Вверх тормашками в наоборот - Ева Ночь

  - Не бойся. Геллан не кусается, - лицо у Иранны довольное и предвкушающее, будто она всё же ждёт, что разозлённый Геллан превратится в шершня и покусает меня.

  Он ворвался бело-чёрной молнией - чёрный всадник на белом коне. Золотые кудри стеной. Ледяная синь глаз из-под тёмных ресниц. Довольная белая морда Сильвэя из седельной чёрной сумки.

  Савр радостно ржёт, машет вислыми спаниельными ушами, тянется тёплой мордой к моим ладоням.

  - Я не могла уснуть, - скороговоркой пытаюсь отделаться от тягостных вопросов, но черно-белый рыцарь только кивает головой.

  Мне даже глаза захотелось протереть. Потом поняла: они с Иранной разговаривают без букв. Мда. Не понятно, о чём речь и что Иранна ему говорит.

  - Я не сержусь. Оставайся, - спокойный голос обволакивает мягко, как вата хрустальную вазу. Заботливо, тошнотворно-участливо, но я стараюсь не заморачиваться на нюансах, хотя где-то внутри как-то нехорошо ёкает. Слишком уж он приторный и неестественно добрый.

  - Сильвэй! - коротко командует каменный гость.

  Кот, успевший вылезти из сумки, потереться о наши с Иранной ноги и поваляться на влажной грядке, деловито отряхивается, подбегает к коню и одним прыжком заскакивает в сумку. У меня дух захватывает: акробатический номер без всяких дрессировок! Геллан разворачивает Савра и уносится прочь. Морда Сильвея довольно щурится из сумы.

  - Что ты ему сказала? - подозрительно спрашиваю у Иранны.

  - Что у тебя девичье недомогание. Чтобы тебя выгородить, не пришлось и лгать.

  Несколько мгновений тупо смотрю на безмятежное Ираннино лицо.

  - Девичье... что?! - машинально переспрашиваю и вспыхиваю, когда понимаю, о чём речь.

  - У-у-у-у-у! - рычу беспомощно, закрыв лицо руками. Щёки полыхают костром. - Ты ничего другого не могла придумать?!

  - Зачем? - возражает Иранна. - Любая другая причина для него могла стать поводом остаться в долине. Не считай уж Геллана совсем дураком.

  - Я не привыкла, чтобы это выставляли напоказ! - злюсь от бессилия, и меня аж подбрасывает: в ушах стоит его заботливый голос, а перед глазами - тошнотворное участие во взгляде.

  - Это ни для кого здесь не секрет. И для него тоже, если он захочет увидеть.

  Иранну не прошибёшь. По инерции ещё хочется спорить, но к саду начинают стягиваться детишки. Вон и Мила замаячила сзади - сияющая и улыбчивая. Видать, на крысёнышей мерцательных насмотрелась.

  - Не стой столбом, Дара, - ласково говорит Иранна. - Располагайся поудобнее. С сегодняшнего дня ты моя ученица.

  Выцарапать бы ей глаза! Помогла, называется. Знала бы, сама придумала, как выкрутиться. Но дело сделано: я избавилась от надзора Геллана и стала добровольной узницей коварной интриганки.

  - Не злись, - облизывается, как кошка, - мозг надо тренировать, умения оттачивать. Знания никого ещё не убили. Я уверена: тебе понравится учиться.

  Я бы поспорила, но смысл? Мышеловка захлопнулась, и вместо того чтобы ломать зубы о железные прутья, лучше съесть приманку-сыр. Раз уж так пришлось.

  Мы с Милой заняли оборонительную позицию и принялись ждать. Но Иранна, казалось, забыла о нас, а как только мы расслабились, она нас поймала. Для детишек урок закончился, а нам муйба всучила по миске с какой-то ерундой, по песту в руки и повелительным жестом приказала работать.

  - Яяя боюсь, - жалко промымрила Мила, с несчастным видом разглядывая содержимое каменной плошки. - Выглядит неее так, как в тот раз.

  - Не трусь, - лениво подбодрила я, начиная долбить пестом содержимое своей миски. - Мне так вообще по барабану. Ну не выйдет ничего - и что? Никто нас не убьет. Сиди, три по стенкам и не думай ни о чём. Подумаешь. Может, она вообще ничего от нас не ждёт. Просто травы заставила дробить для снадобий или отваров. Кто-то ж должен ей помогать?

  Мила успокоилась и начала постукивать пестом за мною вслед. А меня так и подмывало сделать какую-нибудь пакость.

  - А хочешь, перемешаем наши миски?

  У Милы чуть глаза не выпали от подобного святотатства. Она так прижала к себе свою лохань, что мне на миг стало её жаль.

  - Ннеет. Вдруг лекарство...

  Об этом я не подумала.

  - Ну давай обменяемся. Ты моё потрёшь, я - твоё.

  Отрицательно заплясали кудряшки. Пальцы девчонки аж побелели от натуги - так крепко вцепилась она в пестик.

  - Ладно, не хочешь, как хочешь. Это я так, чтобы скучно не было.

  Зря я куражилась: Иранна следила за нами взором василиска не пойми откуда. Как только мы растёрли содержимое мисок в пыль, она вынырнула, осмотрела плоды нашего непосильного труда, плеснула жидкости из разных чашек и опять куда-то удалилась.

  - Вот тоска-то, - бурчала я.

  Рука начала неметь и отваливаться. У Милы так ходуном ходила - ей тяжелее: руки тонкие, как прутики, слабые, дрожат от напряжения. В какой-то момент я поняла, что сижу, замерев, по инерции кружа пестом по миске, а сама смотрю на Милу. Девчонка будто отключилась от мира, но я не посмела её окликнуть. Да и не смогла бы, наверное. Воздух вокруг неё, казалось, сгустился и завибрировал. В миске что-то булькало, но я глядела только на тёмную голову, влажные кудряшки, и никакая сила не могла вырвать меня из созерцания. Не знаю, сколько это длилось. Может, минуту, а может, вечность...

  Мила подняла лицо. Бледная кожа, заострившиеся черты, тоненький носик и огромные глаза. Желтые, с вертикальным зрачком. Погруженные куда-то глубоко и в то же время - в меня. Взгляд, который не вынести и не пересмотреть.

  Кажется, я вскрикнула и зажмурилась. В лицо пыхнуло жаром. Чьи-то руки резко вырвали из сжатых пальцев миску и отшвырнули прочь. Меня трясёт, трясёт, трясёт... Я закрываю лицо руками. Чувствую, как крошатся опалённые брови.

  - Молодец, огненная девочка, - слышу слишком спокойный голос Иранны.

  Открываю глаза. Моя миска, полыхая костром до небес, валяется на черной земле в отдалении. Мила сидит рядом и виновато улыбается. Её посудина плещется золотом - жидким, изменчивым, как Жерель. Вертикальной черты только не хватает для полного сходства.

  - Ну тебя в пень, с твоими экспериментами! - выкрикиваю в сердцах. - Я бы и так сказала, что моя стихия - огонь!

  Иранна улыбается, как Джоконда, и забирает из рук Милы миску. Подносит её к лицу, принюхиваясь.

  - Краска, - говорит удовлетворённо.

  Ещё немного - и заурчит, как довольная жизнью кошка.

  - Я горжусь вами, девочки.

  Уходит к дому, а мы остаёмся сидеть, как привязанные. Я смотрю на огонь, что продолжает гореть ярко и высоко.

  - Ииспугалась? - спрашивает Мила шёпотом.

  - Не знаю. Растерялась, наверное.

  Мила хихикает:

  - Она хитрая, Иранна. Беез тебя ничего не получилось бы.