Борис и Глеб - Андрей Ранчин

Дополнительным аргументом для обвинителей Ярослава является относительно поздний и вставной характер летописного сказания об убиении Бориса и Глеба, которое содержится в «Повести временных лет». Историк С.М. Михеев считает летописную повесть о Борисе и Глебе довольно поздней вставкой[142], появившейся только в Начальном своде (1090-е годы). Основным доказательством для такого вывода является повтор сообщения о вокняжении Святополка и о раздаче им даров киевлянам: этот повтор обрамляет текст повести об убиении Бориса и Глеба под 1015 годом. О раздаче даров князем говорится перед повествованием о гибели братьев и затем, еще раз, — после[143]. Вроде бы получается, что редактор летописного текста переписал из более раннего летописного свода известие о вокняжении Святополка и о его дарах киевлянам, после этого вписал новый фрагмент — повесть об убиении братьев, — а затем по невнимательности вновь переписал, повторил сообщение о приходе Святополка к власти и о его дарах. «<…> Рассказ об убиении Бориса, Глеба, Святослава разрывает монолитное повествование о борьбе Ярослава Мудрого за Киев»{471}.

Но присмотримся к этим двум дублирующим друг друга известиям «Повести временных лет» внимательнее. Первое, следующее за похвалой скончавшемуся Владимиру и идущее сразу после заголовка «О убьеньи Борисове»: «Святополк же седе Кыеве по отци своемь, и съзва кыяны, и нача даяти им имение; они же приимаху, и не бе сердце их с нимь, яко братья их беша с Борисомь»{472}. (В переводе на современный русский язык: «Святополк сел в Киеве по смерти отца своего, и созвал киевлян, и стал давать им дары»{473}.)

После этого следуют: повествование об убиении святых братьев, похвала им, известие об убийстве Святослава, рассуждение о власти злых как о попущении Божием и наказании за грехи людей, а затем повтор: «Святополк же оканный нача княжити Кыеве. Созвав люди, нача даяти овем корзна, а другым кунами, и раздая множьство»{474}.[144] (Перевод: «Святополк же окаянный стал княжить в Киеве. Созвав людей, стал он им давать кому плащи, а кому деньгами, и роздал много богатства»{475}.) А дальше идет рассказ о новгородских событиях — об истреблении новгородцами бесчинствовавших Ярославовых варягов, о мести Ярослава Мудрого за их убийство, о примирении князя с горожанами и о выступлении в поход против Святополка.

Если бы в обоих случаях повторялось одно и то же сообщение из какой-то более ранней летописи, то оба фрагмента должны были дословно (или почти дословно, учитывая возможность ошибок переписчика — пропуск, нарушение последовательности слов и т. п.) совпадать. Между тем это совсем не так: в первом известии не упоминаются ни корзна — плащи, ни куны — деньги и нет упоминания, что подарков было роздано множество. Предположить, что редактор, сделавший вставку, или позднейший переписчик намеренно внес эти изменения, дабы избежать возникшего повтора, невозможно: в таком случае книжник просто опустил бы второе сообщение за ненадобностью. В действительности эти два сообщения о дарах Святополка могут восходить к разным источникам. Как доказал А.А. Шахматов, в летописной статье 6523/1015 года известия о новгородских событиях восходят к новгородскому летописанию{476}. Вероятно, второе известие о вокняжении Святополка и раздаче даров киевлянам заимствовано именно из этого источника: ведь сразу за ним следует рассказ о столкновении новгородцев с Ярославовыми варягами[145]. Напомню: А.А. Шахматов считал, что у «Повести временных лет» есть прямой источник — так называемый Начальный, или Второй Киево-Печерский свод, созданный в 1093—1095 годах и частично сохранившийся в составе Новгородской Первой летописи. (Именно в этом своде, убежден С.М. Михеев, впервые появился вставной рассказ об убиении Бориса и Глеба.) Но А.А. Шахматов предполагал, что Начальному своду предшествовали еще несколько несохранившихся летописей: Древнейший свод 1037—1039 годов и Первый Киево-Печерский свод, законченный около 1073 года. Использовалось в Начальном своде и новгородское летописание середины XI века. Таким образом, летописная статья о событиях 1015 года могла претерпеть удивительные метаморфозы, переходя из Древнейшего свода в новгородское летописание, которое затем в свой черед воздействовало на летописание, ведшееся в Киево-Печерском монастыре. А если это так, повтор известия о раздаче даров Святополком может иметь и более прихотливые и сложные (но, надо признать, чисто гадательные) объяснения[146]. Возможно и иное объяснение: повтор известия о раздаче даров киевлянам был введен как повествовательная скрепа: он указывает на завершение сюжета об убийствах и возвращает читателя к рассказу о начале правления Святополка в Киеве.

Обосновывая утверждение «об отсутствии легенды об убийстве Бориса, Глеба и Святослава в древнейшей редакции летописи»{477}, С.М. Михеев приводит в качестве дополнительного доказательства тот факт, что рассказ об убиении Бориса построен на библеизмах; наводнение текста заимствованиями из Писания, по мнению исследователя, свидетельствует, что он поздний и недостоверный{478}. Но само по себе использование заимствований из Библии в функции топосов, «общих мест», на мой взгляд, нимало не свидетельствует о позднем и недостоверном характере текста: это всего лишь черта средневековой книжности. Кроме того, текст, повествующий об Эймунде, ведь тоже соткан из «общих мест», только характерных для жанра саги, однако, несмотря на это, в его достоверности исследователь, реабилитирующий Святополка, почему-то не сомневается… С.М. Михеев полагает, что в Древнейшем своде[147] повести об убиении Бориса и Глеба вообще не было[148]. По его мнению, «наиболее вероятным временем внесения в летопись рассказов об убийстве Святополком своих братьев являются 1070-е — 1080-е годы»{479}. Текст годовой статьи 6523/1015 года в Древнейшем своде (первая половина — середина XI века) «не включал в себя повествование об убийстве Бориса, Глеба и Святослава. <…> Святополк в реконструированном рассказе не назывался “окаянным”, нигде не упоминалось о гибели Бориса и Глеба»{480}. В 1090-х годах летописная повесть о Борисе и Глебе была отредактирована{481}. Но тогда получается, что в Древнейшем своде, созданном, как принято считать, в годы княжения Ярослава Мудрого и носившем официальный характер, Ярослав оказывался одним из зачинателей междоусобных распрей: ведь он не представал избранным Богом мстителем «второму Каину» за братоубийство, а из властолюбия шел войной против брата. А представить себе, что в Древнейшем своде вообще умалчивалось о борьбе за власть после смерти Владимира и о войне Ярослава со Святополком, очень сложно: слишком значимыми и памятными были эти события. (Присутствие в этом своде некоторых эпизодов войны Ярослава со Святополком признает и С.М. Михеев.) Кроме того, неясно, почему древнейшая летопись должна была опустить известия об убийстве Святослава и Глеба, если их виновником не был Ярослав-Ярицлейв. Разве что в реальности они тоже пали жертвой преступных козней Ярослава[149]…