Новый мир. № 8, 2003 - Журнал «Новый мир»

Вячеслав Рыбаков. «На будущий год — в Москве!» Роман, публицистические статьи. М., АСТ, 2003, 420 стр.

Рыбаков в последнее время был более известен как Хольм ван Зайчик (которого придумал и осуществил в соавторстве с Игорем Алимовым). Но продолжает он сочинять и собственные романы — уже в традиционном своем качестве хорошего петербургского фантаста; черт его знает, как отнестись к этому его новому роману. Иногда мне кажется, что две публицистические статьи, к нему приложенные, даже как-то более художественны… Но если серьезный писатель вроде Рыбакова, писатель настоящий, изобретательный, автор поэтичнейших романов во всей русской фантастике, вдруг начинает вместо романов писать памфлеты и трактаты о крахе русской цивилизации, то ведь не просто же так он это делает. Это значит, что совсем уж его допекло. Когда-то давно, в пародийной повести «Прощание славянки с мечтой», Рыбаков декларировал свое отвращение к имперскому социализму и постимперскому капитализму — отвращение одинаково яростное и выраженное без всяких экивоков. Новая антиутопия весьма показательна: затевая ван Зайчика, автор сообщал, что утопия обществу необходима. Вечно предвидеть в будущем один распад и деградацию — значит отказываться от исторического усилия. Все-таки роман «На будущий год — в Москве!» получился несколько более убедительным сочинением, чем «Евразийская симфония» с ее гармоничным синтетическим западно-восточным пространством. На этом западно-восточном диване Рыбакову никак не усидеть. Любопытно, что два самых мрачных его гротеска — «Не успеть» (о ранних девяностых) и новый роман — заканчиваются одинаково: улетанием в никуда. В повести «Не успеть» герой уносился на внезапно выросших крыльях — это была такая болезнь, метафора то ли смерти, то ли вознесения; в новой книге герои улетают на реконструированном ими советском «Буране» — последнем чуде космической индустрии. Непонятно, впрочем, взлетят ли.

Многое в этом романе очень точно и смешно — не без фельетонности, конечно, но такова ведь и установка. Во многом узнается другой Рыбаков — еще один профессиональный историк, социолог, синолог, отлично понимающий мотивы и этапы взаимного поглощения цивилизаций и культур. О том, как запрещают упоминать Великую Отечественную, о том, как выгоняют из школы за просмотр советского фильма, о том, как растлевают местную культуру, упраздняют науку и армию, он пишет с настоящей, а не выдуманной, не имитируемой болью (и это, на мой взгляд, радикально отличает его от почвенников: почвенники-то культуры по-настоящему никогда не любили и защищают ее для проформы, а у питерского интеллигента Рыбакова на глазах дело всей его жизни гибнет!). Эта книга нарочно написана в плакатной, грубой, лобовой технике. Она — простая. Наверное, от боли только и можно — кричать. В общем, это в любом случае событие… но до чего горько мне видеть, что плоское время и Рыбакова сплющило, заставив вместо романа писать плакат!

Юлия Латынина. Промзона. М., «Эксмо», 2003, 503 стр.

А вот это уже социальная сатира нового типа, за которой, я думаю, будущее. Меня всегда раздражала латынинская дотошность: заговорим, бывало, на «Пресс-клубе» о социальных проблемах, о макроэкономике и прочем, — а тут Латынина с копанием в мелочах: кто-то кому-то перепродал такой-то АМК, ГОК, КПП (аббревиатуры нагромоздил произвольные, как понимаете). И ну копаться, ну копаться в том, кто кого купил… Здесь ее занудство переходит в новое качество, и рождается блистательный, полновесный социальный гротеск. То, к чему близко подходила «Охота на изюбря», да так и не подошла: надо было уж совсем отвратиться от этой мерзости, совсем новый уровень обобщения выбрать — и нарисовать наконец четкий, исчерпывающий портрет страны, в которой все ужасно глупо. Покупать глупо, продавать, убивать, спекулировать… Даже у Щедрина не всегда случалась сатира столь едкая — и ведь все это на голубом глазу, в нейтральной интонации традиционного экономического романа, жанра, в котором у нас одна Латынина и работает. Вот нормальный путь серьезного писателя — изучить материал до такой степени, чтобы он стал вызывать отторжение, смертную тоску и желание поскорее с ним расплеваться. «Промзона» — памятник русскому капитализму, русской борьбе за власть и русской экономической журналистике. Все эти вещи друг друга стоят. Главное же — из этой книги совершенно ясно, что правду искать бесполезно. Правых нет. И сама идея разоблачений блистательно разоблачается. Никогда прежде — ни в фэнтези, ни в детективах — бешено трудолюбивая Латынина не позволяла себе такой откровенности. «Промзона» — это, в сущности, крик: задолбали! В русской прозе этот роман — примерно то же, что в русском кинематографе — «Магнитные бури» Абдрашитова и Миндадзе. Притчу просто так не сочинишь — ее сначала надо прожить; притчу пишет не тот, кто не знает деталей, а тот, у кого они уже вот где.

Стивен Кинг. Почти как бьюик. Роман. М., АСТ, 2003, 350 стр.

С этим тоже чего-то не то стало. Я всегда считал его одним из крупнейших американских писателей, и многие еще хорошие американисты — Андрей Шемякин, например, — печатно возмущались снобизмом штатовских интеллектуалов, не желавших признавать за Кингом права называться серьезным романистом. Сказочник, да, халтурил много, да, — но сколько фабул изобрел и сколько диагнозов обществу поставил! Да, «Противостояние» — не ахти, но ведь были и «Воспламеняющая взглядом», и «Мертвая зона», и «Мизери»! Нынешнего Кинга читать скучно, и это самое страшное, что может случиться с описывателем самого страшного. Иногда еще просыпается некое подобие прежнего таланта — в «Черном доме» есть страницы восхитительные, напоминающие ранние кинговские рассказы с их иррациональным и вместе бытовым ужасом; но «Ловец снов» — это уж полный провал, а несчастный этот «Бьюик» — беспардонный перепев себя самого. Издан в серьезной серии — «Бестселлер» — и ни в малой степени ей не соответствует. Не представляю страну, в которой такой роман мог бы стать бестселлером, если б не фамилия автора. Намешано всего понемножку — главным образом из «Кристины». Видно, как автор уныло гонит строкаж, как растягивает посредственный рассказ в плохой роман, как старается быть прежним Стивеном Кингом, королем, — и как не может сделать страшно даже тогда, когда, по сюжету, вполне могло бы быть жутко. То ли он перетрудился, то ли слишком тяжело перенес инцидент 1999 года, когда на него наехал грузовик… Не сужу Кинга — более того, считаю эту книгу показательной. Один человек не может писать так много — самоповтор неизбежен, не следует себя насиловать. Сорок кинговских романов написаны на пять-шесть сюжетов. Горько смотреть на то, как хороший писатель компрометирует себя; трудно нам будет теперь отмазывать его перед снобами.

Юрий Поляков. Возвращение блудного мужа. Роман, повесть. М., «Молодая гвардия», 2002, 520 стр.

Ну что я, собственно, о Полякове… У нас же как-никак серьезный разговор… Но проблема у него та же самая — только у Кинга было кое-что за душой, потому его и хватило на сорок книг, пусть неровных, а у Полякова за душой… но есть один странный крен — он любит писать про любовь, про эротику; вот и последняя его повесть — «Подземный художник» («Нева», 2002, № 11) — об этом. Получается невыносимый коктейль из фельетона про «новых русских» и глянцевого журнала про них же, и все это как-то нехорошо лоснится, и все исполнено такой сальности, такой пошлятины в духе «Моей семьи»… Ну нельзя же, честное слово, так компрометировать патриотическую идею и государственничество, не должен государственник и патриот писать такую чухню[6]! В новую книгу вошли два сочинения — относительно новая повесть, по которой томик и назван, и относительно старый роман «Замыслил я побег», которому куда больше подошло бы название «Усталый раб». И вот ведь что бывает с писателем, не способным к элементарной работе над собой: в ранних сочинениях Полякова — например, в «Апофегее» — случались живые герои, остроумные словечки, точные реалии. Иногда удавались, страшно сказать, даже какие-то психологизмы — особенно когда речь шла о душевных метаниях юных карьеристов. Написав три повести, Поляков не остановился и пошел вразнос. Уже «Парижская любовь Кости Гуманкова» поражала шаблонностью и бульварностью, а начиная с «Козленка в молоке» из автора такое поперло, что какая там, к чертовой матери, защита духовности и приличий! Лучше пять заборов исписать матом, чем одну страницу — эротикой и публицистикой такого уровня.

Александр Белов. Бригада. Бои без правил. Бригада. Битва за масть. М., «Олма-Пресс экслибрис», 2003, 350 стр.

На сей раз «Бригада» настоящая — а то еще до выхода этого киноромана успела появиться подделка некоего автора, претендующего на то, чтобы считаться тем самым Беловым… Что-то вроде «Саги, рассказанной сыну», с эпиграфами из Библии, с ласковым общением героев — в прошлом школьных друзей, а ныне воров в законе… Коля, Саша… Но «Бригада» настоящая по-своему даже мерзей, поскольку нет в ней и той подлинности, какая была в фильме. Тот сериал был сделан недурно — Безруков по-настоящему вошел в роль, даже в интервью его появились откровенно блатные интонации. Тоже про духовность любит поговорить, про Пушкина, Есенина… Нет, не то чтобы роль искалечила молодого артиста — артист попался подходящий, вот роль и вытащила из него заветную сущность. Но, господа, каково же про все это читать! Литература — это ж вам не кино, тут амбивалентности не бывает. Тут авторы горячо, искренне любят своих молодых, ярких героев, сочувствуют им, любуются. Писано все это еще сравнительно приличным слогом, без особенной суконности, хотя и с тем же нудным многословием, всегда отличающим людей, которым нечего сказать. Губчатая ткань текста, уродливо разросшаяся, вроде как в сочинении Блоцкого о Путине…