Привязанность - Изабель Фонсека

Вернувшись на кухню, Джин вывалила в раковину свою огородную добычу и вымыла руки. Она хотела перезвонить Ларри, пока нет Марка. Нажав на тринадцать цифр, она, даже прежде чем услышала его голос, различила гудки автомобилей. Он шел по улице, и она, прикрыв ладонью не занятое трубкой ухо, напряглась, чтобы не упустить ни одного его слова, и спросила о Билле.

— Собственно, я как раз в больницу и направляюсь. Он стал другим человеком, Джин. Ты не поверишь: сидит, откалывает шутки, читает. И угрожает уйти — или сбежать. Часто бродит по вестибюлю, что им совсем не нравится. Он очень хочет уйти отсюда — настаивает на досрочной выписке. За хорошее поведение. Или, может быть, за плохое поведение.

На мгновение перед умственным взором Джин возникли судебные документы, освобождающие Ларри от его долгого брака. Какая причина будет в них значиться, и кто является истцом?

— А сам ты как? — спросила она.

— Хорошо. — Голос у него стал задумчивым. — Там и сям кое-какие напряги, но ничего такого, через что довелось пройти всем вам… Надеюсь, мне удастся закончить свое дело до того, как начнутся занятия. Я говорил тебе, что согласился преподавать? В Нью-Йоркском университете.

— Значит, кафедра философии, наконец. Ты все же решил рискнуть — поздравляю.

— Да, я очень доволен. И, думаю, смогу убедить фирму позволить мне еще какое-то время жить в этой квартире. Заслуженный партнер — как тебе такое нравится?

— Боже, ведь так же они назвали и папу? Но теперь, когда все мы становимся заслуженными родителями, могу сказать, что звучит это очень респектабельно. И, что более существенно, достойно проживания в их квартире. Слушай, я скоро собираюсь обратно. Чтобы обустроить папу, по крайней мере.

— Здорово. Мы все надеялись, что ты вернешься. Ты ему нужна. И мне не надо говорить тебе, что я… — Фоновые шумы внезапно слились, став массовым гудением, возмущенным групповым ревом клаксонов. — Но ты это и сама знаешь.

— Что? Я не слышу. Что я знаю сама?

— Так, ничего. Слушай, ты только дай мне знать, и я тебя встречу.

— Отпадает. Но все равно спасибо… за все. Я не смогла бы оказаться здесь, если бы не знала, что ты находишься там. Я позвоню тебе, как приеду, сразу же.

Чувствуя себя гораздо спокойнее, она отобрала немногие хорошие листья: их хватало на салат для одного — или для двух очень сытых людей, и этот образ поразил Джин своей крайней мрачностью: он был настолько же ограничен и скуден, как ее будущее. Не это ли лежало у нее впереди — салат на одного вместо огромного горизонта? Не было ли это более или менее тем же самым, что чувствовала сейчас Мелани Монд? Ее первая волна сочувствия: может быть, она сумеет научиться дружбе, хотя, вероятно, не с миссис Монд. Она добавила немного нарезанных ciboulettes, на мгновение позабыв их название на родном языке. Луковиц-скород, как-то не очень звучно. Вот что было хорошо на этом острове: здесь имеется не только огород, но и названия для всего, что в нем произрастало.

Как и для той рыбы, которую она приготовила, но не ела. С виду она походила на тилапию, но здесь ее называли по-другому. Когда они только приехали на Сен-Жак, Джин начала вести список возмутительно трудных французских слов — так же, как в студенческие дни вела список невероятных британских слов, из которых теперь помнила только «зажиматься» вместо «обниматься», «воздух» вместо «денег», «штуку» вместо «тысячи», «раскардаш» вместо «кавардака» и «отбойный молоток» вместо «перфоратора» — остальное впиталось и забылось. Добавь эти списки к погребальному костру оставленных проектов, если список может считаться проектом (а Джиована, Брунгильда, Магдалина?). Всем ее усилиям по самообучению — bricolage[94]! — препятствовал длинный перечень того, что не поддавалось изучению, и, думала Джин, не говорите, пожалуйста, что если дети могут говорить на каком-то языке, то ему можно научиться. Разумеется, дети могут. И дети — делают. Этот до странности легкий маневр — позволявший избежать горя размером с дом — портило досадное воспоминание о ребенке Софи: о девочке, научившейся совокупляться.

Снова пройдя на кухню, она вытащила нижний ящик, где хранилась клейкая лента, бечевка и ее желтый бювар, который она и выдернула наружу. Достав из холодильника бутылку вина, она услышала, что в дом входит Марк, и быстро, беззвучно шагнула наружу. Зазвонил телефон — теперь его очередь брать трубку. Джин рада была оказаться одной на террасе. Небо было покрыто красными и белыми прожилками, словно стейк с вкраплениями жира.

В меркнущем свете она сделала новый список: апрель, март, февраль, январь, декабрь, ноябрь, октябрь, сентябрь, август, июль. Девять месяцев между летней идиллией Марка с Сандрин и рождением Софи, пришедшимся на пасху. Она могла бы подсчитать в уме, но ей хотелось увидеть это на бумаге. Потом вышел Марк, и она положила бювар на стол лицевой стороной вниз.

Марк выглядел очень бледным.

— Итак, Дэн Мэннинг меня предал.

Джин не сказала ни слова, но почувствовала, что у нее запылало лицо. Она подалась назад, в буквальном смысле подпирая себя, чтобы не упасть.

— Он уходит из фирмы. Забирает с собой не только весь свой гарем из копирайтерского отдела, но и кампанию по холодильникам. Мою кампанию. Ну, это мы еще посмотрим. Какая самонадеянность, а? Наглость. Предложил остаться на «переходный период», с которым мы, конечно, без него нипочем не управимся. Я велел ему убираться. Мне придется немедленно лететь обратно. Для моральной проверки, если не для чего еще. Джей Уолтер Томпсон! «Такое предложение бывает раз в жизни», — Марк передразнил произношение Дэна. — С каким восторгом он сообщил мне, что его сделают старшим партнером — всемирным креативным директором!

— Марк.

— С начальным окладом в пятьдесят тысяч. В чем я очень сомневаюсь.

— Марк.

— Хм?

— Это мог быть ты.

— Черт, ну конечно, большое тебе спасибо. Как говорится, «благодарю за поддержку». Да, полагаю, могло бы получиться и так. Двадцать лет назад. То есть если бы я захотел работать по найму. Укусить руку, которую тебя кормит, убить отца — или что там еще? Это сегодня целая тема, не иначе. Я имею в виду, разве бой-френду не полагается просить у отца руки его дочери? Что ж, ответ такой: сваливай отсюда и дуй обратно в Бомбей — то есть, прошу прощения, в Мумбаи. А этот сукин сын, теперь еще более отвратно самодовольный, играет за выход из своей лиги. Джей Уолтер Чертов Томпсон, подумать только! Будь оно все проклято, если это не предел.

Он тяжело опустился на стул, быстро постукивая пальцами по своим коленям, и на этот раз Джин наклонилась, чтобы вновь наполнить его пустой стакан, уверенная, что он не станет возражать против вина поверх остатков пива. Она не собиралась указывать, что они говорили невпопад, — и не только потому, что было бы трудно сказать, когда в точности это началось. Небо совершенно стемнело, и в нем парила огромная желтая луна — круглая, низкая и тяжелая, как живот, достигший полного срока.

Джин хлопнула себя по лодыжке, а Марк в ту же секунду хлопнул себя по шее. Она чиркнула спичкой и зажгла цитронелловую свечу, стоявшую на террасном столе, которая осветила их лица. Наклоняя вторую свечу к пламени, она сказала:

— И почему только мы думаем, что эти штуковины могут нас хоть от чего-нибудь защитить?

— Хм? — Марк ее не слушал. Возбужденный, он вскочил на ноги. — Протрублю-ка я лучше Конни и Тео, проверю, не распространяется ли гниение.

Он исчез в доме, а Джин все сидела, уставившись на свечи. Она вспоминала об алтарях, устроенных на крылечках Нью-Йорка в ту долгую темную ночь, которую они провели вместе с Лари, разыскивая ее мать и подвозя незнакомцев. Беременная женщина, которую они доставили домой — Мельба, — теперь уже должна была родить, и Джин хотела бы знать, кого именно произвела она на свет. На мгновение она ощутила беспокойство о Баде — как-то сложится его первая самостоятельная ночь в лесу? Пустельги не делают гнезд: на каком же утесе, в какой расщелине или сыром древесном дупле сможет он передохнуть? А еще она думала о Мэрианн, об ее стрижке, об их новой дружбе и о таинственном жизненном промежутке страстной неловкости, которая тоже утратила свою силу. Как любит говорить Филлис: «Толкать тетиву невозможно».

Джин встала и прислонилась к столбу портика, просто-таки нежась в лучах луны, подумала она, и, вероятно, приобретая лунный загар. Когда она в следующий раз увидится с Викрамом, то спросит его о гравитационном притяжении, которое управляет не только приливами-отливами и женскими циклами, но и сложными вихрями человеческих настроений, в том числе и безумием. Ей так многому надо научиться; она должна постигнуть ту силу, которая способна воздействовать на все сущее прямо сквозь землю.