Толкуя слово: Опыт герменевтики по-русски - Вардан Айрапетян

К обороту за тридевять земель см. О. Кузнецова в Неизв. изв., с. 58–62. Усиленное утроением круглое число тридевять — ср. τρìς έννέα в Илиаде. 16.785, или латышское trejdevini «трижды девять», т. е. «очень много». — часто встречается в заговорах, например Великор, закл., 14 (в закрепке). 28 (вместе с круглыми 12 и 70) и 43. Сюда же тридевя(т) из новгородской берестяной грамоты 715, см. А. Зализняк. Загов. текст. Дальнейшее усиление: Запру я этот наговор тридевяти-треми замками, тридевяти-треми ключами — (Великор. закл., 211) — это 9×3×3 показывает, что устойчиво круглое 9 и само есть трижды три, а счет девятками, давший поверье про девятый вал (об этом выражении см. Б. Богородский в СРЛ-80, с. 112— 20), происходит от архаичного счета тройками, давшего тре-волнение по образцу греческого τρικυμíα. А неназванное место за тридевятый землями, куда заехал Заморышек и его братья и где живет злая баба-яга, это иное тридесятое царство, ср. в другой сказке (НРС, 139) —заехали за тридевять земель в тридесятое царство, в иншее государство— или в заговоре (Великор. закл., 120) — отгони злую лихоманку за тридевять земель, в тридесятое пустое царствоЙЙЙ. За круглым 27, утроенной девяткой, здесь следует сверхполное 30, утроенная десятка. Нашелся считатель, который избавился от скачка через две единицы, заменив таблицу умножения бухгалтерскими счетами: тридевять по Б. Виленчику в РР, 1981. № 4, с. 157 сл… обозначает 3 десятка да 9 единиц, итого 39, а тридесять — 3 десятка да 10 единиц, итого 40. Несмотря на одобрительный отзыв И. Добродомова (там же, с. 158), эта «новая теория» — у нее, кстати, есть старый предшественник Бестужев-Марлинский: «Так не хочешь ли, братец любезный, чтоб я — отдал мою дочь за человека, у которого нет тридевяти снопов для брачной постелиЙЙЙ» с примечанием «Постель стлалась на тридцати девяти снопах разного житаЙЙЙ» (Роман и Ольга. 1) — служит примером того, как не надо толковать фольклорные числа. Насильное уточнение глубокого потеряло магический множитель 3. ср. заговорное трисветлое царство — и среди того трисветлого царства ЙЙЙ трисветлые великие светлицы солнечные (Великор. закл… 299). сюда же свѣтлое и тресвѣтлое слънце из плача Ярославны в Слове о полку Игореве, потеряло счет девятками и инакость тридесятого. Отрицает счет девятками А. Шустов в РР. 1998, № 2. с. 120—27.

б1253: Пушкинские 33 богатыря.

Но вот другой случай неточности. В пушкинской Сказке о царе СалтанеЙЙЙ число богатырей 33, заметил Левон Абрамян (Подступы, с. 169), оказывается четным: все равны, как на подбор: идут витязи четами, | и блистая сединами | дядька впереди идет; старый дядька Черномор | с ними из моря выходит | и попарно их выводит, будто пересчитывая. Четность 33 богатырей скорее недосмотр Пушкина чем неподчинение фольклорного числа здравому смыслу. Для Царя Салтана Пушкин использовал кратко записанную им народную сказку про то, как младшая из трех сестер похвалилась, что с первого года родит 33 сына — усиленное круглое число, в котором проглядывает сверхполное 11: царь женился на ней, и «после девяти месяцев царица благополучно разрешилась 33 мальчиками, а 34-й уродился чудом — ножки по колено серебряные, ручки по локотки золотые, во лбу звезда, в заволоке» (на затылке? на груди?) «месяц». А дальше у чудесного, иного царевича 30 братьев, не 33: «из моря выходит 30 отроков точь-в-точь равны и голосом и волосом и лицом и ростом», «вышли 30 юношей и с ними старик» (отсюда тридцать витязей прекрасных и с ними дядька их морской во вступлении Руслана и Людмилы). Вполне возможно, юноши выходят четами, а сказка учитывает это, отказывается на ходу от нечетного числа, как ради инакости Василисы Премудрой. 13-ой в НРС, 222.— от задачи на узнание.

б1261: «Бог это я»

Кириллов из Бесов сказал «Если нет Бога, то я бог», но у Пастернака тринадцатилетний гимназист приходит к тому же заключению из противоположной посылки: «ЙЙЙБог, конечно, есть. Но если он есть, то он — это я.ЙЙЙ» — Доктор Живаго (1.1.8. здесь же про гимназиста: «Он был странный мальчик. В состоянии возбуждения он громко разговаривал с собой.»); это связано контрапозицией с выводом Заратустры-Ницше (2. гл. На блаженных островах) «Но я хочу совсем открыть вам свое сердце, друзья мои: если бы существовали боги, как удержался бы я, чтобы не быть богом! Следовательно, нет богов.» — но дальше (4, гл. В отставке) он же «Лучше совсем без Бога, лучше на собственный страх устраивать судьбу, лучше быть безумцем, лучше самому быть Богом!» и ему в ответ: «Какой-нибудь Бог в тебе обратил тебя к твоему безбожию.»[116] Во всех случаях подразумевается собственная исключительность, инакость. А у Хармса в Комедии города Петербурга твердит «Бог — это я!», «Бог — это я». «Я Бог». «Я Бог но с топором!!». «Бог это я» персонаж с выразительной фамилией Обернибесов. ср. заглавие Бесы. Но мусульманский мистик аль-Хапладж тоже сказал «Я есмь Истина», т. е. Аллах, и его казнили как еретика. (↓1: К Заратустре Ницше.)

б1262: Религиозность герменевтики.

Чтобы самому попасть в счет, каждому считающему дураку нужен другой считающий, а всем вместе нужен иной, ср. пословицы Друг по/обо друге, а Бог по/ обо всех. Бог не как свой брат, скорее поможет, но и Бог не свой брат, не увернешься; Человек так, а Бог инак / да Бог не так (ПРН, с. 35–37 и 39). Этот образ иного для всех нас, благодаря кому мне удается включить во всех себя-иного, принадлежит естественной, неофициальной религии фольклора, которую исповедовать призван толкователь. Герменевтика не может не быть религиозной, говорят мне: да, но какая это религиозность? Достоинства всякой учрежденной религии измеряются для меня как толкователя тем, насколько несвоевольно и бескорыстно, насколько представительно ее писания развертывают скрытую в языке и фольклоре неписаную вселенскую религию. А всё прочее — сектантство.

б1263: Не я и не все, а чужой.

«Если нет Бога, то я бог», говорит Кириллов (3.6.2), а его сосед Шатов убежден, что «синтетическая личность всего народа», или (русский) мировой человек, и есть Бог (2.1.7). К ответу «Никто» на свой вопрос «Кто Бог?» Кириллов применил правило «Если никто другой, то я сам» и покончил с собой, а Шатов применил к тому же ответу правило «Если никто в отдельности, то все как один», и его убили ради будущего общечеловека. А наш анекдот говорит, что если никто из своих, то чужой; это третий вид более общего правила «Если (и только если) никто, то иной». Бог не (как) свой брат — (ПРН, с. 36 и 39). «ЙЙЙнельзя о боге сказать „свой“ ЙЙЙ» — О. Трубачев, Этноген. культ, слав. (с. 176), бог иной, но не я сам, ни даже мировой человек, все как один. Бог тот иной, кто дарует иному — мировому человеку или мне самому — другость. Ср. «Ведь Бог та сила, которая из половинного человека делает цельного.» в Коперн. пер. грамм, (с. 389) Розенштока-Хюсси. На тему «кто» см. Ян Гонда. Местоим. ка, и В. Топоров. Indo-Iran., 2, и Индоевр. загов. (3.1), с. 25–53; против Шатова — заметка Розанова О «народо»-божии; мифотворчески о Кириллове и Шатове Вяч. Иванов, Достоевский и роман-трагедия, экскурс (ИСС 4, с. 443 сл.). Целое из К частей можно по-индийски или по-шатовски посчитать за К + 1 — ое, но девятым людям знание того, что их десятеро, не помогло сосчитаться самим, без одиннадцатого. Способ включить каждого в число, подсчитав ямки от своих носов на песке или коровьей лепешке в варианте Тм j2031.1, где будто пародируется дописьмен-ный ближневосточный счет оттиснутыми на глине особыми фишками согласно Денизе Шмандт-Бессера (Прежде письма), этот способ удостовериться, что «и я такой же человек», у глупцов тоже от иного-чужого.

б1271: Парадокс собственной исключительности.

Старому механику Платонова возразил Михаил Гаспаров в Зап. вып. (с. 143) под названием математики: «..Без меня народ „неполный“? Нет, полнее, чем со мной: я — отрицательная величина, я в нем избыточен.» — Но это опять одностороннее суждение «по себе» и «от себя», снова смешная математика девятых людей, у которых не 10 круглое, полное число, а 9. Пока ты ребячески считаешь, что ты со своей инакостью один такой, не как все, ты наоборот будешь не один, а «как все» в том же дурном смысле, говорит мудрый анекдот про девятых людей; в записи 121(4) у них одно прозвище на всех — Ваньцы, от Иван(-дурак). На этот парадокс собственной исключительности похож фрагмент Гераклита «дóлжно следовать общему, но хотя разум (логос) — общ, большинство живет так, как если бы у них был особенный рассудок»[117] (2/23а) в толковании Владимира Бибихина. Язык филос., 11. вот выдержка (с. 111 сл.):