Наизнанку (СИ) - Медведева Евсения

— Вот тебе… — пнула «стукача» носком сапога, наблюдая, как высокая ваза закружилась в истеричной попытке устоять.

Фарфоровое основание отчаянно цеплялось за шершавую поверхность гранитного пола, издавая визгливо-скрипучие звуки. Но, это было неизбежно. Наблюдала за тем, как ваза, завалившись набок, разлетелась на миллионы кусочков. Меня не волновал беспорядок, учиненный мною, даже не думала о том, что нашей экономке придется ползать, собирая мелкие осколки, которыми был усыпан весь пол прихожей. Перешагнула груду бесполезного мусора и замерла у основания лестницы. В голове вновь и вновь, как заезженная пластинка, крутилось приветствие отца.

Нет, это был не крик. ХУЖЕ! Этот тон я слышала много раз. Но ни разу он не применялся ко мне. Хриплый шепот заставил на миг испугаться. Только он мог кричать настолько тихо, что хотелось зажать уши, в попытке уберечь перепонки. Руки сжали куртку, пытаясь избавиться от незнакомого чувства страха перед родным человеком. Ладони потели, а дыхание было настолько редким, что казалось еще чуть-чуть, и сердце попросту остановится от нехватки кислорода.

Обвела быстрым взглядом прихожую. Пыталась зацепиться взглядом хоть за что-нибудь, но весь интерьер превратился в серое бездушное пятно. Правую руку прострелила боль, привлекая к себе внимание. Опустила взгляд. Пальцы настолько крепко сжимали резной поручень лестницы, что рука покрылась синюшными пятнами. Еще раз обвела взглядом коридор с двумя широкими лестницами, делившими пространство надвое. Массивные сооружения стояли зеркально, повторяя малейший изгиб друг друга.

Первая вела в половину дома, принадлежащую отцу. Когда мы с Кириллом переехали сюда, отец сделал все, чтобы сделать наше совместное проживание комфортным для каждого. В его половине постоянно было много мужчин. Кто-то приходил, уходил, пользуясь отдельным входом с торца дома. Мне не хотелось нарушать его личное пространство. А он никогда не заходил ко мне. Встречались на нейтральной территории первого этажа. Сейчас я понимала, что он пытался воссоздать ощущение обособленности, самостоятельности, усыпляя мою бдительность. Именно поэтому стало не по себе, оттого что голос доносился со второго этажа, а это значит, что он сидит в моей спальне.

Бросила куртку прямо на пол и пошла наверх, переборов желание пнуть и ее. Шагала тихо, пытаясь успокоить сбивчивое дыхание. Могла бы подобрать слова, но это было бесполезно. Знала, что готовиться к разговору бессмысленно. Лучше закончить с этим побыстрее.

Белая дверь спальни была открыта. Отец сидел на кровати, облокотившись о колени, и держал в руках старого мишку. Самого первого. Он был не похож на современные мягкие игрушки. Жесткий каркас, колючая ткань, покрывшаяся катышками. Помню, сколько раз тетя Маша пришивала его лапы, штопала оторванный нос или уши. Я таскала его везде. Даже за обеденным столом стояло отдельное кресло для Потапа. Отец недовольно фыркал, глядя на уродливую игрушку, но все равно позволял брать медведя и в ванну, и на море, и на торжества.

— Этого медведя я купил еще до твоего рождения. Стоял в очереди, потому что их не так-то просто было достать. Почему-то был уверен, что родится дочь. Мужики высмеивали. Говорили, что первенец должен быть парнем. А мне не нужен был сын. Мне не нужен был отморозок, копирующий характер отца. Мечтал о нежной дочери. Представлял твой взгляд, способный растопить все ледники этого грязного мира. Радовался, еще не подозревая, что одно надвигающееся счастье может забрать то, что я тогда имел.

— Пап… — как только он поднял на меня свои прозрачно-голубые глаза, сердце перестало колотиться. Замерло, сжавшись от переизбытка эмоций, которые может вызывать только родной человек. Отец чуть прищурился и снова опустил голову. Захотелось сесть у его ног, как в детстве, распустить волосы, чтобы неумелые мужские руки пытались заплести косу. Но удержалась, подойдя к окну. Не могла отступить, потому что именно сегодня я должна сказать ему все.

— Где ты была?

— Дома.

— Почему тогда не открыла дверь? Ты же слышала, что я приезжал? Да?

— Потому что не хотела, пап. Я никого не хотела видеть. Даже тебя. За последние полгода я становилась невольным свидетелем чего-то ужасного слишком часто. Ты так не думаешь? Не хочу больше. Мое везение плюс твой образ жизни…. В итоге мы имеем то, что имеем.

— Вернись домой.

— Нет. Больше я не вернусь. Собственно, и сейчас приехала, чтобы собрать последние вещи. Я сняла квартиру недалеко от универа. А еще нашла работу. Буду помогать в детском реабилитационном центре при интернате.

— Что? Что ты говоришь? — он резко встал. Широкая ладонь сомкнулась, зажимая старого, и без того потрепанного медведя в крепкой хватке. Слышала, как трещит старая рассохшаяся ткань.

— Я не вернусь. — Смогла произнести это только после глубокого выдоха. Старалась не сорваться на крик. Пыталась оттянуть назревавший скандал. — Я то и дело слушаю тебя. Тебе самому не надоело?

— Что именно?

— Ты не считаешь гадким то, что подбираешь мне мужика? Ты думаешь о том, что не тебе жить с ним? Не думаешь, что он ляжет в постель к твоей дочери?

— Прекрати! Ян… — пальцы отца разжались, а сам он сел на край кровати, обхватив голову руками.

— Нет, ты подумай, пап… Каково это думать о том, что совершенно посторонний мужик придет, снимет носки и завалится в твою кровать. А я должна терпеть? Должна? Для чего? Для тебя? Чтобы отцу было спокойно? — сама не заметила, как перешла на шепот. На крик не было сил, из меня будто выкачали всю энергию, забрали силу, лишив возможности кричать. — Это противно, пап… Сокурсницы щебечут о влюбленности. Они заходятся от эмоций, описывая своих избранников. Могут вспомнить все: запах, привычки, тон голоса, походку. А я? Вынуждена безропотно принять все, что уготовил отец. Я никогда не думала об этом, потому что любила… — заметила, как отец вздрогнул, выронив медведя. — И сейчас люблю, но так больше не будет.

— Прекрати. Ты же знаешь, что и я люблю тебя!

— Тогда почему ты лишаешь меня права любить. Я тоже хочу напиться этим чувством до головокружения. Хочу думать только мгновениями. Отрывками, порой не связанными между собой. Отключать мозг, когда он рядом и существовать инстинктами. Хочу быть пьяной от ощущения наполненности, целостности. Мечтать о будущем. Строить планы и придумывать имена нашим детям. Ревновать так, чтобы хотелось убить каждую, желающую подойти ближе, чем на шаг. Хочу влюбиться по уши, чтобы не спать ночами, чтобы сердце замирало от разлуки! И реветь хочу, придумывая во влюбленной голове разные глупости. Хочу надевать короткую юбку только для того, чтобы насладиться яростным движеньем желваков. Робко поеживаться, ловя откровенные взгляды. Хочу!!!!! Хочу! Папа! Хочу бежать домой, чтобы порадовать ужином. И просыпаться ночью, упиваясь видом его лица в отблеске луны.

— Я хочу, чтобы ты уехала из страны. Единственное мое желание — обезопасить тебя. Потому что я чувствую, что надвигается смутное время, Ян.

— Пап! Да когда у тебя были светлые времена? Когда? Ответь!

— Когда твоя мать была жива, тогда и были эти светлые времена. Хотелось возвращаться домой и не влезать в паутину городской грязи. Когда Томы не стало, я думал, что теперь можно обнажать ствол и делать все, что угодно. По рукам бежали мурашки свободы, думал, что больше ничего не держит. Не связывает. Надеялся, что тугая хватка страха навсегда исчезнет, позволив дышать полной грудью. — Отец резко схватил меня за запястье, развернув к себе. — Но нет. Я был так глуп. За дочь переживать оказалось гораздо больнее. Это, как отрывать свою плоть по маленьким кусочкам, не позволяя ране зажить. Гораздо больней, Ян… Вижу, что глаза твои засияли. Вижу каждое изменение мимики, ловлю мгновения задумчивости и такие необъяснимые улыбки. Расскажи мне, Яна. Сама расскажи…

— Хочешь моей безопасности, тогда дай свободу. Слышишь? Я задыхаюсь. Иногда по ночам просыпаюсь от боли в легких. Открываю глаза, судорожно мечтая оказаться не дома, не в своей гребаной комнате, больше похожей на тюремную камеру не по виду, а по ощущениям. Не хочу просыпаться по утрам, проигрывая предсказуемый день с точностью до минуты. Мне уже так много лет, а я до сих пор ничего не видела, находясь под крылом отца. Пап, не мне тебе рассказывать, что жизнь слишком коротка. Очень. Она промчится, оставив только россыпь морщин на лице и вечные вопросы — ЕСЛИ БЫ…. Мы будем с тобой встречаться по выходным. Ходить в рестораны и смотреть кино, треская попкорн. Вот чего я хочу! — дернула руку, освобождая ноющее запястье. Отец расширил глаза, но сдержался. — Хочу отца, а не охранника. Очень хочу. Хочу сообщений и возможности приезжать в гости. Да, черт побери, хочу, чтобы ты начал жить, прекратив оплакивать прошлое. Хватит, отпусти маму. Отпусти нас, выдохни! Я так много чего хочу…. Папа… — чувствовала, как по щеке заскользила слеза. Смахнула и крепко сжала ледяную отцовскую ладонь обеими руками. — Посмотри на меня. Я жива. Я рядом. Но дай мне возможность жить. Просто жить…