Обольщение Евы Фольк - Дэвид Бейкер

Андреас быстро откусил хлеб. Они несколько секунд ели в тишине, которую первым нарушил Эрхарт.

— Эти партизаны не просто взрывают поезда и убивают во сне наших солдат. Они не просто насилуют жен наших офицеров и убивают их детей. Они извращают само понятие войны. Однажды я нашел в лесу в нашем тылу обезображенные тела двух своих подчиненных. Они были голыми и висели вниз головой с перерезанным горлом. Каждому в рот засунули его отрезанные гениталии, а на дереве была прибита табличка с надписью «Немецкие свиньи». — Эрхарт раскурил еще одну сигарету. Андреас заметил, что руки офицера дрожат. — Главная угроза партизанского террора заключается в том, что война превращается в бессмысленную бойню. Во избежание этого я, как, наверное, и вы, требую от своих подчиненных придерживаться каждой буквы Гаагских правил. Без подобных ограничителей война превращается в беспредел, угрожающий уничтожением самой цивилизации. — Эрхарт, глубоко затянувшись сигаретой, выпустил облако дыма. — Но возьмем для сравнения так называемую директиву Сталина, в которой он приказывает своим партизанам, переодевшись в немецкую униформу, сжигать собственные деревни и убивать своих же соотечественников. Этот обман разжег по отношению к нам ненависть. Как видите, Советы не боятся бессмысленной бойни. У них просто нет совести. Если они так поступают с собственным народом, то представьте себе, как они поступят с нами. — Эрхарт допил свой кофе. — Впрочем, мастера обманывать — не только Советы. — Он внимательно посмотрел на Андреаса, тщательно взвешивая каждое слово. — Вы согласны, Бауэр, что мы, немцы, с легкостью даем абсолютную власть тому правительству, которое способно защитить нас от наших врагов?

— Да: И что? — Андреас подался вперед.

— По началу нашими врагами были большевики, либералы и некоторые евреи. — Эрхарт, наклонившись, перешел на шепот. — Но обратите внимание, как государство постепенно расширило определение термина «враги». Теперь нам говорят, что к их числу относятся все евреи и даже порядочные немцы, несогласные с политикой правительства. И то, как мы обращаемся с этими так называемыми «врагами», не на шутку меня тревожит.

Откинувшись на спинку сиденья, Эрхарт загасил сигарету о пепельницу. Андреас, глядя в окно на изуродованный войной пейзаж, несколько секунд помолчал.

— Ну а что же Фюрер? — наконец, прошептал он так тихо, что Генрих едва разобрал его слова.

Эрхарт пристально посмотрел на Андреаса.

— Честно говоря, не знаю, но я абсолютно уверен, что некоторые люди из его окружения — самые настоящие преступники.

Андреас покачал головой.

— Надеюсь, Фюрер разберется с ними.

Эрхарт улыбнулся.

— Один ирландец по имени Эдмунд Берк как-то написал: «Преступные средства, к которым однажды начинают относиться терпимо, вскоре становятся предпочтительными». — Генрих опять подался вперед. — Гитлер должен знать, что заключенных в трудовых лагерях Рейха пытают и даже убивают. Если он мирится с этим, то вскоре позволит государству пойти еще дальше, и тогда одному только Богу известно, что будет с евреями в польских лагерях. И дело не в том, что меня беспокоит судьба евреев. Я всегда считал их наростом на теле нашего общества Но у меня вызывает отвращение жестокость партийных фанатиков. Их поведение крайне непорядочно, и я бы даже сказал — бесчеловечно. Боюсь, избавившись от евреев, радикалы пойдут еще дальше, и как далеко они могут зайти — страшно даже представить.

— А я думал, что евреев отправили на восток для работы и переселения по окончании войны, — сказал Андреас.

— Да, наверное, так и есть, что, как по мне, вполне разумно. Я слышал немало рассказов о нападениях евреев-партизан в тылах, поэтому выселение их целыми деревнями имело смысл еще и с точки зрения безопасности. По той же причине американцы загнали в лагеря своих японских сограждан, а британцы — голландцев, когда сорок лет назад воевали в Южной Африке. Но помяните мое слово: если мы проиграем эту войну, то наши методы сразу же окажутся под микроскопом у целого мира, и всему народу придется расплачиваться за злодеяния нескольких человек.

У Андреаса внутри все оборвалось.

— Точно так же, как все евреи расплачиваются за злодеяния лишь нескольких отщепенцев.

Эрхарт зажег еще одну сигарету.

— Именно, Иронично, не правда ли? Мы можем стать жертвами собственного мировоззрения.

В купе воцарилась тишина…

Поезд мчался на запад, оставляя за собой длинный шлейф дыма, остановившись лишь пару раз, чтобы пополнить запасы угля и воды, сменить груз и пассажиров. Наконец, вечером третьего дня он вкатил на большую железнодорожную станцию Варшавы. Машинист затормозил, и поезд, содрогнувшись, со скрипом остановился на дальнем пути. Пару минут с улицы доносилось лишь пыхтение паровоза и голоса обходчиков, после чего состав проехал еще метров пятьдесят и опять с шипением остановился.

Андреас выглянул в окно. За паровой завесой он рассмотрел сержанта, устало наблюдающего за группой солдат в сапогах, которые быстро вели вдоль путей немецких овчарок на поводках. На сыром ноябрьском воздухе из пастей собак вырывались клубы пара. В дверь купе постучал кондуктор, сообщив, что вагон необходимо освободить. Полкилометра до вокзала они должны были пройти пешком.

Андреас, пропустив Эрхарта вперед, последовал за ним по проходу вагона. Спустившись по металлическим ступеням, они оказались по щиколотки в снегу, сером от угольной пыли. Пока они шли вместе со всеми пассажирами по направлению к вокзалу, Андреас заметил в сотне метров от путей какой-то сарай без окон. Из его дымохода поднималась тонкая струйка дыма, а у ворот стоял армейский автомобиль и мотоцикл с коляской.

— Господин гауптштурмфюрер, взгляните. Вам это не кажется странным? — сказал Андреас, указывая головой на сарай.

Эрхарт, остановившись, пристально посмотрел на автомобиль и мотоцикл.

— Новенький армейский «Фольксваген» с пулеметом на заднем сиденье… Действительно, странно. И мотоцикл тоже с пулеметом.

— Но я никого не вижу…

Эрхарт нахмурился, но прежде, чем он успел что-либо сказать, по другую сторону их поезда раздался какой-то шум. Поспешив к просвету между вагонами, Андреас и Генрих увидели солдата, избивающего какого-то подростка. Рядом, ничего не предпринимая, стояли еще два солдата. Эрхарт поспешил к месту происшествия. Андреас последовал за ним.

— Ефрейтор, прекратите! За что вы его бьете?

— Это еврей, господин гауптштурмфюрер. Он пытался убежать, прыгнув под вагон.

— А где его семья?

Солдаты рассмеялись.

— Я спрашиваю, где его семья? — сурово повторил свой вопрос Эрхарт.

— Где-то там, — небрежно махнул рукой капрал.

Эрхарт посмотрел вдоль путей, но, никого не увидев, повернулся к испуганному парню.

— Ты немец?

— Да, господин офицер, — ответил, побледнев, парень. Из его носа струилась кровь.

— Еврей?

— Так точно, господин офицер, — смело ответил парень.

Эрхарт повернулся к Андреасу.

— Может, вы не слышали об этом, но Гиммлер приказал очистить Германию от всех без исключения евреев. — Повернувшись к капралу, он ткнул пальцем ему в лицо. — Найдите родителей мальчика. Я на несколько минут отлучусь, а когда вернусь, они должны быть уже здесь. Выполняйте приказ.

— Но… — хотел возразить капрал, однако, увидев угрожающее выражение лица Эрхарта, сразу же спохватился. — Слушаюсь, господин гауптштурмфюрер.

Генрих повернулся к Андреасу.

— А теперь давайте посмотрим, что в том сарае.

— Их трое, — тихо сказал Андреас, когда они подкрались к дверям сарая.

— Нет, четверо, — так же тихо ответил Эрхарт.

Подойдя ближе, они услышали немецкую речь и сдавленный женский плач. Достав из кобуры свой пистолет, Андреас посмотрел на Эрхарта. Тот, приложив к губам палец, последовал примеру товарища. Возле дверей сарая снег был истоптан солдатскими сапогами. Там и тут валялось несколько пустых бутылок русской водки. Теперь было четко слышно, что внутри сарая громко смеются четверо мужчин, и плачут две женщины.

— Моя очередь! — крикнул мужской голос с венгерским акцентом.

Эрхарт затаил дыхание.

— Всем стоять! — гаркнул он, открывая ногой дверь. Внутри сарая было сумрачно, и Эрхарту с Андреасом понадобилось несколько секунд, чтобы сориентироваться. — Всем руки вверх и на улицу!

Андреас навел пистолет на фигуры в серой униформе. Когда из тени появились первых два солдата, он медленно отступил назад. Выведя их на улицу, Андреас приказал им положить оружие на землю и лечь лицом в снег.

Тем времен из сарая под прицелом пистолета Эрхарта вышли двое других солдат.

— Вас за это повесят, — сказал один из них.

— Это мы еще посмотрим.