерло сердце.

– О чем? – спросила она тихо.

Натан снисходительно посмотрел на нее:

– Понимаешь, очень непросто обрисовать тебе ту ситуацию, которая сложилась у меня в последние годы. Но ведь мы обещали друг другу быть полностью откровенными. Мне хотелось свести все воедино так, чтобы ты правильно поняла меня. Вирджиния внутренне напряглась. Она боялась, что Натан сейчас скажет: «Между нами все кончено». А ведь все только началось. Женщина подумала, что он готов разорвать отношения из-за Фредерика, из-за Ливии… Из-за всей массы проблем, что мешают им быть вместе.

– Так это правда, – спросила она, – что ты не опубликовал еще ни одной книги?

Натан кивнул:

– Это правда. Но правда также и в том, что я пишу уже много лет. Я пытаюсь писать.

– Что же у тебя не получается?

Он смотрел мимо нее на живую изгородь игровой площадки, тронутую первой осенней желтизной.

– Все. Или ничего. Ничего не получается.

– Тебе не хватает идей? Или у тебя не получается построить хороший сюжет?

Ей так хотелось показать, что она понимает его. Однако, что ни говори, никакого понятия о том, чем живут писатели, как они работают, какие проблемы сопровождают их творческий процесс, у нее не было.

– Скорее второе, – сказал он. – И это наверняка связано с моим старым образом жизни. Это была не жизнь, а тоска – убийственная, ограничивающая, парализующая тоска. Иногда мне казалось, что я просто задыхаюсь от такой жизни. Я садился за стол, включал компьютер и часами пялился в монитор, но ничего не приходило на ум. Кругом была пустота. Безжалостная, кошмарная пустота.

– Я понимаю тебя.

Слегка помедлив, Вирджиния коснулась его руки и нежно погладила ее. Она и в самом деле понимала описанное им состояние.

– Так что же тебя душило? Что именно парализовало?

Натан откинулся на спинку скамейки. Несмотря на загар, его лицо выглядело серым и измученным. Серым, как небо над ними, вялым, как умирающая листва, напитанная осенним дождем, которая тяжело висела на тонких ветках деревьев. Вирджиния привыкла видеть его сильным, энергичным, самоуверенным. Но сейчас она увидела Натана совершенно другим – страдающим, нерешительным… «Наверное, он хорошо научился скрывать эту сторону своего характера», – подумала Вирджиния и даже хотела сказать ему об этом, но вспомнила о том, как он обидчив, и промолчала. Она понимала, что ему будет неприятно услышать от нее подобные слова.

– С чего начать? – спросил он.

5

– Представь себе маленький германский городок, – начал Натан. – Крошечный до безобразия. Более провинциального и обывательского городка, наверное, и представить себе невозможно. Всякий знает каждого. Каждому небезразлично, что думают о нем другие. Каждому есть до тебя дело. Чисто ли подметен тротуар рядом с твоим домом? Давно ли постираны у тебя занавески? Вовремя ли подстрижена живая изгородь? Обыватели все видят, все оценивают. Если ветви кустов на твоем участке, не дай бог, слишком разрослись, то из-за этого даже могут созвать общественную комиссию…

К сожалению, я не преувеличиваю.

Мы с Ливией познакомились в университете. Сегодня я совершенно серьезно спрашиваю себя, с какой такой радости я влюбился в нее. Может быть, меня привлек ее спокойный, замкнутый характер. Мне было интересно, а что же стоит за этим внешним спокойствием? Много позже я понял, что ничегошеньки за ним не стоит. А может, мне не удалось найти в ней изюминку, кто его знает.

Как бы там ни было, мы поженились. Я работал в университетской многотиражке, регулярно публиковал статьи и заметки. Идея написать большую книгу – роман – постоянно преследовала меня. О чем он будет, я представлял пока слабо. Но я знал, что рано или поздно сделаю это. Я спросил Ливию, представляет ли она себе семейную жизнь с писателем? Она обрадовалась, поскольку мой вопрос заключал в себе скрытое предложение жениться, а что жить с писателем очень трудно, об этом, я уверен, в тот момент она и не задумывалась.

В выходные меня тянуло к морю. У меня не было яхты, но у родителей одного из моих приятелей была. И мы осваивали ее. Я открыл в себе страсть к морю, сдал экзамены на яхтенные права. Морские просторы неудержимо притягивали меня к себе. Наверное, уже тогда у меня возникла мысль совершить когда-нибудь кругосветное путешествие… Ливия не пришла в восторг от этой идеи. Я несколько раз брал ее на судно приятеля, но ходить по морю под парусом ее так и не вдохновило. Ливия всегда боялась большой воды.

Примерно два раза в месяц мы навещали ее родителей, моих будущих тестя с тещей. Они жили в том самом тошнотном крошечном городишке. Мне не очень-то хотелось ездить к ним, но поскольку это было нечасто, то я смирился с необходимостью совершать подобные визиты. К тому же мать Ливии отлично готовила. Это была довольно милая женщина, но над ней довлели каноны провинциальной жизни и ее деспотичный муж. Отец Ливии после инсульта, который хватил его давно, еще в относительно молодые годы, сидел в инвалидной коляске, и ему требовался постоянный уход. Он всецело зависел от милости своей жены, но тем не менее умудрялся отравлять ей жизнь – с утра и до самого вечера. Своими ядовитыми замечаниями и перепадами настроения он не раз доводил ее до слез. Тесть был до неприличия скуп, хотя получал неплохую пенсию. Например, он не позволял нанимать домработницу, в то время как его жена тоже была нездорова и тащила на себе все хозяйство, весь их громадный непрактичный дом. Зимой в комнатах стоял собачий холод, поскольку жадный старик не разрешал тратиться на починку отопления. Остатки тепла вытягивало сквозь щели в окнах, и, хотя старикану от этого тоже было не слишком-то сладко, он все-таки стоически терпел холод. К тому же ему нравилось, что и мы страдаем вместе с ним. Мне кажется, он ненавидел всех нас лишь потому, что мы не сидим в инвалидной коляске, как он, и можем нормально двигаться. И он считал своим долгом изводить нас и действовать нам на нервы.

Когда я закончил учебу, мы назначили дату свадьбы. Уже тогда я делал первые заметки для моего будущего романа и в то же время подрабатывал, где только можно. Я радовался, когда у меня появлялось время заниматься литературной работой. У меня были намечены уже несколько образов, ярких персонажей, оставалось только начать. Но я никак не мог нащупать верный путь, и заниматься творчеством было для меня и прекрасно, и мучительно одновременно.

Затем случилась катастрофа.

За три недели до нашей свадьбы умерла мать Ливии. Скоропостижно, в одночасье. Инфаркт. Об этом нам сообщил тесть. Он позвонил, и даже в такой момент в его голосе слышалось торжество, что первой умерла его супруга, что он, инвалид несчастный, все-таки пережил ее.

Естественно, Ливия тут же поехала к нему, чтобы ухаживать за ним. Без посторонней помощи он не мог сходить даже на горшок! Он не мог приготовить себе даже яичницы и якобы был не в состоянии достать себе йогурт из холодильника. Для каждой малейшей мелочи ему требовалась прислуга. С первой же секунды после приезда Ливия по уши погрязла в уходе за ним и была занята этим почти круглые сутки.

Перед нашей свадьбой мы с ней почти не виделись. Вскоре я приехал к ней и мы поженились. На регистрации брака в загсе присутствовали лишь двое соседей-свидетелей. Мы даже не могли отметить это событие в ресторане, поскольку Ливия тут же поспешила домой к своему деспотичному калеке.

Мне было ясно, что она не сможет быстро собраться и снова уехать со мной. Но я уповал на то, что мы подберем для ее отца подходящий дом для престарелых, отправим его туда, а его лачугу продадим или будем сдавать жильцам. Да, Ливия звонила в несколько богаделен, заказывала оттуда рекламные проспекты и даже посетила одну из них лично… Однако довести дело до конца она так и не решилась. Все планы зависли и застопорились, и вскоре она поведала мне, что папа не хочет покидать собственный дом, не хочет, чтобы за ним ухаживали чужие люди. Она сказала, что не может принудить отца делать то, чего он не желает и чему активно сопротивляется.