Серебряная пуля - Гарри Стейн

— Эй, — сказала она, отложив книгу на столик у кровати и взяв его за руку, — это лучше, чем делать вид, что болит голова, правда?

— Ну, ты никогда не делала вид, — улыбнулся он с благодарностью за ее чувство юмора.

— А следовало бы. Тогда бы ты не задавал сейчас столько вопросов.

— Очень беспокоит? — тихо спросил он.

— Опять ты за свое.

Он погладил ее по лицу.

— Ну расскажи, что ты чувствуешь?

Делать вид перед другими, что она бодра по-прежнему и не падает духом, — это уже начало ее утомлять.

— Я чувствую себя так, как и выгляжу.

Ничего не надо было добавлять к этому ответу. Она уже не боялась, что облысеет, — два цикла стандартной химии лишь сделали ее волосы тоньше. Она никогда не могла подумать, что возможно испытывать такую непроходящую усталость. И не важно, сколько она спит: круги под глазами не исчезали. Они теперь такая же неотъемлемая часть ее изменившегося лица, как нос или губы. И солнечный свет не мог скрасить ее бледность и вернуть прежний цвет лица.

— Ну, значит, очень сильно ничего не болит?

— Только когда смотрю на себя в зеркало.

Она потянулась к мужу.

— О, Джон. Я так стараюсь не жаловаться. Пожалуйста, дай мне знать, если я начну напоминать тебе Камиллу.

Он улыбнулся.

— Не думаю, что такое может случиться.

— Ну, знаешь, мне столько раз хотелось пожаловаться. Я становлюсь сейчас сентиментальной. — Она помолчала, чувствуя, как поднимается раздражение, которое возникало всегда, когда она злилась на себя. Только сейчас это не забавляло, а мучило.

— Слушай, ну давай поговорим о чем-нибудь другом.

Ну конечно, в эти дни о чем бы они ни начинали говорить, все сводилось к одному и тому же. К примеру, даже последнее секретное официальное сообщение с Ближнего Востока о мирных переговорах обязательно кончалось замечаниями о медицинских свойствах перегноя. Или рассказ об упрямом лидере конгресса переходил на родственника законодателя, лечившегося в институте рака.

Правда, ей не надо было беспокоиться о другом. Ее состояние не охладило их взаимоотношений. Джон никогда не был особенно эмоционален даже со своей женой и не давал большего, чем требовала ситуация, но сейчас у него все чаще появлялись предлоги побыть с ней рядом.

— Хочешь, выключу свет? Может, ты поспишь?

— Да, пожалуйста.

Он потянулся и выключил лампу.

— Джон, — спросила она осторожно.

— Что, моя дорогая?

— Ты же не должен здесь спать.

— Да, я знаю. — Он помолчал. — А тебя могут побеспокоить звонки?

Он вообще не любил что-то откладывать на потом. И всегда давал указания горничным, чтобы его будили в любое время, если есть что-то важное. Он хотел быть в курсе всех дел.

— Нет. — Она тихо засмеялась. — Я просто хотела убедиться, что ты действительно испытываешь желание остаться здесь. Ты же знаешь, как я ненавижу просто жалость.

— Не волнуйся. Ты не вызываешь этого чувства. Ты вдохновляешь не на жалость.

— Я бы не хотела тебя смущать. Я очень боюсь подвести тебя.

Он повернулся на бок и посмотрел ей в лицо.

— Пожалуйста, Элизабет. Это мне надо беспокоиться, это я заставляю тебя быть все время на виду и в форме. Меня это возмущает. Иногда хочется сказать: все, хватит.

— Нет, я справляюсь. Просто старайся оградить меня от длинных пролетов лестниц, мне надоело объяснять, почему я задыхаюсь.

— Ты для меня важнее всего на свете, знаешь?

Она засмеялась. Но смех быстро перешел в кашель.

— Нет, не знаю. И, учитывая твое положение, я и не должна…

Он легонько поцеловал ее в щеку и обнял.

— Ну ты прямо не можешь иначе. Всегда скажешь что-то замечательно умное.

— Да нет, не такое уж и умное, честно говоря. Просто я пытаюсь не обманывать себя, Джон. И не обижаюсь на тебя тоже.

— А что насчет лестниц? Что говорит доктор?

— Стиллман? — Он не видел ее лица, но в голосе почувствовал отвращение. — Да о какой-то опухоли, которая мешает жидкости откачиваться из легких, она заполняет воздушные мешочки. На самом-то деле довольно интересно, если бы такое происходило с кем-то другим. И вообще мне бы не хотелось все это выдавливать из него по капле.

— Элизабет, он лучший в своей области. Все так говорят.

— Может быть.

— Нет, не может быть. Он специалист номер один в самом главном раковом институте мира.

— О’кей. Пока речь идет о науке.

— В каком смысле?

— Да в том, что, когда дело доходит до конкретных мешочков, он и понятия не имеет, как с этим бороться, и его коллеги тоже. Действует методом проб и ошибок. И это самый большой секрет, который они от всех нас скрывают.

Они долго лежали молча, просто держась за руки. Вдруг он почувствовал, что она плачет.

— Элизабет?

— Не обращай внимания. Это моя очередная глупость.

Он обнял ее. Лицо ее было влажным.

— Ты думаешь о детях?

Она закивала.

— Это так банально. Я хочу увидеть, как они будут жениться. Я хочу увидеть внуков. — Уткнувшись лицом ему в плечо, она откровенно разрыдалась.

— Ш-ш-ш… — успокаивал он ее и гладил по лицу. — Все будет хорошо.

Они оба понимали, что это ложь.

Но на этот раз, чувствуя себя в безопасности в его объятиях, хотя и испытывая уже ставший привычным страх, она пропустила это. Ну пусть.

Перес появился в лаборатории еще до Логана, и именно он обнаружил погром. Содержимое шкафов выброшено на пол, ящики перевернуты, мензурки и пробирки с реактивами разбиты. Через десять минут пришел Логан, его лицо стало пепельным.

— О, Бог мой!

— Да, ясно. — Перес разбирал обломки. — Не беспокойся, они не тронули вирус. И не тронули оборудование Р-3.

— А что с крысами?

— Никаких проблем. Лучше, чем когда-либо.

В общем-то уже через три дня после первой дозы эти животные показали замечательный результат. Опухоли стали уменьшаться и размягчаться. Все так, как и в первый раз.

Логан поспешил осмотреть крыс сам. Да, животные в порядке, клетки не тронуты.

Вернувшись в лабораторию, он тяжело опустился на стул.

— Даже не верится. Черт побери, я не могу в это поверить.

Перес, подметая, старался не смотреть на него.

— Слушай, это наркоманы. Такое случается, особенно в этом районе.

— Я знаю. — Логан старался, чтобы голос звучал как можно хладнокровнее. Он догадывался, что Перес воспринимает его как потенциального параноика.

— Ну, такова жизнь. Ничего не поделаешь. Даже в Клермонте раза два случалось подобное, несмотря на всю нашу систему безопасности. — Он опять принялся подметать. — Все можно восстановить, радуйся, могло быть и хуже.

Но Логан ничего не мог с собой поделать.

— Посмотрим.

— Что ты, черт побери, хочешь этим сказать? — Вопрос был лишним, Перес и так все прекрасно понимал.

— Слушай, старина, брось ты это. Здесь были наркоманы.

— А почему ничего не пропало?

— Просто нам повезло.

— Чтобы наркоманы ничего не взяли?

— Я не хочу с тобой говорить про это, Логан. Что-то во всем этом есть болезненное. Любую хорошую новость ты превращаешь в плохую.

— Может, ты и прав, — пожал плечами Логан. — Надеюсь, что так.

— Да ты просто не в себе.

— Посмотрим.

— Ты знаешь, почему я больше всего этого боялся? — спросил Перес через три месяца, держа в руках мертвую крысу.

Логан уставился на нее.

— Потому что я говорил: я был прав.

— Потому что ты принимал во внимание только сам факт — крыса сдохла — и неправильно его истолковывал.

— Здесь не было никакой диверсии, Логан. Посмотри правде в глаза. Лекарство убило животных. Как и раньше. Просто лекарство не работает.

— А почему тогда Стиллман в нем так заинтересован? Почему он хотел все простить, если мы согласимся работать на него?

— Но, Дэн, он исследователь рака и должен интересоваться лекарством.

— Почему они пытались погубить меня?

— Не преувеличивай, Дэн. Просто ты им не нравишься. А это другое. Может, на их месте ты делал бы то же самое.

— Неправда.

Перес отложил в сторону мертвую крысу.

— Все это бессмысленно. И ты хочешь потратиться на вскрытие?

Дэн утвердительно кивнул.

— Логан, спроси себя, ну что бы они выиграли, поступив так? Ты сам говорил мне, как лекарство, проявляющее активность на лабораторных животных, может быть таким же и в случае с людьми.

— Я хочу еще раз проделать этот эксперимент.

Перес всплеснул руками.

— Тьфу ты черт!

— У нас осталось еще немного этого соединения, я закажу новых крыс.

— Забудь про это. И знай, я больше в игре не участвую.

— Рубен, пожалуйста! Ты мне нужен. И нельзя их держать здесь. И у меня небезопасно.

— В своей квартире, Логан, я пытаюсь наладить нормальную жизнь.

— Рубен, пожалуйста, ради меня. Я тебя умоляю.