Оккупанты (сборник) - Владимир Васильев

«На абордаж!» приехавшие с «Проспектом Мира» болельщики проорали так дружно и так слаженно, что глаза загорелись даже у тех, кто начал слушать заезжих южан с откровенным скепсисом.

Второй куплет Костик и Данил пели вместе, умело чередуя голоса:

Я помню лихие походы,Набеги, сраженья, бои,И снова в плохую погодуЗаноют раненья мои.

Я с берега каждое утро с тоскою безумнойСмотрю на соленые брызги и пенный прибой,Мне снятся фрегаты и шлюпы, корветы и шхуны,И вкрадчивый шепот кильватерных струй за кормой.

На этот раз припев подтягивала уже добрая половина толпы, а «на абордаж» проорали так, что дрогнула земля.

Федяшин как раз смастерил над сценой призрачного «Веселого Роджера»; череп щерился, флаг слабо трепетал на несуществующем лазерном ветру.

А «Проспект Мира» продолжил первой короткой перебивкой, разбавляющей размеренное течение длинной композиции: «Эй, капитан! Эй, капитан. Эй, капитан!»

Короткая, напрашивающаяся каждой клеточкой музыкальной души пауза, и – ликующее, подхваченное сотнями глоток: «На абордаааааж!!!!»

Настало время Малого: он с радость показал, на что способен. Гитара стонала и выла, шумели на заднем плане волны, кричали чайки, звенела сталь.

Третий куплет снова пустили поспокойнее. Первую его половину:

Мне холодно что-то порою,И руки немного дрожат,Ведь годы над головоюКак белые чайки кружат.

А потом снова пошел драйв:

Но мне не забыть гром орудий и стон парусины,Наполненной ветром, как кубок наполнен вином,Оружия блеск и изгибы бортов бригантины,Что, встретив пиратов, встречается с каменным дном.

Припев пели хором. А вторая перебивка вообще ввела толпу в сущий экстаз:

Эй, капитан! Наша жизнь – это только дорога.Эй, капитан! Этот бой – остановка в пути.Эй, капитан! Остановок не так уж и много.Эй, капитан! И все меньше их впереди

На фоне перебивки припев уже казался достаточно спокойным. Но всеобщее «на абордаж!» снова всколыхнуло округу.

А следом, без остановки, Димыч свалился в короткий ритмический клинч: это означало, что прицепом пойдет и «Шторм». Обе песни игрались в одном ритме и тональности, но как одно целое их пускали не всегда из-за длины: каждая по шесть с лишним минут. Но тут сам бог велел: слушатели встречали на ура.

Ветер гремит в парусахИ скрипят от усталости реи,Море, огромное море нам песню поет.Мы, победившие страх,Мы в бою никого не жалеем.Роджер Веселый диктует команду «Вперед!»

Это самое «впереееееееед!» тянули опять в четыре голоса, даже обычно молчащий Андрюха примкнул к Малому и в микрофон они выдохнули разом, щека к щеке.

Снова фирменные Димычевские ритмические переходы и паузы, а потом припев:

Снова в бой! НикомуКак обычно не будет пощады.Страшный бой. ОбагренЖаркой кровью холодный клинок.За собой нас ведетКапитан, и медлить не надо,Лишь успеть отвестиНож врага и нажать на курок.

Лазеры сверкали и метались над подиумом. Клубился туман. Разноцветные световые лучи шевелились, как живые, бродили по сцене, ложились яркими пятнами под ноги музыкантам.

Пираты не помнят родства,Стало домом соленое море,А берег – лишь узкая пристань да шумный кабак.Краткий момент торжества,Крепким ромом залитое горе —И опять поднимаем над мачтой свой выцветший флаг.

Димыч кивнул Малому, и они сошлись посреди сцены, осветители скрестились на двух фигурах с гитарами. Это означало, что Костик и Данил могут перевести дух и промочить горло: вместо припева пойдет концертный соляк, которого в студийном варианте обычно нет.

Перед сценой творилось… черт знает что. Многие размахивали над головами снятыми майками, лес рук тянулся к сцене, хотя, спасибо, никто не решался пока на нее взобраться. В общем, все шло как надо.

Снова лихой абордаж.И поется кровавая песня.Есть ли у жизни пирата завтрашний день?Воспоминаний багаж,И от них не уйти, хоть ты тресни,И Веселого Роджера черная-черная тень.

От этой песни всегда оставалось такое чувство, будто чего-то не доделал, не успел в жизни. Ведь есть же где-то моря и острова, и кто-то смотрит на них, а над головой у него трепещут паруса и снасти.

Припев поставил в песне жирную точку.

13. Slaves And Masters (1990)

Позже выяснилось, что именно во время «Шторма» мэтр из Питера, вкусив портвейну, решил потопырить пальцы и направился продолжать свое выступление в зал. Надеялся, небось, что народ потянется за ним.

Фигу: за мэтром последовали только несколько съехавших девиц. А петь для пустого зала любой бы обломался.

В общем, обиделся мэтр. Крепко обиделся. Но «Проспект Мира» этого не знал. А и знал бы – плюнул да растер.

Решили дать народу расслабиться на медлячке, затянули «Осень стучит в окно». Эту песню начинал Малый, под перебор. Продолжал Костик, а завершали все вместе. Зажигалок под медляки тут еще не жгли, но руками качали славно. Следом выдали «Замок на песке». Творение Костика Ляшенко.

Шурик устроил над зрителями лазерный дождь; по толпе скользило почти неразличимое пятно ультрафиолетового прожектора, заставляя белые – только белые! – одежды зрителей светиться на манер рекламных стоек над казино.

В уютном месте, в уголкеЯ строил замок на песке,Совсем не думая о том,Что смоет первым же дождем.

Там, там дам приют своей мечте,Забыв что в жизни суетеПод ноги часто не глядятИ замок могут растоптать…

Костик дал отмашку Игорю – это означало, что ему нужно несколько секунд передышки, посему надо вклинить в песню аритмичную перебивку, после которой последует модуляция на тон.

Сюда однажды я придуИ лишь развалины найду.Кругом следы, следы, следы…Где ж вы, плоды моей мечты?

В этом месте Федяшин всегда врубал хорус и создавалось полное впечатление, что поет сотня Костиков, а подпевает сотня Данилов:

Куда ты смотришь, человек?Скорей, скорей, уйми свой бег.Под ноги лучше посмотриЛюбить, мечтать, не разучись.

И – с еще большим драйвом и акцентом:

Чтоб равнодушию не датьС твоей душою совладать,Чтоб не угас огонь желаний,Не превратилось сердце в камень!

Настало время неторопливого, густого соляка Димыча. Малый оттенял. Звучало неповторимо…

Зрители стонали в сотни голосов. Казалось, вели сейчас Костик всем умереть – послушались бы, не разумывая.

Неповторимое ощущение – понять его может только тот, кто сам хотя бы раз стоял в полутьме сцены перед залом или стадионом и видел сотни горящих глаз, обращенных к тебе.