Охота на тень - Камилла Гребе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты на машине? — спросила Линда, обернувшись к Ханне.
Та покачала головой.
— Меня подбросил Уве.
— Поехали со мной, — предложила Линда. — Я еду в город.
Линда в несколько слоёв намотала на голову толстый шарф, на случай, если столкнётся с кем-то из знакомых мамочек. Потом они распрощались с коллегами, вышли из квартиры и скрылись через задний ход.
На улицах вокруг было темно и тихо. Пока они шли к машине, снег скрипел и потрескивал у них под ногами.
— Знаешь, они чертовски напуганы, — произнесла Линда.
— Кто?
— Мамашки в парке. Они едва осмеливаются выйти погулять с детьми. Одну из девушек, Ганифе, в парк провожает её шеф. Представляешь? Если бы Роббан всюду следовал за тобой?
«Не очень», — подумала Ханне, но ничего не сказала.
— А другая, Заида, работает в вечернюю смену трижды в неделю. Так ей пришлось взять больничный, потому что ей страшно возвращаться с работы в темноте.
Ханне огляделась.
Вокруг не было ни души, но за освещённым прямоугольником окна она различила силуэт женщины, которая, кажется, наблюдала за ними. Может быть, и другие обеспокоенные жители Эстертуны стоят сейчас у своих окон, глядя в темноту.
Линда отперла авто.
— Прости, — сказала она. — Здесь грязно. Нужно немного прибраться. Подожди чуток.
Линда опустилась на водительское сиденье и принялась скидывать одежду, газеты и что-то похожее на бутылку из-под содовой назад.
Ханне терпеливо дожидалась, а когда Линда покончила с уборкой, села в пассажирское кресло рядом с ней.
Линда завела машину и поехала по направлению к центру, объезжая снегоуборочную технику. Они миновали единственный в городке ночной клуб. У входа в это некогда шикарное заведение стояли два темнокожих человека и курили. Неоновая вывеска «Гран Палас» покосилась. Стекло в одной из створок входных дверей было разбито и заклеено серебристой липкой лентой.
— На чём я остановилась? — спросила Линда, выкручивая термостат на максимум.
— Ты говорила, они напуганы.
— Да, спасибо. Они отчаянно напуганы. И злы.
— На кого?
Линда бросила на Ханне удивлённый взгляд.
— На нас, само собой. На кого ж ещё? Они считают, полиция ни черта не делает.
Ханне вернулась домой в начале девятого.
У Уве разыгралась мигрень, и он уже был в постели.
— Так холодно, — пожаловался он, и Ханне нечего было ему возразить, потому что холод проникал сквозь щели в оконных рамах, расползался по полу и, в конце концов, проникал даже в кровать. А Уве был к таким вещам более чувствителен, чем Ханне. Холод, влажность, резкие звуки — всего этого Уве не переносил. С ним немедленно приключалась экзема или кашель. Возникал необъяснимый жар или длительный упадок сил.
Но Ханне была сильной.
Она могла спокойно спать под звук отбойного молотка, и несмотря на то, что холод она тоже не любила, могла спокойно работать до тех пор, пока морозные узоры не покроют внутреннюю сторону окна в гостиной.
— Как прошла твоя терапия? — поинтересовалась Ханне.
— Как всегда, — отозвался Уве и снова зарылся головой в подушки.
Ханне ничего не стала говорить. «Как всегда» означало, что речь снова шла о его отце, а у Ханне сейчас не было сил вести о нем беседу. Вместо этого она села на кровать поближе к Уве.
— Мы до сих пор не знаем, кто он, — сказала она. — Болотный Убийца.
Уве издал громкий вздох.
— Ну почему тебе взбрело в голову работать именно с этим? — пробормотал он. — Почему? Чтобы позлить меня?
— Не всё на свете крутится вокруг тебя.
Он ничего не ответил, и Ханне успела подумать, что мигрень приключилась с ним очень вовремя, иначе сейчас между ними произошла бы крупная ссора.
— Хочешь поесть? — спросила она.
— Нет, мне кажется, меня сейчас вырвет.
Она погладила мужа по голове и вышла из спальни, чтобы приготовить себе поесть. Через полчаса она уже сидела на диване с тарелкой пасты и книгой инуитских преданий на коленях.
Прежде чем приступить к изучению особенностей человеческого поведения, Ханне изучала социальную антропологию. Она штудировала Франца Боаса и Бронислава Малиновски и мечтала на год отправиться на север Гренландии, чтобы там проводить практические исследования. Отчасти, вероятно, на неё оказал влияние увиденный в детстве старый документальный фильм — «Нанук, сын холода» — так он назывался. Но в основном это была заслуга её деда.
Карл Ивар Лагерлинд-Шён был легендарным полярником и путешественником. Их старинную усадьбу в окрестностях Гнесты украшали шкуры белых медведей, гарпуны и фотопортреты инуитов. Но более всего своим присутствием украшал эту усадьбу дед-алкоголик, который с большой охотой рассказывал внучке о своих приключениях на просторах Арктики, и пересказывал ей предания инуитов.
Больше всего Ханне любила слушать о том, как море поглотило Седну. Красивая, но тщеславная инуитская девушка Седна сбежала от своего отца с буревестником, чтобы стать его женой. Буревестник обещал Седне, что отнесёт её в чудесную страну, где ей никогда не придётся голодать, их шатёр будет сделан из самой лучшей кожи, а спать Седна будет на мягких медвежьих шкурах. Но когда они добрались до места, оказалось, что жилище сделано из старой рыбьей кожи, которая пропускала холод и ветер, спать пришлось на старой грубой моржовой шкуре, а есть — сырые рыбьи потроха.
Весной отец отправился навестить дочь, и увидел, что та была измучена и пребывала в отчаянии. Тогда он убил её супруга и на своем каяке повёз Седну домой. Только птицы решили отомстить за Буревестника. Они наслали на море страшный шторм, и отец решил принести девушку в жертву морю, чтобы успокоить птиц. Он сбросил её в ледяную воду, а когда Седна, вцепившись в борт,
