Археология оружия. От бронзового века до эпохи Ренессанса - Эварт Окшотт

Рыцарское копье в этот период осталось таким же, каким и было в IV в. — длинная, толстая пика 9—11 футов в длину, с древком одинаковым на всем протяжении и с маленькой головкой в форме листа. Клиновидную форму с углублением для руки возле основания головки, защищенным стальным диском, который называли «Vamplate» (передняя пластина), это оружие приобрело не раньше XV в., хотя еще в XIV в. такие пластины начали входить в употребление. Те копья, которые использовали пехотинцы, по-видимому, также не изменились за предшествовавшие четыре или пять веков. Тяжелое копье наподобие каролингских «крылатых» экземпляров, возможно, было одним из наиболее распространенных видов оружия хорошо экипированной пехоты, хотя есть вероятность, что к тому времени оно потеряло крылья или выступы. В принадлежащем перу Ригорда отчете о битве при Бовиньи (1214 г.) мы можем прочесть о том, как одно из таких орудий чуть было не оборвало самым печальным образом карьеру короля Франции Филиппа-Августа. Французские пехотинцы были повержены. Король Филипп, рядом с которым находился весь цвет французской кавалерии, встретил противника отчаянным нападением, которое завело его самого и всех рыцарей далеко в глубь вражеских рядов. Гильом дес Барре и большая часть его людей наступали, прорубая себе дорогу сквозь полчища врагов, но король остался позади. Его окружили германские пехотинцы, и, хотя он и оказал им героическое сопротивление, Филиппа стащили с коня, поскольку кому-то из врагов удалось зацепиться выступом или крылом копья за кольчужный чепец короля; если бы ему тогда не удалось снова подняться на ноги, все было бы кончено, однако правитель продержался до тех пор, пока находившиеся поблизости рыцари не смогли до него добраться. Пьер Тристан сошел с коня и отдал его своему сюзерену, в то время как Вало де Монтингей подавал сигнал о помощи, поочередно поднимая и опуская флажок, который нес, до тех пор пока дес Барре не прорубил себе дорогу обратно, к королю.

Авторы хроник XIII в. дали очень много названий оружию с длинным древком, которое использовала пехота, но практически невозможно с полной уверенностью сказать, какое к чему относилось. Мы встречаемся с различными вариантами: Gaesa, Godendac, croc, Faus, faussal, Pikte, Guisarme and Vouge. На иллюстрациях к манускриптам можно найти самое разнообразное древковое оружие, но, по всей вероятности, все они в той или иной степени представляют собой вариации на тему того, что с тем же успехом можно называть алебардой или древковым топором. Настоящую алебарду не изобрели до 1300 г., и возможно, что честь этого изобретения принадлежит шведам. Что такое древковый топор, ясно из названия; это всего лишь потомок рубящего копья викингов. До XV в. древковый топор не был специализированным оружием, но затем из обычного снаряжения пехоты превратился в весьма рыцарственное оружие.

Из всех перечисленных выше названий «Godendac» (годендак) — самое старое и дает почву для многочисленных размышлений, отчасти на тему того, почему это его стали называть «Доброе Утро» (дословный перевод), отчасти на тему того, а что это, в сущности, такое. Практически единственная претензия на славу, которую может предъявить это оружие, — это его использование в битве при Котрэ в 1302 г., когда городские жители нанесли ужасное и на редкость кровавое поражение французским рыцарям. По правде говоря, их, несмотря на доспехи, просто-напросто смяли — годендак оказался настолько тяжелым оружием, что с его помощью защитники города пробивали прочные железные пластины так же легко, как и кожаные доспехи. Очень эффективно, но и очень жестоко.

Одно время считалось, что тайна, окружавшая точную форму этого изделия, наконец полностью рассеяна. На огромном сундуке XIV в., находившемся в Новом колледже Оксфорда, вырезаны были батальные сцены, в которых опознали изображения эпизодов битвы при Котрэ. На всех этих рисунках основным оружием, которым пользовались фламандцы, была огромная дубина 5 футов длиной, на головке усиленная железными полосами и дополненная длинным шипом. Если немного напрячь воображение, то получится, что она в некоторой степени отвечает описанию Гвиара: огромные палки или дубины, «спереди окованные железом». Однако это описание с тем же успехом подходит и к ранней форме алебарды, оружия, которое шведы в первый раз использовали при Моргартене тринадцатью годами раньше и приблизительно с тем же эффектом против австрийских рыцарей, который годенак оказал на французских. Из большинства рассказов о битве при Котрэ совершенно ясно, что годендак был рубящим оружием, как боевой топор, но в то же время обладал выдающимся вперед острием, похожим на наконечник пики; в этом отношении оружие, вырезанное на сундуке из Нового колледжа, никак не подходит под описание. Годендак не был чем-то вроде секретного оружия, которым фламандцы нанесли поражение французам; это произошло исключительно благодаря идиотской галантности французских рыцарей и полному отсутствию тактической смекалки у их командира, Робера д'Артуа.

Аналогичное поражение англичанам нанесли шотландцы при Баннокбурне двенадцатью годами позже; а через год после этого произошло сражение при Моргартене. Затем, в 1346 г., французская кавалерия превратилась в прах на холмах Потье, при Креси; она практически повторила то, что было уже сделано в 1302 г., — сражалась с предельной галантностью и глупостью против дисциплинированной пехоты, занявшей очень сильную позицию; на этот раз их не изрубили в куски, как это сделали фламандцы со своими годендаками; англичане просто засыпали их стрелами. Эффект, однако, был тот же самый. Времена, когда противники относились друг к другу с рыцарственным уважением, вскоре должны были миновать. Если раньше сражения велись по правилам, отчасти напоминавшим турнирные, то со временем они начинали приобретать тот облик, который мы знаем сейчас, — безжалостной борьбы, в которой побеждает тот, кто не слишком считается с правилами. Приверженцев рыцарского идеала никак нельзя было назвать гибкими политиками — это противоречило самой сущности их воззрений. Они превращали бой в красочное и галантное зрелище, но, когда на поле боя вступала пехота, сражение заканчивалось поражением. Котрэ и Баннокбурн, Моргартен и Креси, как и сражения меньшего масштаба, продемонстрировали одно и то же: превосходство на поле боя, которое так долго принадлежало закованным в доспехи всадникам, постепенно переходило к пехоте. Впереди у них было еще два блистательных столетия и даже больше, но непревзойденными лидерами они не были уже никогда.

Когда появились первые признаки угрозы падения значения рыцарства, доспехи их мало изменились по сравнению с тем, что использовали в IX в. Фактически этим же пользовались галлы в первые два века до нашей эры — шлем, щит и кольчуга. Начиная с конца XI в. предметы различными способами развивались и совершенствовались.

Шлем, который мы видели на колонне Траяна, в могилах франкских воинов и на гобелене из Байе, все еще был в употреблении в XIII в., чуть ли не до конца его. В какой-то момент, возможно, еще в XI в., и определенно в начале XII в., кузнецы начали изготовлять шлем из цельного куска металла вместо того, чтобы соединять вместе несколько полос или пластин, но коническая форма изделия сохранилась в неприкосновенности. Правда, по непонятной причине (поскольку шлем конической формы обеспечивал максимально эффективную защиту, заставляя оружие скользить по поверхности при любом ударе сверху вниз) в XII в. все же появился новый вариант, похожий на кастрюлю с плоским верхом — явно менее практичный, хотя, с другой стороны, гораздо более простой в изготовлении и, следовательно, более дешевый. Возможно, именно поэтому его и стали делать. Железная шляпа с полями котта (Kettle-hat) тоже использовалась довольно часто. К примеру, в саге о короле Сверрере, которую написал в XII в. один ирландский аббат по рассказу самого короля, написано:

«Сам Сверрер был одет в добрую кольчугу, поверх нее был крепкий гамбезон, и все это было прикрыто алой коттой. Кроме этого, на нем была широкая железная шляпа (Vida Stalhufu), похожая на те, что носят в Германии…»

Очень возможно, что похожа она была и на то, что носил человек «очень похожий на викинга», о котором пастух предупредил Хельги Хардбейнссона за два столетия до того. По-видимому, в более южных частях Европы в тот период ему в большей степени отдавали предпочтение обычные солдаты. Тем не менее приблизительно к 1250 г. такой шлем можно найти и среди вооружения знати. К примеру, в «Жизни Людовика Святого», написанной Жуанвиллем, рассказывается, как он убедил короля снять свой шлем и одолжил ему собственную котту, чтобы тот немного освежился (avoir le vent). Конечно, в этом смысле такой предмет был практичнее, но своему основному назначению — принимать на себя удары, направленные в голову владельца во время сражения, он отвечал куда хуже по причине, о которой я упомянул выше.