Темнее ночь перед рассветом - Вячеслав Павлович Белоусов

— Издеваешься, старый пень! — тряхнул курчавой головой Музыкант. — Забылся совсем! Мне — в каюту кофе и что-нибудь зажевать. И немедля. Я уезжаю.

— Так рано? Вам же охранять гостей в поездке…

— Заткнись! Я гляжу, у тебя не только крысиная страсть всё знать и видеть, но ещё и длинный язык. — И Музыкант выхватил из халата кривой нож. — Я его укорочу, пожалуй, и выброшу на помойку собакам! За эти дни пребывания в затхлой твоей комнатушке ты мне изрядно надоел.

— Окстись, сатана! — отскочил Боцман, поняв, что изображать почтение и лебезить перед этим зверем бесполезно, лучше подумать о собственной безопасности. Он выхватил из-за пояса кухонный нож приличных размеров и выставил перед собой. — Зря ты так на меня, Музыкант… Боцман потому и поставлен сюда Пауком, что способен не только себя защитить, а пустить кровушку любому…

— Хватит брехать! — прервал его тот. — Погорячился я. Может, больше и не увидимся. Не хочу оставлять после себя крови.

Он спрятал необычный нож в полы халата.

— Тащи кофе! И побыстрей, старик!

— А проводы? Сюда приедет Паук, что ему передать?

— Ничего. Он всё знает. — Почти закрылась дверь, когда Музыкант развернулся и крикнул вслед удаляющемуся Боцману: — У тебя сохранились клыки, старина! Это хорошо. Передай Пауку, я завидую ему, что у него есть такой преданный цепной кобель.

Боцман не обернулся, лишь смачно и зло сплюнул.

А через полчаса к баркасу, нещадно тарахтя и коптя глушителем, подрулил москвичонок синего цвета, заляпанный грязью. Музыкант, в изящном тёмном костюме, с большим чемоданом и увесистым портфелем, подмигнув Боцману, сошёл с баркаса, забросил вещи в багажник и, усаживаясь на заднее сиденье, махнул рукой:

— Я буду ждать Паука с его отъезжающими гостями на теплоходе, в соседней каюте, как условились! Передай это только ему: в соседней!

— Катись, голубчик, — снова сплюнул Боцман, скрестив руки на груди. — Прятал тебя Паук у меня от чужих глаз, как вещь запретную. Канул ты неведомо куда и зачем… Видом под графа вырядился, а разъезжаешь по-прежнему на таратайке, в которую я постыдился бы сесть.

Сплюнув в третий раз и развернувшись, он хмыкнул с досадой и заспешил на камбуз.

* * *

Фирюля — не лопух какой, он усвоил давно: вопросы задавать полезно, но опасно; если варежку зазря разинешь (а «хозяину» непросто угадать в масть), по ушам враз схлопочешь. Поэтому он предпочитал молчать и так привык с годами, что чуть было к своему погонялу добавкой не разжился — Глухонемым начали звать. Зато авторитет у Паука повысил, хозяину нравился народ безъязычный: нашёл — молчит, потерял — молчит.

Вот и сейчас против его души всё делалось шефом, а Фирюля и глазом не моргнул, не то чтобы с советом высунуться. Сказано ему было: «калашник» под бок и вперёд, — он мигом за пушкой и уже за баранкой. Готов к труду и обороне.

Впереди его жигулёнок вшивенький помчался, управляемый шустрым Хмырём. Это — разведчик перед головной машиной. Вроде вертится дохленькая с виду машинка впереди, и сама не едет, и другим особенно разбежаться не даёт, как на привязи: разбитое корыто той старухи из сказки напоминает. Но это внешний видон — вся побитая, госномера ржавой проволокой прикручены, еле держатся, стёкла — что переднее, что заднее — все в трещинах, будто камнями посечены, и багажник с глубокой вмятиной десятилетней давности. Зато внутрь глянь, если, конечно, водитель допустит. Охнуть не встать! Там движок, не догадаться какой марки. Если педаль газовую не щадить, Хмырь может такое натворить! На Фирюлином «лексусе» не угонишься.

Помнится, Паук по пьянке хвастал, что идею эту — о видимом дерьме на колёсах — он в какой-то книжке вычитал. Хмырь рассказывал, как раскручивал лохов на своей тачке. Поймает ночью в городе какого-нибудь азартного долбака и устраивает ему нервные забегаловки до умопомрачения. Некоторых до ставок доводил, а потом кучу баксов загребал. Но делал всё это с оглядкой на Паука. Наутро с тем обязательно делился — вдруг не понравится шефу, без баранки вмиг останешься. И всегда глядел, кому пыль пустить и с кого гроши сгрести. В основном молодых козлов зажигал, зрелых и пиджаков стороной обходил, вдруг на Паука выход имеют, тогда дерьма лопатой не спихнуть…

Вот так сифонил, рулил Хмырь — впереди Фирюли, беды не ведая. А сзади Фирюли шлифовал асфальт пудовой резиной чёрный внедорожник с Чмоком за баранкой. У того в салоне полный комплект бойцов с соответствующим боевым снаряжением. Мощный джипяра чёрной тенью шпарил за «лексусом», не отставал больше положенного и близко не лез. Держал дистанцию. Чмок — водила опытный, чуть моложе Фирюли и считается среди братвы вторым. Золотой парень, но с недостатком: с пушкой не любит расставаться, только что в зубах её не носит, как голодный бульдог мозговую кость. У него в салоне и братва вся такая огневая, бычок на бычке вместе с командиром по кличке Бешеный. Про того что говорить? Погоняло всё объясняет.

Вот от этого бешеного Чмока и лихой братвы постоянно дурные предчувствия мучают Фирюлю, когда Паук выскакивает, как сегодня, например, всей командой в город. Кому нужна эта рисовка? Немолодой вроде шеф, уже давно его братва уважительно Фёдором Фёдоровичем называет, а не расстаётся с кошмарными примочками. А чего ментов дразнить лишний раз да скликать беду?.. Среди ментов народ тоже нервный попадается, хотя и своих полно. Когда на каких попадёшь. Но хуже всех молодые! Те, волки поганые, за Софью Васильевну[30] да за звёздочку на погон так палить начнут, что только удирай, если воздухом дышать хочется… Всякое бывало.

Фирюля судорожно проглотил слюну, поёжился, отпихнул незаметно «калашник» от себя: весь бок прожёг, зараза! Не нравилась ему эта поездка, да только попробуй заикнись, от Паука враз по зубам схлопочешь. И все концы.

День-то с утра сразу не заладился. Примет вроде никаких, кроме одной. Сон чудной Фирюле привиделся: винтики какие-то да болтики он собирал… Будто в движке копается, ремонтирует чего-то. И всё болтики, гаечки, прокладки… и резиной горелой прёт так, что тошнит. А ведь если спросить?.. Чего ему в «лексус» лезть? Да ещё ремонтировать? Бред сплошной! Он лет пять назад, как сел в кожу и окочурился от чёрного сверкания своего красавчика, так капот ни разу не задирал. Чего его задирать? Всё равно сам ничего не понимает. Станция техобслуживания для этого имеется. Если что приключится, там оближут, отдраят — год не заглядывай! Но,