Обнаженная дважды - Элизабет Питерс

— Пустяки, думаю, что поняла. Едва ли кто-то может обвинить его. Итак, теперь вы ведете дела мистера Дарси?

— Я представляю его в этом аспекте дела, — осторожно уточнил Крэйг.

— Как он держится?

— О Боже, и не спрашивайте! — Сильные эмоции захлестнули официальную манеру поведения Крэйга. — То он настаивает, что его сестра мертва в течение семи лет; то говорит, что, может быть, это Катлин, откуда ему знать? Он забаррикадировался в доме и даже не отвечает на телефонные звонки. Но он хочет поговорить с вами.

— Все хотят поговорить со мной, — заметила Жаклин, думая о пачке посланий в своей сумочке. — Как дела с миссис Дарси?

— Она ничего не знает о случившемся. Да поможет нам небо, если она узнает! У старой женщины было не все в порядке с головой в течение многих лет, и если она услышит последнюю историю…

Он заметно содрогнулся.

— От меня она ничего не услышит, — пообещала Жаклин. — Но знаете, рано или поздно ей суждено узнать об этом. Самое лучшее, что мы можем сделать, это уладить данный вопрос как можно быстрее.

— Знаю, знаю. Но все не так просто. Аутопсия запланирована на сегодня; но я не уверен, сможет ли она разрешить вопрос с идентификацией личности. У Катлин никогда не снимались отпечатки пальцев. Дантист, у которого она лечилась, ушел на покой несколько лет назад, и у меня нет ни малейшего представления, что случилось с его записями; полиция старается обнаружить его местонахождение. Насколько я знаю, у нее не было родимых пятен или других особых физических примет; она никогда не ломала костей и не переносила операций.

— Но, — прервала его Жаклин самым невинным голосом, — вы и не могли знать, не так ли, про такие вещи, как родимые пятна, шрамы и тому подобное? Единственными людьми, кто мог бы знать об этом, являются те, кто был близко знаком с ней. Мать, любовник…

— Я не был ни тем, ни другим, — сухо произнес Крэйг.

— Что насчет сестер?

— Не знаю. — Крэйг сделал беспомощный жест. — Я не говорил ни с одной из них. Это был адский день, у меня просто не хватило на все времени. Бутон Стокс звонил мне этим утром. Он хочет…

— Не надо говорить мне, я знаю. Он хочет поговорить со мной. У него остались какие-нибудь литературные заметки Катлин?

Крэйг выглядел удивленным при перемене предмета разговора, но с готовностью ответил:

— Насколько я знаю, нет. Почему вы спрашиваете?

— Ее сестра сказала, что Катлин писала в течение многих лет, но бумаги, которые хранились у вас в коробках, относятся только к «Обнаженной во льду».

— Может быть, она уничтожила старые рукописи. Писатели делают это, не так ли?

— Иногда. Что еще хотел Стокс?

— Он беспокоился насчет всего происходящего с точки зрения рекламы.

— Думаю, мы можем сохранять это в тайне, по крайней мере, в течение еще нескольких дней. — Жаклин рассказала ему очищенную версию своего соглашения с Мак-Доннелом.

— Великолепно! — воскликнул Крэйг. — Это просто великолепно, Жаклин. Может быть, все затихнет.

«Хотя не так, как ты надеешься», — подумала Жаклин. Она подняла сумочку на колени и удостоверилась, что он увидел, как она выключила магнитофон.

— Не для записи, — пояснила Жаклин. — Что, вы думаете, случилось с Катлин семь лет назад?

— У вас нет там второго магнитофона, а? — Она покачала головой. Крэйг тоже качнул головой, но не отрицательно, а в слабом замешательстве. — Жаклин, я не знаю. Несколько недель назад у меня не было и тени сомнения в том, что она мертва. Даже после того, как я получил письмо… Вы не удивлены. Как вы узнали об этом?

— Вы не были единственным, кто сталкивался с человеком, называющим себя Катлин. Вы не обратили внимание на почтовый штемпель?

— Конечно. Было много подобных писем после того, как Катлин исчезла. Я предчувствовал рецидив этого. Конечно, я сохранил их; никогда не знаешь, когда может понадобиться доказать домогательства или что-нибудь более серьезное. То письмо было послано из Нью-Йорка.

— Мне бы хотелось взять его на время… Рон. И несколько других, которые можно описать как письма от фанатичных приверженцев. — Он заколебался, и Жаклин включила на полную мощность трепещущие ресницы, сладкую улыбку, воркующий голосок: — Вы не можете назвать их конфиденциальной перепиской, не так ли? У меня есть причины спрашивать, Рон. Я хочу сравнить их с некими другими письмами.

— Вы тоже получили письмо?

— Я получила несколько писем, — ответила Жаклин. — Я была и сейчас уверена, что они написаны Катлин Дарси.

Они расстались в дружеских отношениях, настолько хороших, что Крэйг снова пригласил ее пообедать с ним. Он не сделал ошибки, упомянув об уединенном маленьком ресторанчике, и Жаклин с готовностью приняла приглашение.

— Почему бы вам не встретить меня в гостинице, затем мы можем решить, куда пойти? — добавила она. — Есть вещи, которые мы должны обсудить наедине. — Она сбежала прежде, чем Крэйг смог справиться со своим изумлением, и не назначив точной даты. — Я еще не уверена — если не сегодня вечером, тогда, значит, завтра. Могу я дать вам знать?

Крэйг заверил, что она может.

«Не думаю, что могу все устроить этим вечером, — хмурясь, подумала Жаклин, когда выезжала из города на довольно приличной скорости. — Все это достаточно напоминает выпас овец. Глупые создания продолжают бродить в джунглях. Только некоторые из них не овцы, а волки в овечьей шкуре».

Ворота в Гондал были закрыты и заперты на засов. Неплохое начало для главы, подумала Жаклин, притормаживая машину до полной остановки перед изгородью. Книга, книга — продолжение к «Обнаженной» — ее долгожданный приз, ее надежда на лучшее будущее… Что с ней будет? В данный момент шансы на ее завершение выглядели весьма туманно.

«Я не буду сейчас думать об этом, — сказала она себе. — Я, вероятно, не буду думать об этом и завтра. О, черт. Как же пробраться внутрь? Я должна проникнуть туда. Мне нужно это письмо, если он нашел его, а также остальные, которые он, возможно, получил; нет срочной необходимости переговорить с Шерри, но мне бы хотелось убрать этот маленький вопрос с повестки дня, после чего я могу сконцентрироваться на более важных пунктах; и я должна проверить книги Катлин. Слишком много надо сделать, и слишком мало для этого времени…» Она вышла из машины и погремела по воротам. Затем покричала. Ни то ни другое не вызвало никакой реакции. После некоторого размышления Жаклин подвела свою машину поближе к воротам, забралась на капот и перебросила сумочку через изгородь. Та приземлилась с глухим шмякающим звуком и вызывающим печаль звяканьем. Что-то разбилось. Она надеялась, что это всего лишь фонарик, а не что-нибудь более гадкое, типа бутылочки с йодом. Не без труда Жаклин последовала за сумкой, продрав треугольную дыру на коленке и вымазав ржавчиной обе руки.

Когда она поднялась, то была заметно смущена, обнаружив, что за ее действиями наблюдала публика. Мэриби ела яблоко. Она выплюнула собранные семечки и заметила:

— Ты порвала штаны.

— Вижу, — ответила Жаклин.

— Там сзади здоровенная дыра в изгороди. — Мэриби сделала жест рукой с зажатым яблоком. — Ты могла бы пролезть там.

— Могла бы, если бы знала о ней, — ответила Жаклин, превосходно понимая, что весь сарказм, обращенный в сторону этой юной садистки, попросту бесполезен, но не могла удержаться. — Почему ты не крикнула мне, когда я поднимала свою… когда я пыталась вскарабкаться?

— Ты выглядела забавно, — сказала с ухмылкой Мэриби.

— Хм… Я так счастлива, что позабавила тебя. Почему ты не в школе?

— Мама приехала и забрала меня в полдень. Она не сказала мне почему. — Мэриби еще раз откусила яблоко. — Полагаю, это из-за убийства.

— Дети говорят о нем?

— Да, кое-кто. Джон Хантер — его отец заместитель шерифа — сказал, что это была тетя Катлин. — Мэриби начала глодать сердцевину яблока.

Жаклин находила это занятие крайне отталкивающим. По правде, ей все меньше нравилась Мэриби, она считала девочку отвратительной, что было несправедливо по отношению к ребенку. Почему она должна демонстрировать какие-либо чувства по отношению к тете, которую не помнила?

Жаклин зашагала по подъездной дорожке. Мэриби засеменила рядом.

— Ты принесла печенье?

— Нет.

На самом деле в ее сумочке лежало немного печенья, но она была не в настроении делиться им с Мэриби.

— А это тетя Катлин?

Жаклин остановилась. Лицо, повернутое к ней, было бесстрастным, но его чрезвычайное сходство с хорошо знакомым по многим фотографиям лицом поразило ее.

— Я не знаю, — ответила она, борясь с желанием солгать. — Тебя это волнует?

— Вовсе нет, — сказала Мэриби. — Но мама плакала, и я понимаю, что из-за этого. По крайней мере, я не знаю каких-либо других причин, почему она могла бы плакать. Полагаю, ее это волнует, да?