Правда о «золотом веке» Екатерины - Андрей Буровский

Самое поразительное, что справедливы, пожалуй, все оценки! Потому что Петр III действительно подписал важнейшие государственные документы. Он действительно запретил знаменитое «слово и дело» — зловещая формула, которой было нанесено столько вреда, запрещалась. Даже при Елизавете Петровне находились любители крикнуть: «Слово и дело!» При ней к смерти никого не приговаривали, но пытки сохранялись как обычнейшее следственное мероприятие, а многие из наказанных кнутом, случалось, и умирали.

При Елизавете Петровне не казнили, но вовсю ссылали, и общее число сосланных превысило 80 тысяч человек.

И вот теперь, при Петре III, становился преступником сам крикнувший «Слово и дело!»! А само название Тайной канцелярии, внушавшее ужас обывателям, приказано было «предать забвению».

Заслуга Петра III? Несомненно! Такая же доблесть, как и Манифест о вольности дворянской…

Но фактом является и то, что в феврале 1762 года Петр III только лишь подписал докуметы, подготовленные ещё при Елизавете Комиссией по подготовке нового Уложения.

У него хватило ума поддаться влиянию тех, кто готовил это Уложение и остался стоять возле его трона: Р.И. Воронцова, Д.В. Волкова, П.И. Шувалова, А.И. Глебова и других.

Но ведь это не русские вельможи и не высшие русские чиновники учили его показывать язык священникам, «дрессировать собак» или ругать матом первых лиц в государстве. И, уж конечно, не они подсказали ему идею отдать все завоеванное у Пруссии обратно битому Фридриху, заключить с ним союз и приказать Чернышову воевать на стороне пруссаков.

Полное впечатление, что в своих действиях император одновременно совершает то свои собственные поступки, то поступки, подсказанные верхушкой русского дворянства. Его собственные действия вызывают в лучшем случае унылое недоумение, а то и настоящий тяжелый гнев.

То, что подсказано ему дворянами (вернее, их чиновной и сановитой верхушкой), вызывало полное понимание (как секуляризация церковных земель), а то и полный восторг.

Если царствование Петра III было столь непродолжительно и кончилось так плачевно, то лишь по одной причине — он слишком мало слушался своих приближенных и слишком часто давал волю своей, далеко не совершенной натуре. И его порой бывает жаль.

Часть II

ЗОЛОТОЙ ВЕК ВО ВСЕЙ КРАСЕ

Позолоченный век.

Глава 1

ПОСЛЕДНИЙ ДВОРЦОВЫЙ ПЕРЕВОРОТ

Начало всегда кладет отпечаток на всякое явление.

НА ЧЕМ «ПРОКОЛОЛСЯ» ПЁТР III

Пётр III мог править долго и счастливо. Его готовы были если и не уважать, то любить. Но вот чего Петр так и не понял, так это роли, которую в жизни России играет дворянство и особенно его вооруженный отряд — гвардия. Он искренне не понимал, что в России можно делать почти всё… Можно отдавать самые невероятные приказы. Но вот чего никогда нельзя — это задевать интересов дворян.

Пётр без особых проблем мог бы развестись с женой, а тем более отправить её в монастырь. После этого он мог бы жениться на «краснорожей Лизке». Он мог бы до конца секуляризировать монастырское имущество. Он мог бы и дальше показывать священникам язык, играть на скрипке, на трубе и хоть на дудке или лупить во дворце ранним утром в огромный африканский барабан. Он мог бы даже продолжать дружить с Фридрихом и кричать, что отдал бы титул императора за счастье быть ефрейтором в его армии.

Конечно, и в отношениях с другими странами, в нарушении интересов России император был тоже ограничен. Окончание Семилетней войны русское общество встретило уныло: в конце концов, император отнял у России уже достигнутую немалой ценой победу, не дал расширить территории Российской империи в Европе. Тем самым нарушались не только национальные интересы, но и корпоративные интересы служилого сословия. Дворяне трудились, старались… а зачем?!

Но даже окончание Семилетней войны и попытку воевать с Данией за родной Шлезвиг–Гольштейн могло сойти с рук императору. Как сошли с рук Анне Ивановне её походы в Крым — бессмысленные, крайне плохо организованные, стоившие невероятных потерь.

Постыдный мир с Фридрихом и намерение объявить войну Дании ему могли бы и простить… Покряхтели бы, но простили. Тем более что в мире высокой политики всё часто бывает весьма и весьма неоднозначно. Мир с Фридрихом? А нет у России лучшего союзника в Европе, чем Пруссия. Может, в сто раз важнее отдать Восточную Пруссию и замириться, чем потерять такого славного союзника? К тому же всего через два года после восшествия на престол, когда чуть поутихли пропагандистские крики, Екатерина сама подписывает союзный договор с Фридрихом… И многие пункты этого договора оказываются совершенно такими же, как в «предательском» договоре Петра III.

Война с Данией за Шлезвиг–Гольштейн? А на территории Шлезвига находится портовый город Киль… Очень важный стратегически город. Может, отбить у Дании Киль важнее, чем одолеть Фридриха и присоединить часть его империи к своей?

Так что и странности международной политики ему могли бы и простить… Особенно сделайся император хоть немного лицемернее, хитрее. Не выставляй он так напоказ свой восторг пред Пруссией, например.

Император не мог безнаказанно сделать только одного — покуситься на фантастические привилегии дворянства. Сначала он и не покушался, а дал дворянам ещё более невероятные привилегии своим Манифестом. И это вызвало всеобщий восторг и готовность его обожать.

А потом Пётр все же на гвардию покусился, когда решил взять её в свой поход против Дании… И не просто взять, а уравнять её с остальными вооруженными силами. То есть фактически уничтожить гвардию как особый орган управления Россией и как главную партию дворянства. Этого делать было нельзя, пока не выросла новая гвардия, преданная лично императору. Только опираясь на такую силу, можно было бороться со всевластием гвардии.

Петр III этого не понимал. Он считал, вероятно, что если уж он внук Петра I и законный император на престоле, если он правит по законам, то ему ничто не угрожает. Но роль гвардии очень хорошо понимала его венчанная жена, вошедшая в историю под именем Екатерины II.

«МАЛЕНЬКАЯ ФИКЕ»

София Августа Фредерика Ангальт–Цербстская… Девочка, которую в детстве уменьшительно звали Фике. Очередная немецкая принцесса, выбранная в жены очередному императору, Петру III. Родившаяся 21 апреля 1729 года дочка принца Ангальт–Цербстского Христиана Августа и его молодой жены принцессы Иоганны–Елизаветы Голштин–Готторпской.

Папа служил генералом в армии Пруссии, был суховат и далёк, дочь никогда не воспитывал.

Иоганна чуть не умерла родами. Дочь она не любила, тем более что спустя полтора года родился сын. Дочь вызывала у нее раздражение независимым характером и активностью. Она часто била Фикхен по щекам, но розгу почему–то применяла редко.

Сама Фредерика из детства запомнила немногое: в основном свои детские «достижения» и шалости и как её наказывали. Ни родители, ни гувернантки, ни кормилица не вызывали нежных чувств, в зрелые годы даже помнила она их не очень четко. Она считала, что её не любят и к ней несправедливы.

А девочка росла очень активная! Впервые увидев прусского короля Фридриха, четырехлетняя малышка спросила: почему у него такой короткий костюм? Ведь король богат, почему он не сделает платье подлиннее? Король смеялся, её, конечно, наказали.

Пастор напугал семилетнюю Фикхен рассказами о неизбежном конце света и массовой гибели людей. Девочка плакала, сострадая людям. Высекли.

Девочка спрашивала, почему такие прекрасные люди, как Марк Аврелий и Платон, обречены гореть в аду? Ведь они жили до Христа и при всем желании не могли бы стать христианами? Наказали.

В 10 лет додумалась спросить, что такое обрезание. Порка была гарантирована.

Но ребенок просто физически не мог не бегать, не суетиться, не интересоваться окружающим миром. Когда её гувернантка засыпала, она выбегала из спальни и носилась взад–вперед по лестнице, пока совсем не выбивалась из сил. Если её ловили за этим занятием, то опять наказывали.

Девочка боялась выйти из спальни… Но двигаться было необходимо! И тогда принцесса скакала на кровати до изнеможения. Если и на этом не ловили…

Из своего безрадостного детства София Фредерика вынесла два урока: надо уметь лицемерить! И — надо уметь возвыситься над окружающими. В первом случае не накажут. Во втором можно делать что угодно, помешать не посмеют.

Жизнь бедноватой принцессы полностью изменяется 1 января 1744 года: в этот день приходит письмо, которым Иоганну с дочерью приглашали в Россию. Становится очевидно: ее готовят в жены наследнику престола. Она видела Карла–Ульриха, когда ей было 10, а ему 11 лет. Мальчик ей совершенно не понравился, но какое это имеет отношение к делу?! Ведь светит не что иное, как престол!