Красное колесо. Узел II Октябрь Шестнадцатого - Александр Солженицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И думцы – переняли идею. В эти августовские дни в кулуарах и на частных квартирах стали собираться на заседания прогрессивные деятели и стало из них выпестовываться и сплачиваться желаемое большинство – Прогрессившый блок – включая и кадетов и как будто не совместимых с ними октябристов и националистов, исключая только крайне правых и крайне левых. Предусмотрительный трудолюбивый Милюков вёл краткие записи тех тайных переговоров.
Шульгин (националист): За то, что кадеты стали полупатриотами, мы, патриоты, стали полукадетами. Мы исходим из предположения, что правительство никуда не годится. Мы должны давить на него блоком в триста человек.
А. Д. Оболенский (центр): Напротив, если мы не сплотимся с правительством, немцы нас победят.
Блок создался, но что-то не проявлял расположения к умеренному правительству. В Блоке моден такой образ:
Мы с правительством – спутники, увы, посаженные в одно купе, но избегающие знакомства друг с другом.
Сравнение – интеллигентское. А – есть ли кто на паровозе?
Крупенский (центр): Законодательные палаты вредно влияют на массы своим говорением.
Вл. Гурко (правый): Можно дать стране все свободы, а в войне получить поражение. Надо организовать – победу.
Д. Олсуфьев: Но мы должны приготовить страну даже и к поражению – чтоб неудача не повлекла внутреннего потрясения.
Обстоятельный Милюков предложил составить единую для всех программу.
Ефремов (лидер прогрессистов, бывших левых октябристов): Что – программа! Не программа, а – смена правительства!
Всё же начали обсуждать программу. Это сложно. Всякое естественное требование – уравнение сословий, введение волостного земства, кооперативы, утверждение трезвости в России на вечные времена – кажется далёким мирным делом. А что неотступно сейчас, ждёт и отлагательства не терпит? Все национальные вопросы, и первее их еврейский.
Оболенский: В еврейском вопросе – три четверти значения всей программы. Это нужно для кредита, для значения России. Американцы ставят условием свободный приезд американских евреев к нам.
Крупенский: Я прирождённый антисемит, но я пришёл к заключению, что для блага родины необходимо сделать уступки евреям. Евреи – большая международная сила, от них зависит поддержка союзников.
А второй по важности вопрос – амнистия, уже третий год, как нет её.
Оболенский: Пока правительство не даст амнистии, мы ему верить не можем.
Милюков: Причём требовать амнистии всем политическим, включая террористов.
Шингарёв: Программа должна быть ультиматум правительству, а не добрый совет.
Натащено было в программу многое, а главное:
Привести отечество к победе может только правительство из лиц, пользующихся доверием страны.
Олсуфьев: Мы фактически требуем парламентского министерства.
М. Ковалевский: Мы выиграем, если в печать проникнет, что блок хотел создать правительство народной обороны, а Думу разогнали.
“Правительство доверия”, то есть кому доверяют триста членов Прогрессивного блока, а значит весь народ. И – кто же эти лица?… Заветный вопрос. Ясно, что мы, всем известные думские ораторы. Людей этих – знаем. Но -
В. Маклаков: Лица, популярные в Думе, быстро погаснут в министерстве.
Ну уж! неужели справимся хуже, чем тупоумные царские бюрократы!
Гурко: Да, центр тяжести в лицах. Точнее, в некоем лице, которое возьмёт полную ответственность и выберет себе лиц. Поставить у руля подходящего человека.
У многих колотится тайно сердце: уж не меня ли?…
Ах, как легко когда-то отвергли Витте с его министерскими постами для кадетов! Как легко отказались от власти в 05 году – а с тех пор так никто и не протянул больше…
Милюков и предлагает называть кандидатов в желаемый кабинет. Предлагает – он, а называть, естественно, – не ему. Когда станут называть, то первым именем может произнестись… Однако в ужасе
Вл. Бобринский: Обсуждение имён попадёт в печать! будет использовано против нас! А если наметить одного – тем пуще: этого кандидата – власти просто погубят!…
Такая утечка и произошла в публикации Рябушинского. Очень неприятная разгласка.
Однако, всё же… Надо назвать премьера…
Неожиданно стали называть – Кривошеина! Вот русская робость, даже среди передовых! Называть бюрократа, когда есть прогрессивные деятели!
Милюков: Это меняет весь политический смысл блокирования.
Как воздуха на горе, не хватало смелости лёгким. От лозунгов к именам – всё же страшно перейти. Как это, не они привычные правители, а мы? Назвали Гучкова.
Милюков: Это нас не устраивает.
А может быть и правда – ещё преждевременно называть премьера? Опытный, бывалый, даже вялый царедворец Горемыкин, с утомлёнными глазами, пушистыми усами и долгими бакенбардами, свисшими в две боковые бороды, ездит потихоньку между Петроградом и Царским Селом, а с Блоком в переговоры не вступает. Государственные заботы либералов он истолковывает низко: что не терпится им перебраться с платных частных квартир на казённые министерские, на министерское жалованье да в автомобили. Уровень главы правительства!…
Обязанности свои Горемыкин тянул в полном равнодушии к занимаемому посту. Он не делал движений подлаживаться к Думе, по старости не боялся террористов, по опыту – бунта министров, и уже не боялся царского гнева, а жалел царя.
И сам Кривошеин теперь с изумлением увидел, что столько раз отказавшись от премьерства, так уверенный, что всегда можно заступить вместо старого Горемыкина, – вот и не мог заступить. Такое пришло время: Горемыкин перестал быть согласным, послушным, он дальше всякого смысла упирался в верности царю, особенно в этом проклятом вопросе о смене Главнокомандования. Он тяготил либеральных министров, он портил отношения с Думой, его надо было убрать теперь!
Правда, в глазах Государя Кривошеин так ещё и сохранялся уговорённым наследником Горемыкина – но ведь ещё не отставлялся Горемыкин.
Нет, глубже, есть пределы в каждом характере: как и прежде, так и сейчас, Кривошеин просто не решился бы принять на себя ответственность премьера. Он был исконный, природный человек – второго места.
Почти все министры, кроме Горемыкина и старого Хвостова, интриговали, тайно частно собирались – по душному столичному лету на берегу Большой Невки, в Ботаническом саду на Аптекарском острове, на даче Кривошеина. И там, на их тайных совещаниях, стали решаться судьбы правительства. Кем заменить Горемыкина? Пришли к мысли: Поливанов. С Поливановым, человеком Гучкова, Кривошеин был в понимании, и Поливанова будет приветствовать Дума (он в каждом выступлении льстил ей), – и самому Государю должна понравиться такая мысль: в военное время сделать премьером военного министра!
И действительно, Кривошеин представил эту мысль Государю, и тому понравилось, хотя он и не любил Поливанова. Тогда Кривошеин ещё осмелел и предложил взять в министры – Гучкова.
Государь – отемнился, сразу уклонился. Гучкова – он понимал как своего личного, закоренелого врага.
И сразу всё предложение ему показалось заговором. (Оно и было им).
И, рикошетом, он впервые за много лет отвратился и от Кривошеина.
И тут недремлющие события покатили дальше. Казалось уснувший, почти обойденный вопрос о смене Верховного Главнокомандования взорвала московская городская дума. 18 августа она приняла три резолюции: послать демонстративную восхищённую телеграмму великому князю; требовать правительство доверия; и требовать, правда в почтительной форме, приёма своих представителей Государем. Никакой городской думы не было это дело, но московская считалась знаменем российского общества, излюбленным голосом и центром его.
И 19 августа снова завихрились прения в напуганном, бессильном Совете министров. Спорили, не дослушивая и перебивая друг друга.
Щербатов: Требования московской думы об аудиенции недопустимы и по форме и по существу. Нельзя вести с Царём политические беседы помимо правительства и законодательных учреждений. Либо есть правительство, либо его нет. За Москвой потянутся другие города, и Государя завалят сотнями петиций.
Горемыкин: Самое простое – не отвечать всем этим болтунам и не обращать на них внимания, раз они лезут в сферу, им не подлежащую. Нам надо поддержать Государя Императора в трудную минуту и найти то решение, которое облегчит его положение. Так называемые общественные деятели вступают на такой путь действий, что им надо дать хороший отпор.
