Иван Ефремов - Ольга Ерёмина

Отец Леонид неторопливо выкуривал папироску и выпивал стакан крепкого чая. «Мрак безыменный в скудоумной голове моей, — говорил он, поднимаясь из-за стола. — Разрешите часок-другой поспать».

Он отправлялся в спальню и тотчас же засыпал богатырским сном».

Когда Быстров доходил до фразы «Мрак безыменный в скудоумной голове моей» — слушателей от хохота пробивала слеза.

Иван Антонович полюбил это выражение, неотделимое от интонации.

Быстров был прекрасным рисовальщиком, графика его была отточенной и не менее остроумной, чем речь. Однако красками Алексей Петрович пользоваться не мог — он был дальтоником, различал лишь жёлтый и голубой цвета. Он влюбился в свою будущую жену, Тильду Юрьевну Исси, может быть, потому, что у неё были голубые глаза и светлые, почти жёлтые волосы.

В институте же друзья вместе обратились к находкам Ефремова десятилетней давности. Триасовые лабиринтодонты-бентозухи с реки Шарженьги были уже обработаны препараторами, настало время их кропотливого изучения. Ивана Антоновича давно занимала причина массовой гибели этих существ.

Так была написана совместная монография «Bentosuchus sushkini Efr. —лабиринтодонт из эотриаса р. Шарженги», ставшая классической работой по палеонтологии древнейших наземных позвоночных. В 1945 году за эту работу И. А. Ефремову и А. П. Быстрову будет присуждена премия им. А. А. Борисяка, а ещё 12 лет спустя, в 1957 году, авторы получат почётный диплом лондонского Линнеевского общества.

В Палеонтологическом институте в те годы возникали новые идеи и темы, рождались фундаментальные научные работы, приходила в науку талантливая молодёжь. В старшем поколении учёных она видела своих учителей. Быстров любил жадную любознательность, часто беседовал с молодыми, давая ответы на многочисленные вопросы, реализуя свою потребность передавать знания.

В 1933 году Роман Фёдорович Геккер, занимаясь палеоэкологическими исследованиями, обосновал необходимость совместной работы палеонтологов и литологов, изучавших осадочные породы. Союз этих наук был необходим для восстановления среды обитания древних организмов. В 1937 году Светлана Викторовна Максимова, исследуя пермских аммоноидей Урала, добилась привлечения к своей работе литолога — специалиста по составу, строению и закономерностям образования осадочных пород. Так в ПИН пришла студентка-заочница Александра Ивановна Осипова, позже ставшая женой Р Ф. Геккера.

На склоне лет она вспоминала:

«Для изучения пород, заключающих остатки организмов, был нужен микроскоп. Мне сказали, что его можно получить только с разрешения Ефремова, который строго следит за обращением с оптикой и требует бережного к ней отношения. С трепетом открыла я указанную дверь и… вместо ожидаемого занудливого старичка, увидела красивого молодого человека, которого я не раз встречала в коридорах института. Так осенью 1937 года я познакомилась с Иваном Антоновичем. Микроскоп был мне обещан, и, более того, Иван Антонович поинтересовался, какие ещё методы я собираюсь применять для изучения пород. Я ответила, что для других методов необходимо лабораторное оборудование и я ещё не обращалась по этому поводу в дирекцию. И вдруг (о, чудо!) Иван Антонович сказал, что давно хотел устроить лабораторию для проведения опытов по фоссилизации скелетных остатков и думает, что сейчас в институте найдутся средства.

Вскоре Иван Антонович сообщил, что получил разрешение дирекции на заказ лабораторных столов, химического вытяжного шкафа, и по его чертежам они были сделаны и быстро установлены. Опыты по фоссилизации почему-то откладывались, а я могла теперь выполнять необходимые анализы пород». [143]

Коллектив института жил дружной, насыщенной жизнью. Сотрудники так увлекались работой, что часто задерживались до позднего вечера, отрываясь лишь на короткий отдых.

Собираясь за чаем, «для освежения мозгов» обращались к литературе.

А. И. Осипова писала: «Иногда к нам присоединялись другие молодые сотрудники и чаепитие затягивалось, обсуждали книги, читали стихи. У каждого из нас были свои любимые поэты, но мы стремились находить новых и даже соревновались в этом.

Как-то вечером к нам заглянул Иван Антонович и услыхал стихи почти неизвестного поэта-минералога Драверта, изданные в Сибири в 1923 году. Он заинтересовался ими и сам прочёл любимые стихи Блока — «Ты помнишь? В нашей бухте сонной» и «Когда я уйду на покой от времён…».

В те годы нам было трудно купить книги, стихи обычно переписывались. Поэтому большой радостью в 1939 году был приход Ивана Антоновича с книгой стихов Киплинга. Ивану Антоновичу особенно нравились «Заповедь», «Мери Глостер», «Томлинсон».

Геологи, работавшие в Институте минерального сырья, прослышали, что у нас есть книга Киплинга, и прислали посла — просить её для прочтения, обещая оплатить двумя стихами редкого поэта. Мы согласились и получили два стиха Софии Парнок, нам неизвестной. (Через несколько десятилетий две строки из них Иван Антонович поместил в четвёртую главу романа «Лезвие бритвы»:

Если узнаешь, что ты другом упрямым отринут,если узнаешь, что лук Эроса не был тугим…

В декабре 1940 года на чаепитии, организованном месткомом, отметили два события: защиту докторской диссертации А. Г. Эберзина и защиту моей дипломной работы. Иван Антонович произнёс весёлую поздравительную речь и подарил мне книгу о Рерихе. В это время он усиленно работал над докторской диссертацией и успел защитить её в 1941 году до начала войны».

По выходным Иван Антонович с Еленой Дометьевной посещали музеи и театры, ходили в гости. В одном из домов, где сохранялся дух старинного московского гостеприимства, Ефремов познакомился с Николаем Николаевичем Зубовым, участником легендарного Цусимского сражения, выдающимся моряком, впервые обогнувшим с севера Землю Франца-Иосифа. За полвека Николай Николаевич прошёл огонь и воду; в 1932 году он создал в Московском гидрометеорологическом институте кафедру океанологии и теперь руководил ею.

Вероятнее всего, именно Зубов стал прототипом старого океанолога в рассказе Ефремова «Атолл Факаофо»: [144]

«В президиуме собрания произошло движение. На кафедру поднялся огромного роста старик с широкой седой бородой. Зал стих: многие узнали знаменитого океанографа, прославившего русскую науку о море. Учёный нагнул голову, показав два глубоких зализа над массивным лбом, обрамлённым серебром густых волос, и исподлобья оглядел зал. Затем положил здоровенный кулак на край кафедры, и мощный бас раскатился, достигнув самых отдалённых уголков зала.