Максим Галкин. Узник замка Грязь - Федор Раззаков

До гостиницы мы доезжаем за 20 минут. Это Plaza Olimpia на проспекте Мира, новый отель, открывшийся всего пять месяцев назад. Московских гостей тут ждали как минимум на час позже, поэтому завтрак для нас пока не готов. Строим планы на завтра: до концерта Макс хочет непременно попасть в музей – посмотреть тибетскую бронзу. «Нам нужно в номере тебя сфотографировать», – напоминаю я. И тут Галкин спрашивает:

– А что я надену?

– Ну ты же привез с собой какие-то вещи.

– У меня нет ничего. Только концертное… Я что-то дома никакую одежду не нашел… И в магазинах сто лет не был.

Ничего себе, думаю. Чемоданы – от Louis Vuitton, а надеть нечего.

Вмешивается Эля:

– Ну потому что ты в Москве не бываешь! Ну хочешь, я поеду завтра куплю тебе футболку?

– Я есть хочу.

Саша Термер на всякий случай стоит около кухни, где для нас готовят сырники, и вращает на повара глазами – чтобы процесс шел быстрее. Мы пока решаем подняться к Галкину, оценить масштабы имеющегося гардероба. Президентский люкс, в который поселили Макса, занимает почти половину этажа. Спальня, гостиная, кухня, джакузи, комната для охраны, гостевой туалет – есть где разбежаться в самом прямом смысле этого слова! В чемодане артиста обнаружились джинсы, несколько рубашек разного цвета, два джемпера и футболка-поло. В кофре ехал концертный пиджак. Мы посовещались и решили, что ничего специально покупать не надо – в конце концов, добро пожаловать в мир реального Галкина! «Я тогда прямо сейчас рубашки отдам погладить», – он надел их на вешалку, одну на другую, и пошел с этой вешалкой к лифту. Я поспешила следом и вдруг заметила у него на спине… две аккуратные дырки. «Максим, ты где-то свитер разодрал». – «Да ты что?!» («Слушай, ну не могла же моль так аккуратно выесть? В машинке, наверное, порвался…» – жаловался он потом Эле.)

12.00. Plaza Olimpia.

Мы немного поспали и собрались в ресторане на поздний завтрак.

Макс заказывает яйца, чай. Спрашивает:

– А хлеб есть у вас?

Официантка, совсем еще молоденькая, трогательно старающаяся сохранять невозмутимый вид (надо видеть утреннего, еще немного сонного Галкина, чтобы понять, какая это маловыполнимая задача!), волнуясь, перечисляет:

– Есть зерновой, есть батон…

Буква «а» в слове «батон» у нее проглатывается, получается «бтон».

– Бтон, – повторяет за ней Максим.

– Ну… вот такой город у нас, – смущается девочка.

– Мне очень нравится!

Завтрак вкусный, Максим доволен, хохмит: «В последнее время вкусные яйца – такая редкость!»

На улице тем временем яркое весеннее солнце сменяется хмурью и снегопадом. В связи с чем просмотр тибетской бронзы благополучно отменяется. Мы поднимаемся в апартаменты Макса болтать, фотографироваться и пить чай. Причем чай больше нужен мне, чем Максиму, – сна получилось всего часа четыре.

– У тебя безумный график.

– Тяжелый, да.

– Может, тебе покажется это глупый вопрос, но все-таки: а жить когда?

– Ну-у-у… Это тоже жизнь. И я ею доволен. Если сейчас у меня есть такая возможность, силы, энергия и здоровье, то почему бы нет. Я не воспринимаю это как, допустим, только зарабатывание денег. Нет, я люблю это дело гастрольное, выступать люблю.

– Ты совсем мало спишь… Не страдает от недосыпа качество выступлений?

– Качество не страдает никогда, потому что это самое ответственное, что у меня есть. Все силы уходят в первую очередь туда. Если их неоткуда черпать, организм сам находит дополнительный источник и начинаешь уже растрачивать здоровье. Конечно, если я за двое суток спал два часа, – я не железный! Приезжаю в Москву и падаю замертво.

– Близкие тебя не видят совсем.

– Ну, раз в месяц видят точно. Я же возвращаюсь в Москву, хотя бы на два дня.

– Так мало…

– Ну мало, а что делать. У меня работа такая, Ян. Конечно, как и все, я скучаю… Тут надо выбирать: либо сидишь дома, ничего не делаешь и не скучаешь, либо чем-то занимаешься в жизни и скучаешь по дому.

– Правильно ли я тебя поняла: это значит, что на данном этапе между работой и любовью ты выбрал работу?

– Просто я считаю, что человек интересен и ценен, когда он занимается любимым делом. А разлука укрепляет чувства – еще можно так сказать. Смс-ки пишу.

– Сейчас твое сердце занято?

– Угу. Лаконичное галкинское «угу» обозначает, что сердечные вопросы мы обсуждать не будем.

– Что делаешь в Москве, когда есть свободный денек?

– Главным образом стараюсь не попадать в места, где много незнакомых людей или людей в принципе. Это меня очень утомляет: я снова попадаю «на сцену», где опять надо чему-то соответствовать. Я люблю телевизор посмотреть с любимым человеком, понимаешь. Или на даче у брата побыть, с семьей. Или в дружеской компании, где я всех хорошо знаю и мне не надо напрягаться. Я закрытый образ жизни веду. Я не знаю, как выглядят ночные клубы и кто эти люди в них. Я был в своем студенчестве в каком-то гранжевом клубе, году в 95-м, с ребятами из студенческого театра… Название такое… что-то с копытами связано. Ну так там совершенно другая атмосфера была, чем то, что сейчас показывают по телевизору.

(По телевизору, к слову, в этот момент показывают «Розыгрыш» на Первом канале – Ксения Собчак и Ульяна Цейтлина в каких-то ночных интерьерах.)

18.10. Культурно-деловой центр.

КДЦ считается в Перми одной из лучших концертных площадок, зал здесь – чуть больше тысячи мест. Концерт Галкина начинается через 50 минут. Мы подъехали со двора и с улицы угодили прямо на сцену. Макс как был в пальто, сразу взял микрофон. В пустом зале с ярко-синими креслами по бокам стояли сияющие бабушки-билетерши. Рома включил минусовую фонограмму.

«Ты-ы-ы. Гордая такая – взлет… – запел Макс. – Звук приличный, по-моему… Твердая такая – лед. Холодная така-а-ая… А кресла же у вас вроде красные были?» – «Надо же, Максим, вы столько ездите, а помните, какие кресла у нас, – умилилась бабуля из зала. – Были красные, точно, а недавно новые поставили».

Репетиция на этом закончилась, и мы очутились в узеньком коридорчике за сценой. Несколько комнат по одной стороне, мебель, видавшая еще партийные съезды… В гримерной Макса – шкаф, маленький угловой диванчик, на журнальном столике тарелка с виноградом, вода, чай, плитка шоколада. Гримерный столик – тоже старенький, с двумя железными лампами у зеркала. Чужеродным предметом на этом скромном фоне выглядит нарядная шелковая банкетка кремового цвета. Макс двумя движениями нанес на лицо чуть-чуть тонального крема. «Это весь твой грим?» – спрашиваю. «Репетиции для бездарностей, грим – для уродов!» – смеется Галкин. В открытом шкафу ждет своего часа концертный пиджак – черный, бархатный, с черным стеклярусом на лацканах, с ярко-красной подкладкой. «Это шьют где-то специально?» Артист смотрит на меня с недоумением: «Не знаю, я в ЦУМе купил».