Бог-Император Дюны - Фрэнк Герберт

Айдахо долго молчал.

— Я дал вам свою клятву. Для меня это очень важно. Я не знаю, зачем и по какой причине вы делаете то или другое. Я могу только сказать, что мне не нравится то, что происходит. Все! Я сказал.

— Ты только для этого приехал из Цитадели?

— Да!

— Ты сейчас вернешься в Цитадель?

— Какие границы находятся там?

— Очень хорошо, Дункан! Твой гнев умнее твоего рассудка. Хви отправится в Цитадель сегодня вечером, завтра утром я присоединюсь к ней.

— Я хотел бы лучше ее узнать, — сказал Дункан.

— Если ты будешь избегать общения с ней, — сказал Лето, — то приказ Хви — не для тебя.

— Я всегда знал, что на свете бывают ведьмы. Твоя бабушка была одной из них.

Айдахо сделал четкий поворот кругом и вышел, не спросив разрешения и не попрощавшись.

Он ведет себя как мальчишка, подумал Лето, глядя в напряженную спину Айдахо. Самый старый житель нашей планеты и самый юный в одной плоти.

***

Пророк не подвержен иллюзиям прошлого, настоящего или будущего. Фиксированность языковых форм определяет такие линейные различия. Пророки же держат в руках ключ к замку языка. Для них физический образ остается всего лишь физическим образом и не более того. Их вселенная не имеет свойств механической вселенной. Линейная последовательность событий полагается наблюдателем. Причина и следствие? Речь идет совершенно о другом. Пророк высказывает судьбоносные слова. Вы видите отблеск события, которое должно случиться «по логике вещей». Но пророк мгновенно освобождает энергию бесконечной чудесной силы. Вселенная претерпевает духовный сдвиг. Именно поэтому мудрый пророк прячет свое откровение под сверкающим покрывалом. Поэтому непосвященные считают язык пророка двусмысленным. Слушатель не верит посланию пророка. Инстинкт подсказывает вам, что само словесное выражение притупляет силу пророческих слов. Лучшие пророки подводят вас к занавесу и позволяют вам заглянуть сквозь него в вашу сущность.

Лето обратился к Монео ледяным тоном:

— Дункан вышел из повиновения.

Шел третий день после возвращения Лето из Города Празднеств Онна, а разговор происходил в просторном помещении наверху сложенной из золотистого камня южной башни Цитадели. Сквозь открытый портал был виден знойный полуденный ландшафт Сарьира. Слышался низкий вой ветра. Вместе с ветром летели пыль и песок. заставлявшие Монео морщиться. Лето старался не обращать внимание на эти пустяки. Он смотрел на Сарьир. Жаркое марево шевелилось в восходящих потоках, и воздух казался живым. Вдали медленно двигались дюны. Их подвижность была видна только Лето — только он один мог видеть, как меняется ландшафт.

Монео был буквально пропитан едким запахом собственного страха и прекрасно знал, что этот запах невозможно скрыть от сверхъестественного обоняния Лето. В приготовлениях к свадьбе, в смятении среди Говорящих Рыб — во всем прослеживалось нечто парадоксальное. Монео вспомнил слова, сказанные Богом-Императором в первые дни после их первой встречи.

«Парадокс — это признак того, что надо постараться рассмотреть, что за ним кроется. Если парадокс доставляет тебе беспокойство, то это значит, что ты стремишься к абсолюту. Релятивисты рассматривают парадокс просто как интересную, возможно, забавную, иногда страшную, мысль, но мысль весьма поучительную».

— Ты не ответил, — проговорил Лето. Он отвернулся от окна и внимательно посмотрел на Монео.

Мажордом смог лишь недоуменно пожать плечами. Как близок Червь? Это было единственное, что интересовало Монео. Он уже не в первый раз замечал, что возвращение в Цитадель всегда пробуждало в Лето Червя. Не было никаких верных признаков этого ужасного сдвига, но Монео всегда чувствовал его приближение. Может ли Червь прийти без предупреждения?

— Ускорь приготовления к свадьбе, — сказал Лето. — Пусть она состоится как можно быстрее.

— До испытания Сионы?

Лето мгновение помолчал.

— Нет. Что ты собираешься делать с Дунканом?

— Что вы хотите, чтобы я сделал, господин?

— Я говорил ему, чтобы он не встречался с Нори, избегал ее. Я сказал ему, что это приказ.

— Он симпатизирует ей, господин, и ничего более.

— Но почему она симпатизирует ему?

— Он гхола. У него нет связи с нашим временем, нет корней.

— У него такие же глубокие корни, как и у меня.

— Но он не знает этого, господин.

— Ты споришь со мной, Монео?

Монео отступил на полшага, прекрасно сознавая, что это не избавляет его от опасности.

— О нет, господин, но я всегда пытался правдиво сообщать вам о том, что происходит.

— Это я скажу тебе, что происходит. Он ухаживает за ней.

— Но это она инициатор встреч, господин.

— Значит, ты знал об этом!

— Я не знал, что вы запретили эти встречи, господин.

Лето задумчиво проговорил:

— Он умеет вести себя с женщинами, Монео, очень хорошо умеет. Он заглядывает им в душу и заставляет делать то, что он хочет. Все Дунканы отличались этим умением.

— Но я действительно не знал, что вы запретили им встречи, господин, — голос Монео стал резким и скрипучим.

— Он опаснее всех других, — продолжал Лето. — Ужасное время мы переживаем.

— Господин, тлейлаксианцы не могут предоставить вам его преемника в настоящее время.

— Нам нужен этот Дункан?

— Вы сами об этом говорили. Это парадокс, который я не в силах понять, но вы действительно говорили это.

— Сколько времени им понадобится, чтобы изготовить следующего?

— По меньшей мере год. Надо ли мне узнать точную дату?

— Сделай это сегодня.

— Он может услышать об этом, как предыдущий Дункан.

— Я не хочу, чтобы это случилось, Монео.

— Понимаю, господин.

Я не осмелюсь говорить об этом с Нори, — сказал Лето. — Дункан не для нее. О, я не могу обидеть ее! — Последние слова прозвучали почти жалобно.

Монео пребывал в благоговейном молчании.

— Разве ты не видишь это сам? — спросил Лето. — Помоги мне. Монео.

— Я вижу, что Норм не такая, как другие, — ответил Монео, — но что я могу сделать?

— В чем заключается разница? — голос Лето пронзил мажордома насквозь.

— Я имею в виду, что вы относитесь к ней не так, как к другим. Я никогда не видел, чтобы вы так относились к людям.

Монео успел заметить первые признаки — подергивания рук и появление блеска в глазах. Боги! Червь! Монео почувствовал себя абсолютно беззащитным. Одно движение хвоста — и Лето раздавит Монео. Надо воззвать к его человеческой сути, подумал мажордом.

— Господин, — заговорил он, — я читал и слышал от вас о вашем браке с вашей сестрой Ганимой.

— Если бы она сейчас была здесь со мной, — произнес Лето.

— Она же никогда не была вашей подругой, господин.

— Куда ты клонишь? — спросил Император.

Подергивания рук превратились в ритмичную вибрацию.

— Она была… Я хочу сказать, что она была подругой Харка аль-Ада.

— Конечно, была! Все Атрейдесы происходят от этой пары.

— Может быть, вы чего-то не рассказали мне, господин? Возможно ли… чтобы Хви Нори… может быть, она была вашей подругой?

Руки Лето затряслись так сильно, что Монео усомнился в том, что их обладатель не подозревает об этом. Большие синие глаза горели хищным пламенем.

Монео попятился к дверям на лестницу, ведущую прочь из опасного места.

— Не спрашивай меня о возможностях, — голос Лето прозвучал глухо, словно откуда-то из глубин прошлого, в котором блуждала сейчас его душа.

— Никогда больше, господин, — промямлил Монео, кланяясь и отступая к выходу. — Я поговорю с Нори, господин… и с Дунканом.

— Делай, что можешь, — голос Лето опять донесся in одному ему доступных глубин.

Монео, крадучись, выскользнул из зала. Он плотно закрыл дверь и, дрожа, прижался к ней спиной. Ах, как близко это было!

Однако парадокс оставался. На что он указывает? Каково значение странных и болезненных решений Бога-Императора? Что задумал Бог, который Червь?

Из зала Лето послышались глухие удары, сотрясавшие каменную кладку стен. Монео не осмелился открыть дверь, чтобы посмотреть, что происходит внутри. Он отошел от двери и начал спускаться вниз по лестнице, не смея вздохнуть до тех пор, пока не достиг первого этажа, где его встретила Говорящая Рыба.

— Он обеспокоен? — спросила женщина.

Монео кивнул. Сверху продолжали доноситься ритмичные удары.

— Что его так встревожило? — не отставала охранница.

— Он Бог, а мы смертны, — ответил Монео. Этот ответ обычно удовлетворял женское любопытство гвардейцев, но теперь их обуревали иные чувства.

Женщина посмотрела на него, не отводя взгляд, и Монео увидел, что к мягким чертам лица откуда-то изнутри подступила суть натасканного убийцы. Это была сравнительно молодая женщина с вздернутым носиком и полными чувственными губками, но сейчас н се глазах застыло такое выражение, что только глупец смог бы отважиться повернуться к ней спиной.