Большая Засада - Жоржи Амаду

Солнце еще не взошло, а Тисау и Додо уже принесли в дом негра охотничьи трофеи: огромная пака,[87] должно быть, весила добрых десять килограммов. Были два кутиа[88] и один тейу, которых они пристрелили, рыская в зарослях в поисках черепахи для Шанго. Добычей были также полдюжины моллюсков и гигантских улиток — быков Ошала. Додо Пероба вернулся, чтобы забрать птичек. Он оставил ловушки на ветках деревьев, и если бы не поспешил, то Нанду и Эду поживились бы за его счет.

Пока Тисау не было, Рессу, иабассе, кухарка ориша, начала работу, поставив вариться в глиняных котелках ямс и белую кукурузу. Она резала киабо для амала,[89] а на огне на куске жести лопалась жареная кукуруза, добуру[90] Обалуайе. Накануне Каштор похлопал в ладоши на пороге хижины Рессу. Проститутка прислушивалась, ожидая сводника, но прозвучал призыв святого: «Epahei!» Он просил об услуге — Рессу была лошадью духа Янсан, ее сотворили на лодке иао[91] Белого дома в Баие, она была тогда еще девчонкой. Рессу повесила на шею темно-красные четки и принесла короткий кривой нож и эрукере[92] из конского хвоста.

Оставив охотничьи трофеи, негр перешел через реку и направился к полям Алтамиранду — без свиньи было не обойтись, это любимая еда Омолу. Сертанец только что проснулся и удивился: Тисау охотился на кейшада, кайтиту, порку-эшпинью,[93] зачем ему скот из свинарника? «Свинья мне нужна живая», — объяснил Тисау. Он всю ночь обходил ловушки, но все тщетно. Кроме паки там оказалась только одна ядовитая сурукуку, и ни следа дикого кабана.

— Молочный поросенок подойдет? Большого у меня нет. Зарезал последнего в прошлую субботу.

Подойдет; пусть маленькая и молоденькая, а все равно свинья. Алтамиранду отказался брать деньги — а как же соленая дичь, которую Сау носит домой, подарки от Тисау? Не говоря уже о том, что он должен кузнецу часть денег за ножи для рубки деревьев, ручной работы, сделанные в кредит.

— Забирай поросенка, потом разберемся.

За рекой красное небо предвещало солнце. Погонщики еще спали.

Чтобы не было беспорядка и неразберихи, решили сначала поднести кашасы Эшу. Он был в пежи, маленький железный Эшу, который стоит на перекрестках, лукавый кум, и член у него больше, чем ноги. Затем, продолжая готовить, они отрубили голову черепахе. Ни одно животное не умирает так тяжело — в горшке куски подергивались и шевелились, будто в них еще теплилась жизнь. Раздувая огонь, Рессу спросила не оборачиваясь:

— Любовное подношение? Никогда такого большого не видала.

— Нет, подношение здоровья.

— Ты болен? И давно?

— Любовь тоже болезнь, только это не видно. Она иссушает хуже, чем тоска, пьет силы. Знаешь, как это?

— Как не знать. У меня такое бывало, и уж как несладко! Похоже на сглаз, только хуже. Прямо и жить-то не хочется.

Но даже теперь она еще не удовлетворила свое любопытство.

— Свинья для Омолу, это ясно. Но для кого все эти разные зверьки?

— Обет, который я давно дал идолам. Может, потому-то я так разнюнился…

— Разнюнился? Ты? — Она издевательски расхохоталась.

Тисау поторопил ее:

— Давай быстрее, надо закончить до восхода солнца.

Она посильнее раздула огонь под жестянками и горшками — черепашье мясо готовится долго. Вместе с Тисау они прошли в глубь дома. У него в руках был острый нож и чаша из кокосовой скорлупы. Рессу держала ноги поросенка, и Тисау пустил ему кровь. Когда она брызнула, горячая и красная, негр припал губами к шее животного и выпил жизнь, страстно и жадно. Потом настала очередь Рессу. Наконец они наполнили чашу жертвенной кровью.

Они пели песни Омолу, хлопали в ладоши в ритме опаниже, плясали танцы духов болезни, упадка, бессилия, черной оспы и духов-врачевателей, которые охраняют от чумы и сглаза, прогоняют смерть. Тисау, бьясь головой об пол, приветствовал их и вручил им жертву — кровавое подношение. Он просил Обалуайе дать ему сил, чтобы победить сглаз и порчу, которые затыкали ему рот, связывали руки, душили.

Еду подали на жестяных блюдах: каждому духу — его собственный, еще дымящийся деликатес. Атото, Омолу! Для того, кто насылает немочь и дарует здоровье, — поросенок и жареная кукуруза. Оке, Ошосси! — король Куэту, хозяин леса, охотник. Для него пака, тейу и два кутиа. Для Шанго, повелителя грома и молнии, черепаха и амала: «Као-кабиесси!» А для Ошала, Оришанла, великого духа, отца всех и вся — полдюжины гигантских лесных улиток, а еще ямс и кукуруза, и все без соли, как он любит и как ему пристало. Дымящиеся блюда встали на пежи перед фетишами из соломы, железа, дерева и камня — перед шашара[94] Омолу, луком и стрелами Ошосси, двухсторонним топориком Шанго, пашоро Ошала.

И сверкнула тогда молния, и послышался гром, рык ягуара и пумы. Погасшие звезды снова засияли на кроваво-красных небесах. Янсан приплыла на черном облаке, оседлала свою лошадь, выхватила нож и эрукере, испустила воинственный клич и сплясала танец войны и победы. Она сжала Тисау в объятиях, прогнала окружавших его злых духов, очистила его тело от хворей. Это длилось одно мгновение, не больше, и Рессу снова надела шлепанцы.

Теперь Каштор Абдуим был защищен с семи сторон, и все дороги открылись для него.

Умащенные кровью с головы до ног, взяв кусок мыла, они пошли искупаться в реке. По дороге Рессу рассказала:

— Говорят, Баштиау белит дом перед праздником.

— Каким праздником?

— Как это, каким? Праздник — тот день, когда она решит жить с ним. Хотя, по моему разумению, ему она не достанется. Теперь уж точно… — Она верила в силу чар, в действенность подношений.

Они вымылись мылом, почистили черепаховый панцирь. Тисау пообещал в благодарность за помощь:

— Я сделаю из него чашу, чтобы ты хранила в ней свои четки.

Рассекая воду, они нырнули вместе, тела соприкоснулись. В лучах солнца они предались прекрасной игре — никто не железный, и из любой искры может разгореться пламя. Тисау думал о Диве, она не выходила у него из головы. Рессу — без всякой задней мысли, исключительно из чистого удовольствия. Не в первый раз, такое уже бывало, но в гамаке, а не в речных водах.

— Ну, только если она дура… — прошептала Рессу.

Они вернулись в кузницу, чтобы посолить мясо, и разделили его на куски для друзей — для Турка, Короки, Алтамиранду, старого Жерину и других. Тисау родился щедрым.

— А для кумы Ванже? — подначивала его Рессу.

— Отнеси ты, если хочешь. А я нет. Есть вещи, которые нельзя купить ни деньгами, ни подарками. Любовь не товар.

Когда Рессу ушла, то из дверей своей кузницы негр Каштор Абдуим, восстановивший прежние силы, бросил взгляд на тот берег реки, где жила эгоистичная гордячка. Он решился: пойдет на встречу к ней с открытым забралом и, к добру или нет, возьмет в руки, чтобы повалить в гамак и показать, чего стоит влюбленный негр. Настало время поставить финальную точку в этой истории, из-за которой он разнюнился как настоящая размазня. Нужно сделать это, прежде чем белый с голубыми глазами опередит его, обойдет на повороте. Атото, Омолу, отец тоски и черной оспы, силы и здоровья, атото, отец мой Обалуайе!

Каштор Абдуим перешел на другой берег: скоро ему не нужно будет перебираться по камням и мочить ноги в протоке. Лесорубы, нанятые полковником Робуштиану де Араужу, уже валили деревья и пилили стволы, которые Гиду и Лупишсиниу со строгальщиками должны были превратить в бревна и доски для задуманного ими моста. Полковник усомнился, что эти два мастера столярного дела смогут справиться с таким масштабным делом, и предложил прислать опытных ремесленников из Итабуны. Лупишсиниу, уже построившего склад какао и загон для скота, такое предложение обидело. В конце концов, полковник прекрасно знал, что он на самом деле умеет.

— Вложитесь лучше деньгами, полковник, а все остальное доверьте нам.

Полковник дал денег, капитан Натариу да Фонсека тоже поучаствовал кое-какой суммой, и скоро переправа через реку станет совсем легкой и безопасной. Год назад, когда сюда приехал народ из Сержипи, кто мог подумать, что тут такой прогресс начнется — и мост, и мельница!

Что касается мельницы, то строительство подходило к концу. Баштиау да Роза с двумя подмастерьями уже почти завершил стены, Лупишсиниу с сыном Артурзинью уже практически отшлифовал пресс. На стройке крутилось множество женщин: Ванже с невестками, сиа Клара, жена Жозе душ Сантуша с дочками — мельница строилась как раз на границе земель, принадлежавших двум семьям. Посадки и хозяйство Алтамиранду начинались чуть дальше, но Сау с матерью Даш Дореш тоже помогала. Сау хотела, чтобы Зинью научил ее работать рубанком, а Зинью в свою очередь рассчитывал научить ее пользоваться более тонким инструментом. Женщины таскали камни, стряпали, переговаривались и перемигивались с мужчинами. Каштор не видел Диву в этой суматохе, где же она была? Может, в поле. Негр сел на землю и поздоровался со всей братией.