Время не ждёт - Ваграм Апресян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не было ни гроша, и вдруг алтын! — воскликнул ошеломленный изобретатель.
— Хорош алтын. Сто тысяч для тебя — астрономическая сумма! — сказал не менее удивленный Белоцерковец.
— Подозреваю, что это инициатива Куйбышева. Придумал же Валериан Владимирович предложить деньги таким способом, чтобы я не смог отказаться от них.
— Ничего, ты бери, деньги не пропадут.
— Разумеется... О, идея, Толя, давай выпьем! Выпьем за здоровье товарища Куйбышева, за процветание лаборатории, за нашу совместную плодотворную работу!
Игнатьев нажал на кнопку звонка. В дверь постучались, и вошел Валериан Иванович Богомолов, некогда носивший в Боевой группе кличку «Чорт».
— О, а я думал официант такой быстрый! Пришли очень кстати, будем пировать, — сказал Александр Михайлович, приветствуя гостя. Богомолов был инженером, работал в Центральном бюро рабочего изобретательства, знал все о делах Александра Михайловича и помогал ему. Он пришел поздравить друга с премией и побеседовать о планах работ.
Официант накрыл стол, поставил закуску, вина, коньяк. Игнатьев налил гостям в рюмки коньяку, а себе кагору. Те решительно запротестовали.
— Не могу, врачи запретили пить водку и коньяк, — оправдывался изобретатель. — Десять лет — с 1919 года — как меня временами беспокоят головные боли. Все некогда было ходить к врачу. Наконец, на днях пошел и узнал, что у меня «сердечная недостаточность». Что это такое, не знаете?
— Порок какой-то. Смотрите не запускайте, — посоветовал Богомолов.
— А я всегда был уверен, что у меня, так сказать, «сердечные излишки», а тут нате вам — «недостаточность»... Ну, бог с ним, с сердцем, — сказал Игнатьев, подняв рюмку. — Выпьем!
Камень за пазухойЛаборатории отвели помещение в доме номер 4 по Лучниковому переулку, между Мясницкой и Маросейкой. Начали набирать людей.
В марте 1930 года приступили к монтажу оборудования. Как-то утром, стоя среди нераспакованных еще станков, Игнатьев отдавал приказания об их расстановке. Вдруг он услышал знакомый голос:
— Можно повидать Александра Михайловича? Игнатьев обернулся и пошел навстречу посетителю, простирая руки:
— Верещагин, друг мой, Николай Федорович, сколько лет не виделись! — сказал он, обнимая бывшего матроса.
— Да уж поболее четырех лет будет, как не виделись, — ответил Верещагин, подняв вздернутый нос и сияя от радости. Он мало изменился, говорил все так же неторопливо, скупясь на слова. Игнатьев спросил:
— Как же вы поживаете, что у вас нового? Рассказывайте.
— Что уж мне рассказывать? Работаю на бетонном заводе. Вчера прочитал в газете, что привезли лабораторию, вот и приехал вас повидать. Лучше вы о себе расскажите, у вас дела-то поинтереснее моего, созвучнее протекают.
— Созвучнее, говорите? — рассмеялся Игнатьев, похлопав по плечу Верещагина. — Друг мой, вы не представляете, какое «несозвучие» терпели мои дела, по каким ухабам и колдобинам пробивался я к цели в эти годы. Только сейчас наладилась жизнь. Написать бы обо всем книгу, да вам известно, не люблю я писание.
— Верно, Александр Михайлович, сколько я вам? слал писем, а вы ответили раза три.
— Виноват, виноват перед вами, Николай Федорович, надеюсь, теперь буду отвечать на все ваши вопросы тотчас же, потому что будем работать вместе, не так ли?
— Я про это и хотел спросить вас. С вами приятно работать, Александр Михайлович.
— С вами тоже. Вот что я вам скажу, Николай Федорович, я привез сюда немца Венцеля — мастера по сварке. Платим ему валютой. Сами понимаете, что, чем скорее немца отправим обратно, тем лучше. Я поставлю вас к Венцелю помощником, а вы обещайте мне месяца за три освоить профессию рабочего на лентосварочной машине и прессах.
Верещагин обрадовался и сказал:
— Спасибо большое вам. Был на войне я наводчиком вашего зенитного прибора, стану теперь механиком вашей электросварочной машины.
— Прекрасно, идемте в контору, оформитесь на работу.
После Верещагина в разное время были приняты на работу инженеры Николай Куприянович Четвериков, Владимир Александрович Рогозинский, Валериан Иванович Богомолов, Николай Александрович Бухман, Николай Владимирович Соколов и другие. Внутри лаборатории было создано несколько маленьких лабораторий — по металлографии, электросварке, резанию. Коллектив разделили на группы по отраслям: металлорежущих инструментов, деревообделочных, горных, кожевенно-текстильных. В общую программу работ записали изготовление резцов, сверл, фрезов по металлу; сегментов уборочных машин, лемехов, плугов, предплужников, ножей для жаток; топоров, пил, фуговочных ножей, стамесок; ножей мездрильных для вырезки кожи, стрижки ворса; ленточных и дисковых пил, скарпелей, бочардов и шпунтов для. обработки камней; горнорудных инструментов — буровых коронок, зубьев врубовых машин, долотьев и т. д.
О такой программе работ мечтал изобретатель, когда просил о выделении лаборатории в самостоятельную организацию, не зависящую от ведомства с узкими задачами.
Георгий Петрович и Ивам Иванович не вошли в новый коллектив лаборатории. Первый серьезно заболел и не мог работать; второй по совместительству был консультантом по закупке оборудования и остался в аппарате торгпредства. Отсутствие этих специалистов на первых порах тормозило развертывание опытов, но москвичи; дружно, со страстью взялись за дело, и работа пошла.
Спустя год с лишним Игнатьева вызвали на заседание-коллегии Главка с докладом. В первую минуту изобретатель слегка оробел, увидя столь многолюдное собрание. За длинным накрытым зеленым сукном столом сидело, кроме членов коллегии, множество крупных инженеров, специально приглашенных. Были основания ожидать нападок на изобретателя со стороны некоторых из. них, особенно со стороны Комаровского, но этого не случилось. Месяцев девять назад на одном из заседаний экспертов ВСНХ Комаровский грубо обрушился на Игнатьева, вместе с друзьями учинил суд над изобретателем, потом потребовал, чтобы его удалили из помещения для вынесения решения о судьбе изобретения в его отсутствие. Профессора Бриткин и Мартене осадили Комаровского. И эксперты решили вопрос в пользу изобретателя. Теперь Комаровский сидел молча. Заседание протекало в деловой обстановке, и те, кто обычно критиковал работы Игнатьева, не подавали признаков недоброжелательства. Выслушав доклад о ходе научно-исследовательских работ лаборатории, коллегия одобрила ее деятельность. И когда с этим вопросом было закончено, вдруг руководитель Главка спросил, обращаясь к докладчику:
— А что вы можете сегодня предложить нам для массового внедрения в промышленность?
— Резцы-кубики и резцы-столбики, только двуслойные.
— А многослойные?
— Они пока невыгодны, если позволите, доложу почему.
— Доложите.
— Диффузия углерода в тонких пластинках дает большой процент нарушения градации прочностей, а следовательно, и нарушения эффекта самозатачивания, — начал Игнатьев. — Сваривая относительно толстые слои углеродистой стали, мы почти полностью устраняем вредное действие диффузии, по тогда приходится слишком толстую заготовку резца делать тоньше путем холодного проката. Это приводит к другому недочету: резцы обходятся очень дорого. Меня могут спросить: почему же так, если по подсчетам Научно-исследовательского института машиностроения повсеместное внедрение этих резцов сбережет государству свыше ста миллионов рублей в год? Да, сбережет, если многослойные резцы будут стоить не дороже обыкновенных. Пока же, при современном уровне техники, они обходятся настолько дорого, что преждевременно добиваться их массового применения.
Совсем иное дело с двуслойными резцами. Их можно изготовить просто, дешевле обычных и с большой выгодой в работе, но они будут как бы слишком самозатачиваться и тут не обойтись без того, чтобы подточить их твердый слой примерно с такой же периодичностью, с какой приходится затачивать обычные резцы. Многослойные резцы не удалось сделать из более стойкой быстрорежущей стали, в которой, кроме углерода, содержится вольфрам, ванадий, кобальт, хром и т. д. Трудно из этой стали составить желаемую градацию прочностей, приварить пластинки, и почти невозможно прокатывать ее в холодном состоянии. А двуслойные резцы из быстрорежущей и простой стали мы изготовили без труда, и они показали хорошие результаты, — Игнатьев извлек из портфеля штук шесть сверкающих брусков, которые пошли по рукам.
— Какие плюсы у этих инструментов против обычных? — спросил один из членов коллегии.
— Я приведу данные из актов специальной комиссии НИИМАШ и машиностроительного завода. На этом заводе нормальные резцы обрабатывали одну деталь за 51,5 минуты, а резец-столбик — за 25 минут, другую деталь соответственно — 60 и 36 минут. Если принять количество быстрорежущей стали на сплошном резце за 100 процентов, то на наварном резце будет 33 процента, а на резце-столбике — 6,7 процента при одинаковом объеме работ. На один час резания дорогостоящего металла на сплошном резце расходуется 36,5 грамма, на наварных—11,6 грамма и на резце столбике-кубике 2,08 грамма. На каждой тысяче станков при двусменной работе наши резцы сэкономят около четырех миллионов рублей в год. Учитывая эти выгоды, заводы «Красный пролетарий», имени Карла Маркса, «Красный путиловец» и другие начали применять наши резцы и настойчиво требуют от лаборатории увеличения поставок.