Пожиратель женщин (Сборник) - Шарль Эксбрейа

— И оно, не сомневаюсь, встретило хорошо обоснованный отказ, — сказал Багли. — Вам было бы лучше не предлагать такое.

— Или сначала обсудить на заседании нашего совета, — сказал доктор Этеридж.

— А с каким результатом? — воскликнул доктор Штайнер. — Что произошло с тех пор, как я пожаловался на Болам? Ничего! Вы все соглашались, что она неподходящая фигура на должность администратора. Вы все, по крайней мере большинство, соглашались, что миссис Босток —или кто-то, пришедший со стороны, — будет предпочтительнее, чем, она. Но когда дошло до необходимости действовать, ни один из вас не согласился поставить свою подпись под письмом в Совет управления больницами. И вы прекрасно знаете — почему! Вы были в ужасе от этой женщины! Да, да, в ужасе!

Раздался хор протестующих возгласов.

— Вы ее представляете слишком страшной, — сказала доктор Мэддокс. — А все черты ее характера были просто неловким проявлением прямоты. Вас она просто чем-то сильно задела, Пауль.

— Возможно. Но я в связи с ней делал попытки что-нибудь решить... Говорил с Лоде.

— Я также говорил с ним, — спокойно заметил Этеридж. — И, возможно, с большим успехом. Я знал, конечно, что совет ясно представляет себе нашу неправомочность руководить административным персоналом, поэтому и сказал только, что мисс Болам, как кажется мне, психиатру и председателю медицинского совета, по своему темпераменту не подходит на занимаемую ею должность. И предположил, что перевод в другое место будет в ее собственных интересах. Это не являлось критикой деловых качеств. Лоде, конечно, уклонился от прямого ответа, но понял совершенно определенно, что я имел в виду. И, думаю, принял это к сведению.

— Принимая во внимание присущую вам осторожность, подозрительность по отношению к психиатрам и обычную скорость в принятии решений, — сказала доктор Мэддокс, — мы смогли бы избавиться от мисс Болам, думаю, в течение ближайших двух лет. Однако кто-то, несомненно, ускорил ход событий.

Неожиданно заговорила доктор Ингрем. Ее розовое, несколько глуповатое лицо покраснело до неприличия. Она сидела чопорно и прямо, а руки, лежавшие на столе, дрожали.

— Я не думаю, что вы должны говорить подобные вещи, — начала она. — Мисс Болам умерла, ее зверски убили. Вы же сидите здесь, все вы, и рассуждаете так, будто это вас совершенно не касается! Я знаю, она не пользовалась у вас уважением, но она умерла, я не думаю, что сейчас время быть жестокими.

Доктор Мэддокс с любопытством посмотрела на доктора Ингрем, как бы удивляясь тому, что видит перед собой такого исключительно тупого ребенка, вдруг удачно сделавшего умное замечание.

— Я вижу, вы придерживаетесь суеверия о том, что о мертвых нельзя говорить плохо, — сказала она. — Происхождение этого атавистического предрассудка всегда интересовало меня. Вы должны будете как-нибудь рассказать об этом. Я -с удовольствием выслушаю вашу точку зрения.

Доктор Ингрем, густо покрасневшая от смущения, сдерживая слезы, выглядела так, будто ей предложили рассказать о каком-то своем преимуществе, от которого она и сама рада отказаться.

— Мы говорим жестоко? —. спросил доктор Этеридж. — Я сожалею, если кто-нибудь подумал, что мы говорим жестоко. Было несколько вещей, о которых не следовало бы говорить. Нет ни одного члена медицинского совета, которого бы не ужаснула бессмысленная, чудовищная смерть мисс Болам и кто бы не хотел вернуть ее назад к нам, Несмотря на недостатки.

Переход от высокого к комичному был слишком очевиден, чтобы его не заметили. Как бы осознав удивление и замешательство коллег, главный врач поднял глаза и сказал, бросая вызов:

— Есть кто-нибудь, кто не согласен со мной? Есть?

— Конечно нет, — заметил доктор Штайнер.

Он говорил успокаивающе, но его проницательные маленькие глазки смотрели в сторону, стараясь встретиться взглядом с доктором Багли. Во взгляде скрывалось замешательство, но Багли уловил в нем также ухмылку скрытого злорадства. Главный врач разыграл всю сцену не слишком искусно. Он позволил отбиться от рук Альбертине Мэддокс, и контроль над заседанием медицинского совета вскоре оказался чисто формальным. Особенную жалость вызывало то, что доктор Этеридж казался вполне чистосердечным. Он взвешивал каждое слово и, к этому выводу давно пришли все, испытывал неподдельный ужас от насилия. Он никогда не был чужд состраданию, его действительно потрясла и опечалила насильственная смерть беззащитной женщины. Но слова прозвучали фальшиво. Он нашел убежище в педантизме, в осторожной попытке снизить эмоциональный накал совещания банальным соглашением. И достиг успеха только в громком лицемерии.

После неожиданного выступления доктора Ингрем на совещании, казалось, воцарилось уныние. Доктор Этеридж делал судорожные попытки руководить им, но это удавалось плохо, разговор стал скучным и бессвязным, с одного перескакивали на другое, однако все время возвращались к убийству. Чувствовалось, что медицинскому совету надо на этот счет выработать свою общую точку зрения. Переходя ощупью от одной версии к другой, наконец остановились на предположении доктора Штайнера. Убийца явно проник в клинику раньше, днем, когда еще не действовала система-записи приходящих в специальный журнал. Он незаметно пробрался в подвал, не спеша выбрал орудий преступления, затем позвонил мисс Болам, вызвал ее вниз, отыскав номер в табличке, которая висела рядом с телефоном. После убийства незаметно поднялся на какой-нибудь из верхних этажей, выбрался из окна, ухитрившись закрыть его, прежде чем стал пробираться к пожарной лестнице. Этим его действиям, свидетельствующим о большой удаче, связанной с необычной, удивительной ловкостью, должного значения не придали. Под руководством доктора Штайнера версию тщательно доработали. Телефонный звонок мисс Болам к секретарю правления расценили как не имеющий отношения к делу. Она, бесспорно, хотела сообщить о каких-то мелких проступках, действительных или выдуманных, которые никак не могли быть связаны с ее последующей смертью. Предположение, что убийца поднялся наверх в лифте, было вообще отвергнуто как фантастическое, несмотря на то, что, как заметила доктор Мэддокс, человек, который смог закрыть тяжелое окно, балансируя с наружной стороны на карнизе, а затем пройти пять футов до пожарной лестницы, мог с таким же успехом решить и проблему подъема лифта.

Доктор Багли, утомленный своей частью разработки образа действий мифического убийцы, наполовину прикрыл глаза и смотрел из-под опущенных век на вазу с розами.

В тепле комнаты мягкие лепестки цветов заметно раздвинулись. Теперь красный, зеленый, розовый цвета аморфно, слившись вместе, как ему казалось, плыли по столу, отражаясь в его блестящей поверхности. Вдруг доктор Багли открыл глаза полностью и увидел пристальный взгляд доктора Этериджа. В этом изучающем взгляде читалось огорчение.

— Некоторые члены нашего совета устали, — сказал главный врач. — Я — также. Если ни у кого нет срочных дел, требующих обсуждения сейчас, объявляю заседание закрытым.

Доктор Багли подумал о том, что у него нет шансов побыть наедине с главным врачом в опустевшей комнате. Но когда он проверял, закрыты ли окна, доктор Этеридж сам обратился к нему:

— Итак, Джеймс, вы уже приняли решение о том, кто сменит меня на посту главного врача?

— Не лучше ли заняться этим вопросом, когда будет дано объявление о вакансии? —-спросил тот в ответ. Но тут же добавил: — А что вы думаете о Мэсоне Джайлсе или Мак-Бэйне?;:

— Мэсон Джайлс не согласится. Он ведет, большую преподавательскую работу и не захочет совмещать то и другое. А Мак-Бэйн слишком крепко связан с основным окружным комплексом для подростков.

Багли подумал, что для главного врача было типичным время от времени сдерживать свои чувства и не смягчать фактов, рассчитывая на то, что за него это сделают другие. Таким образом он экономил жизненные силы.

— А Штайнер? — спросил он. — Я полагаю, что он подходит.

Главный врач улыбнулся:

— О, я не думаю, что окружной отдел здравоохранения назначит доктора Штайнера. Хотя это сугубо внутреннее дело клиники. У нас должен быть кто-то свой, кто справится с делами нашего учреждения и против кого не будет возражать окружной отдел. Если нам пришлют чужого, могут случиться слишком большие перемены. Вы знаете мою точку зрения. Если произойдет скрытое объединение психиатрии с общей медициной, это станет величайшим благом. Мы сможем получить койки. Стин сможет занять надлежащее место в управлении учреждений для амбулаторных больных. Я не говорю, что это вероятно, но это возможно.

Что думают об этом варианте в окружном отделе здравоохранения? Доктор Этеридж слышал об этом в общих чертах. Небольшие учреждения для амбулаторных больных без соответствующего штата, не выполняющие функции реабилитации и не имеющие связей с больницами общего профиля, в глазах тех, кто планирует переустройство, окажутся анахронизмом.