Троица - Конн Иггульден

Он тронулся с места, а Уорик помрачнел лицом.

– Эдуард. Когда распоряжаться будешь ты, то поступай как заблагорассудится. Но пока будь добр делать то, что говорю я.

Молодой граф встретил его глаза строптивым взглядом. Последовала нелегкая пауза.

– Тогда рыцарей тебе пусть выводит кто-нибудь другой. А я войду в город первым. В честь моего отца.

Под взглядом этого великана Уорик напрягся. Чуть покраснев, он поджал губы и свистнул посыльного для передачи приказания. Его авторитет оказался оспорен перед отцом, но ничего не попишешь: для того чтобы удержать графа Марча, если он что-то решил, людей понадобится ох как много. Ссориться сейчас было не время, и Уорик избрал осторожность, хотя приказ о сборе вышел у него сдавленным.

Латники прибежали с поля трусцой, со щитами и оружием наготове. За ними пришла в движение толпа кентцев, среди которой служаки Кейда все еще пересказывали свои славные деяния тем, кто готов был слушать. Настроение было непринужденным, и лишь Уорик держался натянуто, когда протрубили рога и первые ряды ступили на широкую улицу посередине Лондонского моста. Дорога загудела тяжелыми шагами.

Вот армия ступила в город. Толпы горожан по-прежнему веселились и махали потоку ратников, переходящих реку и вливающихся в улицы. Уорик гаркнул приказ, и передние ряды свернули направо, беря направление к Тауэру и королевскому гарнизону.

25

Вышагивая по стенам лондонского Тауэра, лорд Скейлз рдел от едва сдерживаемых эмоций. Взгляд его был направлен на улицы внизу. С этой высоты открывался вид на армию, что собралась за рекой в миле отсюда. От сиплого рева рогов, возвещающих ее вход в столицу, Скейлз вздрогнул. В эту минуту он чего бы только не отдал ради того, чтобы иметь при себе еще одну тысячу человек.

Воспоминания о мятеже Джека Кейда были по-прежнему свежи; можно сказать, все еще кровоточили, несмотря на то что те события имели место десятилетие назад. Потом Скейлза еще долгое время бередило то, что город не удалось защитить; не выручило и его прямое участие в обороне. В память въелись сотни убийств, когда мятежники наводнили город, превратив его в бойню. На законе и порядке в ту жуткую ночь был поставлен крест. От одной лишь мысли, что подобное когда-либо может повториться, изношенное сердце колотилось, а руки судорожно сжимались в кулаки. Так и до удара недалеко. Вон и доктор предупреждал: пунцовость лица внушает опасение, настроение с перепадами: годы уже не те, силы уходят. Но сейчас лишь гнев сдерживал изнурительный страх, от которого бросало в пот.

Наградой Скейлзу за тогдашнюю ночь стала пенсия сто фунтов в год, а также право пользования королевским торговым судном. Он тогда разбогател на купле-продаже небольших партий шерсти и сукна. Командование гарнизоном Тауэра стало его последней должностью перед выходом в отставку – синекура, при щедрой пенсии и хозяйстве со смышлеными слугами. В свои шестьдесят три Скейлз был уже не годен на то, чтобы с мечом и щитом выходить лицом к лицу с бушующим бунтом. Скрипучие суставы ныли, дыхание посвистывало.

Вдоль стен распоряжений Скейлза дожидались орудийные расчеты. Это несколько утешало: укрепления со времени мятежа значительно усилились. Если враг попытается штурмом взять воротную башню, то тяжелые орудия разорвут прущую по улице толпу в кровавые лохмотья. Стояли на стенах и торсионные катапульты, известные еще римским легионерам, – самое, пожалуй, грозное под его командованием настенное оружие, гораздо злее этих бронзовых стволов и чугунных ядер. Скейлз перекрестился, целуя на своем пальце перстень с фамильным гербом. Нет, Тауэр им не взять. Губы Скейлза тронуло подобие улыбки, стоило лишь представить, что он может нынче обрушить на головы этих кентцев.

– Пусть только сунутся, – бормотнул он, глядя на сливающуюся в сизоватый неясный фон дымку на том берегу Темзы, где многие еще дожидались своей очереди. На расстоянии мили неряшливым пятном виднелась толпа кентцев, постепенно убывающая по мере того, как они перетекали в город. Лютую досаду вызывало то, что лондонцы даже не пытаются их остановить. Казалось бы, память о том ужасе и наделанном ущербе должна их по меньшей мере настораживать, так нет же, эти глупцы приветственно им машут, этим варварам, что некогда предали столицу огню. Ну да ничего, если Лондон вокруг вспыхнет, убежища в Тауэре им не видать как своих ушей. Скейлз неслышно ругнулся.

Впрочем, легко сказать. Его задача – защищать добрых людей от толпы, а как раз им-то он помочь не может. Кроме разрозненной кучки ольдерменов с их стражниками, единственные во всем Лондоне солдаты собраны здесь, под его началом. Скейлз стиснул челюсти, глядя перед собой с холодным спокойствием. Королевские нобли все как один на севере, в своих имениях или где-нибудь вокруг Ковентри. Для нормальной вылазки людей слишком мало, неважно какие зверства будут открываться взору со стен. Остается одно: чтить букву и дух служебного предписания и удерживать Тауэр до подхода в город подкреплений. Скейлз еще раз оглядел ряд пушечных жерл, уставленных на запад поверх городских улиц. Река несла свои воды вдоль южных стен; моста здесь не было, так что удара с фланга можно было не опасаться. Что ни говори, а Тауэр – крепость, и разговаривать с любым дерзнувшим приблизиться она будет языком огня.

– Всем ждать команды! – зычно взвопил он, слыша, как эхо слов отскочило от древних камней. Восемь сотен подчиненных чутко застыли в ожидании приказа. Расчеты пушкарей проверяли еще на раз свои жаровни и фитили, ядра и кули с порохом, уже лежащие на месте. Над всем этим вздымалась белая башня, и Скейлзу вспомнилась сцена тогдашнего побоища и забрызганная кровью земля вокруг. Он покачал головой. Такого больше не должно повториться.

Уорик, Солсбери и Марч ехали верхом по Темз-стрит, направляясь на восток к Тауэру. Медленная поступь коней несколько сдерживала катящую сзади толпу, хотя народ во все в большем количестве где огибал, а где и подныривал под лошадей, подгоняя всадников. Мечи у всех троих были наголо. Их словно нес на себе поток кричащих лондонцев, ждущих возможности выплеснуть свой гнев независимо от того, что там затевали графы и кентцы. Целые сотни людей, спеша с улицы на улицу, несли с собой дубины и длинные ножи. Коню Уорика мешали проезжать те, кто проталкивался мимо; трудно было даже понять, что происходит. Это правда: Уорик хотел стать искрой восстания. Но не знал, что высекая искру, сам будет сидеть на бочке с порохом.

О том, чтобы вести за собой народ, не было и речи. Толпа сама знала, где находится королевский гарнизон, и текла к Тауэру вместе с армией Уорика, маня ее за собой. В толпе сновали женщины и дети, и темп движения ежеминутно нарастал, пока Уорик со своим отцом не обнаружили, что, стремясь удержать в поле зрения Эдуарда, скачут едва ли не рысью. По обе стороны от юного графа трусцой бежали Роберт Далтон и дюжий Джеймсон, высматривая возможную опасность. Что до Эдуарда, то он ехал, самозабвенно упиваясь зрелищем неистовства людского водоворота.

Парламент не созывался вот уже более трех лет. Далеко за спиной стоял запертым Вестминстерский дворец – отсыревший, не обогреваемый ни огнем каминов, ни людским словом. Уорик знал, что король Генрих прячется в Кенилуорте, но как все это время без бьющегося пульса правления живет целая страна, он не ведал. Похоже, чиновники короля, оставленные блюсти законы на свое усмотрение, вконец ожесточились. Всюду чувствовался бездумный гнев, и Уорика начало пробирать сомнение, может ли он вовсе управляться с тем, что начал. Когда в Лондон вошел Кейд, жители столицы хотя бы запирались у себя в домах. Теперь же они сами возглавляли шествие к восстанию.

Толпа все росла и росла, заполняя собой каждую окольную дорогу, каждый внутренний двор и проулок фигурами, рвущимися к Тауэру и ненавистному королевскому гарнизону. Здесь возле стен все было вымощено плитняком, по которому Уорик узнал место побоища еще прежде, чем его сюда вынесла толпа. Она гневно раскачивалась и ревела, уставившись вверх, на зубчатые бастионы Тауэра, и на кентцев глядела словно в ожидании, что те сейчас подберутся к воротной башне и ее сметут.

Уорик возле отца натянул поводья, создавая пятачок спокойствия в людском бурлении, пока их самих не прибило к башне. Но и при этом их боевые кони тревожно переступали и шарахались, пугаясь шума и давки.

Солсбери оглядывал верхотуру наружных стен, сузив глаза при виде темных фигур и столбиков дыма. Черные дула орудий были уставлены сверху в толпу. Вместе с тем людской поток все продолжал прибывать, скапливаясь в пестрой неразберихе и заполняя пространство так, что уже сложно было пролезть.

– Ты видишь пушки? – указывая рукой, прокричал Солсбери сыну.

Уорик кивнул: голосом шум было не перебороть. Кое-кто из его капитанов в общем хаосе, чтобы протолкнуться, плашмя лупил народ ножнами мечей, чтоб хотя бы самим удержаться на месте. Лица у них раскраснелись, а голоса от крика осипли.