Замуж не напасть - Лариса Кондрашова

– Я тебе всегда говорила: переходи в юридический. Ты же прирожденный следователь!

– Знаю, – без тени кокетства соглашается Люба. – Мне нравится до всего докапываться, и логика у меня не хромает. Увы, тридцать восемь лет. В таком возрасте, милочка, поздно менять свою жизнь… Знаю-знаю! – Она делает рукой предостерегающий жест. – Сейчас ты скажешь, что, если даже осталось жить один день, все равно не поздно начать жизнь сначала.

– Ничего от тебя не скроешь!

– Вот и не скрывай. Так с чего же началась ссора у твоей Надьки с главбухшей?

– С того, что мы решили потанцевать. У шефа неплохой японский магнитофон, кассеты с джазом-ретро, такие расслабляющие. А поскольку мужчин оказалось меньше, то из женщин танцевали в основном те, что пошустрее. Потом, правда, прораб подвалил, сразу с кадрами полегче стало. Но все равно Ирочка увлеклась, вспомнила, должно быть, прежнее времечко. Словом, она на Эдике зависла.

– Я Надежду понимаю, такое никому бы из жен не понравилось.

– Вот Надя и стала права качать, ногой топать. К тому же в ходе ближнего боя выяснилось: жена сильнее! Очевидно, ее укрепляло сознание собственной правоты: мое – не трожь!

– А как повел себя ейный муж?

– Растерялся. Похоже, несмотря на его многочисленные увлечения, ему удавалось прежде не сталкивать друг с другом своих любимых. Первая жена его не в пример тише была. А еще, ты не поверишь, но я внимательно за ним наблюдала: Надькиной ярости он испугался. Такой амбал, на голову ее выше, а поди ж ты!.. Шеф первый от столбняка опомнился, стал Надежду от Ирки оттаскивать. И Лада, видимо, уже приготовилась побежденную уводить, сердечными каплями отпаивать. Ничего подобного. Главбухша уйти не согласилась, так за столом и осталась. Эдик что-то любимой женушке на ухо шептал, успокаивал, но мы уже не слышали.

– Да, весело у вас!

– Веселее не бывает!

И как в последнее время часто в квартире Евгении случается, звонит телефон.

– Ну его на фиг! – сердится она. – Не буду брать трубку! Постоянно звонит не ко времени.

Трубку берет Люба. Видимо, они в своей станице не избалованы общением и не привыкли им пренебрегать.

– Слушаю. Здравствуй, Надя! Да, это я. Женя в ванной. Что ты говоришь? Весь вечер звонила, а телефон не отвечал? Наверное, куда-то уходила. Что ты говоришь! Когда? Непременно. Я передам. Выкупается, тебе позвонит. Когда заедете? Хорошо. До свидания. – Она кладет трубку и говорит Евгении: – Скажи теперь, будто у меня нет интуиции. У тебя, кстати, она тоже есть. Звонок-то не из приятных, вот ты и слушать не хотела… Убили-таки вашего Петра Васильевича!

– Что?

– В то время как вы гадали, у кого он из запоя выходит, над его холодным телом уже вовсю роились мухи!

Евгения передергивается:

– Перестань!

– Сегодня похороны. Надька с супругом за тобой в два часа заедут… Убили и там же бросили. Кто-то его из дома вызвал, кто – жена не видела. Слышала только, как машина отъехала. Она потому и беспокоилась, он. ведь в домашней одежде с ними уехал. С ними или с ним… Милиция разберется, начнут вас на допросы таскать: что видели, что знаете, были ли у покойного враги?

– Ты-то откуда знаешь?

– Детективы читаю. Тебе, возможно, и нечего сказать, ты у них новенькая.

«Может, и новенькая, а сказать есть чего! – думает Евгения. – Вот только надо ли? Не ожидала я, что мои случайные знания смогут пригодиться так скоро…»

– Очень редко мы с тобой видимся, подружка, – говорит между тем Люба. – Отвыкла ты от меня. Свои тайны появились.

– Какие тайны? Ты же все обо мне знаешь!

– Все – да не все! Я ведь сразу поняла: недаром ты мне взялась так подробно про бабскую драку рассказывать. Как перепелка от гнезда, от заветной темы уводила. О том, что тебя особенно волнует и чем ты почему-то не хочешь делиться со старой подругой! Например, где ты была вчера вечером?

– Вчера я была в одном доме, где четверо мужиков играли в преферанс, – говорит Евгения, и взгляд ее затуманивается.

– А потом?

– Потом Аристов отвез меня домой.

Люба продолжает выжидающе смотреть на нее, и Евгения сердится.

– Что ты на меня так смотришь? Ждешь продолжения? Его нет! Это все!

– Врешь! – торжествующе заключает Люба.

– И не собиралась я врать! – неуверенно говорит Евгения, но и не торопится с откровениями.

Да и обязана ли она выворачиваться наизнанку? Даже перед лучшей подругой!.. Стоп! Что же это, она сердится на Любу? Или на себя? Столько лет у нее не было от подруги никаких тайн, потому… Потому что тайн не было! Вот оно что! «У меня есть сердце, а у сердца – тайна!» Проснулось Женино сердце, потому и тайна появилась.

Собственно, расскажи она все Любе, та и не удивится: подумаешь, тайна! Логическое завершение симпатий мужчины и женщины – постель! Ничего таинственного!

А вчера у подъезда ждал ее Толян. Грустный. Непривычно тихий.

– Жека, съезди со мной к друзьям. На преферанс меня пригласили.

– Я же в этом ничего не понимаю.

– И не надо. Просто посиди рядом.

Ей не хотелось быть дома одной, она и поехала. Друзья оказались его старыми институтскими товарищами, приезду Евгении не удивились. Компания оказалась задушевной, понемногу выпивали, подшучивали над Толяном.

А потом Аристов отвез ее домой. И остался.

Такая вот у нее тайна.

На самом деле это происходит так: два существа соединяются и два сердца сливаются в одно. И это сердце начинает отсчитывать свои удары для обоих. И кровь одинаково пульсирует в жилах. И дышат они в такт. И не спят всю ночь…

Утром она шевелит губами: «Тебе пора!» «Я не хочу от тебя уходить!» – шепчет он, не разжимая объятий…

– Женя! – тормошит ее Люба. – Женя! – Смотрит, как она медленно возвращается в действительность, и, как бы сожалея, говорит: – Влюбилась! Так я и знала, что ты в конце концов в него влюбишься!

– В кого?

– В Аристова, в кого же еще! – Она вздыхает. – Как странно устроена жизнь: у кого-то горе, а кто-то от радости ног под собой не чует. Один умирает, другой возрождается к жизни. И как иной раз мелки и скучны наши собственные бедки на фоне таких событий!

Она разливает свой малиновый ликер в тонкие хрустальные рюмки.

– Выпьем, Женька, за то, чтобы твоя любовь оказалась настоящей. Большой и честной. Чтобы ты ни разу в жизни не пожалела, что судьба наградила тебя ею!

Евгения порывисто хватает ее за руку и целует.

– А меня-то за что? – пугается ее экзальтации Люба.

– За то, что не стала осуждать, отговаривать, решать за меня. Она ведь еще такая хрупкая, как птенчик. И летает только по комнате – форточку я боюсь открыть. И погубить ее так легко! Лишь сожми покрепче хрупкую шейку…

– Романтик! – хмыкает Люба. – Я не возражаю, кохай своего птенчика. А форточку и правда не открывай. Видишь, сколько людей снаружи? Сколько у них самих горестей, заморочек – поймут ли тебя? Скорее всего поставят в один ряд с толпами тех, которые называют себя любовниками и любовницами, не имея понятия о каких-то там высоких чувствах. Хочу пожелать тебе, как ни странно, хоть чуточку эгоизма – не забывай о себе, не стремись ему навстречу безоглядно. Тогда, если случится самое страшное, не так больно будет падать… А вообще никого не слушай, – заключает неожиданно она, – я ведь тоже могу ошибаться, даже из самых добрых намерений!