Тень ветра - Карлос Сафон

— Фермин, сейчас полпервого ночи, и я на ногах не стою от усталости.

— Простите, Даниель. Просто ваш глубокоуважаемый отец настоял на ужине, и после него мне стало нехорошо, говядина действует на меня вроде наркотика. Тогда он предложил полежать тут немножко, сказал, что вы не будете против…

— Я не против, Фермин. Только слегка удивился. Оставайтесь в постели и возвращайтесь к Кароль Ломбард, она наверняка вас еще ждет. Кстати, залезайте под одеяло, сегодня жутко холодно, а не то вы что-нибудь подхватите. Я пойду в столовую.

Фермин кротко кивнул. Его синяки расцветились всеми цветами радуги, и голова с редкими волосами и двухдневной щетиной походила на упавший с дерева перезрелый фрукт. Я взял из комода одеяло, еще одно протянул Фермину, погасил свет и ушел в столовую, где меня ждало любимое кресло отца. В нем я скорчился, как мог, в полной уверенности, что глаз не сомкну. Едва закрыв глаза, я видел во тьме белые гробы, и тогда я открывал глаза и изо всех сил пытался отвлечься. Наконец мне удалось заклятиями вызвать видение нагой Беа, лежащей на одеяле в ванной комнате в мерцающем свете свечей. Затерявшись в этих счастливых воспоминаниях, я слышал отдаленный шум моря и, сам того не понимая, погружаясь в сон, плыл, должно быть, к Танжеру. Неожиданно я осознал, что это не море, а храп Фермина, но в следующее мгновение мир погас. За всю жизнь я не спал лучше и глубже, чем в ту ночь.

Утром хлынул ливень, сразу затопивший улицы и яростно барабанивший по стеклам. Телефон зазвонил в половине восьмого. Я вскочил с кресла, чтобы ответить, сердце трепыхалось где-то в горле. Фермин, в халате и шлепанцах, и отец с кофейником в руках обменялись уже традиционным взглядом.

— Беа? — прошептал я в трубку, отвернувшись от них.

Мне послышался тихий вздох.

— Беа, это ты?

Никто не ответил, и через секунду связь прервалась. С минуту я смотрел на телефон и ждал, что тот снова зазвонит.

— Перезвонят, иди завтракать, — сказал отец.

Она еще позвонит. Наверно, кто-то ей помешал. Не так уж просто обойти комендантский час сеньора Агилара. Нет повода для тревоги. Думая обо всем этом, я дотащился до стола и притворился, что завтракаю с отцом и Фермином. Не знаю почему, может из-за плохой погоды, но еда показалась мне совсем безвкусной.

Ливень не прекращался, и в час открытия магазина во всем районе отключили свет до полудня. Отец вздохнул:

— Только этого нам не хватало.

В три у нас протекла крыша. Фермин собрался к Мерседитас за ведрами, тазами или какими-нибудь еще емкостями, но отец категорически запретил ее беспокоить. Дождю не было конца. Чтобы немного успокоиться, я рассказал Фермину о событиях прошлого вечера, все, кроме того, что было в усыпальнице. Он слушал меня зачарованно, а затем проявил невероятную настойчивость, требуя, чтобы я описал упругость и форму груди Беа, но я оставил его требования без внимания. День угасал в струях дождя.

После ужина я сделал вид, что решил размять ноги, оставив отца за чтением, и направился к дому Беа. Спрятавшись за углом, я смотрел на окна и спрашивал себя, как описать то, чем я здесь занимаюсь. Шпионю, вынюхиваю, нелепо выгляжу — наверное, именно так. Как выяснилось, я был начисто лишен как чувства собственного достоинства, так и подобающей на ледяном ветру одежды, а потому спрятался в подъезде на другой стороне улицы. За полчаса наблюдения за окнами мне удалось разглядеть силуэты сеньора Агилара и его жены, но Беа не было и следа.

Уже к полуночи я вернулся, наконец, домой, дрожа от холода и с тяжелым сердцем. «Она позвонит завтра», — повторил я тысячу раз, пытаясь уснуть. Но Беа не позвонила и завтра. И на следующий день. И в течение следующей недели, самой длинной и самой последней в моей жизни.

Потому что через семь дней я уже не чувствовал себя живым.

36

Только тот, кому остается от силы неделя жизни, может так бездумно тратить время, как это делал я в те дни. Сидел, уставившись на телефон, и изводил себя, настолько порабощенный собственной слепотой, что в упор не видел вещей, уже давно предрешенных судьбой. Днем в понедельник в надежде встретить Беа я отправился на Университетскую площадь к зданию филологического факультета. Ей бы не понравилось, что я туда явился, ведь нас могли увидеть вместе, но я предпочитал ее ярость этой мучительной неизвестности.

От секретаря я узнал, где ведет занятия профессор Веласкес, и стал ждать. Через двадцать минут двери открылись и выплыл профессор, высокомерный и важный, как собственный портрет, окруженный, как водится, стайкой поклонниц. Прошло еще минут пять, но Беа так и не появилась. Я решился заглянуть в аудиторию: три девушки, похожие на учениц приходской школы, болтали и обменивались не то конспектами, не то какими-то тайными записками. Одна из них, явно главная в этом маленьком сообществе, заметила мое присутствие, замолчала и впилась в меня обвиняющим взором.

— Простите, я ищу Беатрис Агилар. Вы не знаете, она здесь?

Девушки обменялись ядовитыми взглядами и принялись сверлить меня взглядом. Одна спросила:

— Ты ее жених? Младший лейтенант?

Я неопределенно улыбнулся, они истолковали мою улыбку как утвердительный ответ. Одна из девушек улыбнулась, робко и отводя глаза, а остальные стали воинственно на меня наступать. Предводительница сказала:

— Я представляла тебя совсем другим.

— А форма где? — спросила вторая и недоверчиво меня оглядела.

— Я в увольнении. Вы не знаете, она уже ушла?

— Беатрис сегодня на занятиях не было, — заявила первая с дерзким видом.

— Не было?

— Не было, — подтвердила она, само подозрение. — Раз ты ее жених, должен бы об этом знать.

— Я — жених, а не жандарм.

— Ладно, пошли, — заключила та, заводила. — Придурок какой-то.

Две из них прошли мимо, покосившись на меня с гримасами отвращения, а третья немного задержалась и, убедившись, что подруги на нее не смотрят, прошептала:

— В пятницу она тоже не приходила.

— Ты знаешь, почему?

— Ведь ты — не ее жених, правда?

— Нет. Просто друг.

— Мне кажется, она болеет.

— Болеет?

— Это сказала одна девочка, она звонила ей домой. Все, мне пора.

Я даже не успел поблагодарить ее, девушка убежала к остальным, ожидавшим ее в конце коридора с недовольными лицами.

— Даниель, наверняка что-то произошло. Двоюродная бабушка скончалась, у попугая свинка, подхватила насморк от прогулок в короткой юбке… Бог знает что еще. Вопреки вашему твердому убеждению, Вселенная не пляшет под ту дудку, что у вас в штанах, даже если вы свято в это верите. На будущее человечества влияют другие факторы.

— Вы считаете, я не в курсе? Будто вы меня не знаете, Фермин.

— Дорогой мой, если бы Господь одарил меня бедрами пошире, я мог бы вас родить: настолько хорошо вас знаю. Послушайте меня. Перестаньте нервничать, дайте себе отдых, от ожидания душа ржавеет.

— Вы надо мной смеетесь.

— Нет. Я за вас беспокоюсь. В вашем возрасте такие вещи кажутся концом света, но всему есть предел. Сегодня вечером мы с вами пойдем кутить напропалую в одно впечатляющее местечко на улице Платерия, мне сказали, что там потрясающие девчонки-северянки, только что из Сьюдад Реаля, которые раздевают аж до скальпа. Я угощаю.

— А что скажет Бернарда?

— Девочки для вас, а я посижу в зале, почитаю газетку, полюбуюсь издали. Я теперь придерживаюсь моногамии, если не духовно, то, по крайней мере, фактически.

— Спасибо, Фермин, но…

— Парень, который в восемнадцать лет отказывается от такого предложения, просто плохо себя знает. Надо что-то с вами делать. Вот, держите.

Он покопался в кармане и протянул мне несколько монет. Я спросил себя, не этими ли дублонами он намеревался финансировать поход в роскошный гарем к нимфам с северных нагорий.

— Фермин, этого не хватит даже поздороваться.

— Вы из тех, кто, свалившись с дерева, до земли не долетает. Вы что, всерьез думали, что я отправлю вас к проституткам, а вы от них вернетесь с подарком в виде гонореи к отцу, самому святому человеку из всех, кого я знаю? Про девочек я упомянул, чтобы посмотреть на вашу реакцию, ведь я взывал к единственной работающей части вашего тела. Эти деньги для того, чтобы пойти к телефону на углу и пообщаться с вашей возлюбленной в интимной обстановке.

— Беа определенно сказала, что звонить ей нельзя.

— Она сказала, что позвонит в пятницу. Сегодня понедельник. Подумайте сами. Одно дело — верить женщине, другое дело — верить всему, что она говорит.

Его аргументы меня убедили, и я сбежал из лавки, дошел до телефона-автомата на углу улицы и набрал номер Агиларов. На пятом гудке кто-то снял трубку, но не ответил и только слушал. Пять секунд показались вечностью.